Бьюкенен, Джордж (гуманист)

Бьюкенен, Джордж (гуманист)
Дата рождения:	1506(1506)
Место рождения:	Киллирн (Шотландия)
Дата смерти:	1582(1582)
Место смерти:	Эдинбург (Шотландия)

Джордж Бьюке́нен (англ. George Buchanan; 1506 — 28 сентября 1582) — шотландский историк и гуманист XVI века, воспитатель короля Якова VI.

Биография

Молодые годы

Джордж Бьюкенен происходил из бедной дворянской семьи из Стерлингшира, восточная Шотландия. В 1520 году он поступил в Парижский университет, однако из-за отсутствия средств на обучение не закончил курс и вернулся в Шотландию, где в 1523 году принял участие в неудачном походе регента Олбани в Англию. В 1524 году Джон Бьюкенен поступил в Сент-Эндрюсский университет, который закончил со степенью бакалавра искусств. В это время он попал под влияние ведущего шотландского философа того времени Джона Мейджора и последовал за ним во Францию. Здесь он вновь поступил в Парижский университет и на этот раз закончил его в 1528 году, получив степень магистра искусств. После трёх лет преподавательской работы в университете, в 1532 году Бьюкенен вернулся в Шотландию.

Бьюкенен воспринял гуманистические идеалы Возрождения и критический подход Эразма Роттердамского. После возвращения на родину Бьюкенен прославился своей критикой современного ему монастырского уклада и нищенствующих католических орденов (прежде всего францисканцев), что привлекло к нему внимание короля Шотландии Якова V, который назначил Бьюкенена воспитателем своего побочного сына лорда Джеймса Стюарта. Критический подход к религиозным догмам сблизил Бьюкенена с первыми шотландскими протестантами, что привело в 1539 году к аресту философа. Вскоре, однако, ему удалось бежать из-под ареста, но он был вынужден эмигрировать во Францию.

Эмиграция

По приглашению Андрэ Гувэ, директора одного из колледжей в университете Бордо, Джордж Бьюкенен в 1540 г. перебрался в Бордо, где получил пост профессора латинского языка. В этот период были созданы одни из лучших работ Бьюкенена — переводы «Медеи» и «Алкесты» Еврипида, драмы «Jephthes» и «Baptistes». Под началом Бьюкенена обучался Мишель де Монтень, будущий крупнейший французский философ XVI века, который позднее назвал Бьюкенена одним из лучших латинских поэтов современности. В 1543 г. Бьюкенен вернулся в Париж, где продолжил преподавательскую деятельность в университете.

В 1547 г. Джордж Бьюкенен переехал в Португалию, где стал преподавать в университете Коимбры, которым в то время руководил Андрэ Гувэ. Однако после смерти Гувэ университет подвергся проверке инквизиции, Бьюкенен был осужден за еретичество и в 1551 г. приговорен к тюремному заключению в монастыре Сан-Бенто в Лиссабоне. После освобождения в 1552 г. он вновь отправился во Францию. Именно во время этого последнего периода пребывания в Париже Бьюкенен перешёл в кальвинизм.

Деятельность в Шотландии

Около 1561 г. Джордж Бьюкенен вернулся в Шотландию. Здесь он был принят при дворе Марии Стюарт и стал одним из наставников молодой королевы. Вместе с Бьюкененом Мария занималась латынью и ежедневно читала Ливия. Авторитет Бьюкенена в Шотландии быстро рос и он получил должность директора одного из колледжей Сент-Эндрюсского университета, а в 1567 г. стал модератором генеральной ассамблеи шотландской церкви. Являясь членом клана Ленноксов, Бьюкенен ушёл в оппозицию королеве после убийства её мужа, лорда Дарнли из этого клана, и участвовал в свержении Марии Стюарт в 1567 г. Позднее Бьюкенен в своей работе «De Jure Regni apud Scotos» (1579) подвел под революционные события 1567 г. прочный фундамент шотландских обычаев и естественных прав человека.

В период регентств и гражданских войн, начавшийся после свержения Марии Стюарт, Бьюкенен стал одним из главных идеологов «партии короля» и в 1570 г. был назначен воспитателем четырёхлетнего Якова VI. Именно под влиянием и руководством Бьюкенена король получил такое прекрасное образование, что в дальнейшем обеспечило Якову славу самого высокообразованного короля в истории Великобритании. Бьюкенен привил своему венценосному ученику любовь к латыни и логике, а также критический подход к религиозным вопросам. Философ оставался воспитателем короля до самой своей смерти в 1582 г., одновременно занимая пост хранителя личной королевской печати, что давало ему право принимать участие в заседаниях парламента и государственного совета.

Творчество

Важнейшие работы Джорджа Бьюкенена в области истории были созданы в последний период его жизни, когда он был воспитателем короля Якова VI. В 1579 г. была опубликована его книга «De Jure Regni apud Scotos», написанная в форме диалога, и посвященная вопросу отношений между монархом и его подданными. Опираясь на идеи своего учителя, Джона Мейджора, и обосновывая примерами из шотландской истории, Бьюкенен выдвинул теорию верховенства народа как источника власти монарха и права нации на свержение короля-тирана. Эта книга имела огромное значение в развитии общественно-политической мысли Великобритании и неоднократно запрещалась английскими королями (1584, 1644, 1683 гг.). Второй крупной работой Бьюкенена стала его «История Шотландии» («Rerum Scoticarum Historia») (1582). Большая её часть посвящена современным Бьюкенену событиям и до настоящего времени является одним из важнейших источников по этому сложному и противоречивому периоду шотландской истории (Реформация, Мария Стюарт и гражданские войны середины XVI века).

В области литературы Бьюкенен прославился своими переводами, трагедиями «Jephthes» («Иеффай») и «Baptistes» («Иоанн Креститель»), а также политической сатирой (в частности, памфлет «Хамелеон», обращенный против государственного секретаря Шотландии Уильяма Мейтланда) и эпиграммами. Большая часть работ Бьюкенена написана на латыни, причём во владении этим языком писатель, по видимому, не имел себе равных среди современников. Его латынь отличается свежестью и гибкостью и сильно отличается от классических образцов древних авторов.

Литература

• Букэнэн, Джордж // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Aitken J. M. The trial of George Buchanan before the Lisbon Inquisition.— Edinburgh: Oliver and Boyd, 1939.

Отрывок, характеризующий Бьюкенен, Джордж (гуманист)

«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.