Вальман, Вальтер

Вальтер Вальман<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Walter Wallmann</td></tr>
Министр по охране окружающей среды, охраны природы и ядерной безопасности
6 июня 1986 — 22 апреля 1987
Глава правительства:	Гельмут Коль
Предшественник:	нет
Преемник:	Клаус Тёпфер
Обер-бургомистр Франкфурта-на-Майне
1977 — 1986
Предшественник:	Руди Арндт
Преемник:	Вольфрам Брюк
Премьер-министр Гессена
1987 — 1991
Предшественник:	Хольгер Бёрнер
Преемник:	Ганс Айхель
Рождение:	24 сентября 1932(1932-09-24) Ильцен, Ганновер, Германия
Смерть:	21 сентября 2013(2013-09-21) (80 лет)
Дети:	сын, 3 внука
Партия:	ХДС
Образование:	Марбургский университет
Награды:

Вальтер Вальман (нем. Walter Wallmann; 24 сентября 1932 — 21 сентября 2013) — немецкий политик, представляющий партию Христианско-демократический союз, в своё время занимавший посты бургомистра Франкфурта-на-Майне, премьер-министр Гессена и министра по охране окружающей среды, охраны природы и ядерной безопасности в ФРГ.

Ранний период

По окончании школы Вальман продолжил обучения, изучая юриспруденцию в Марбургском университете. Учёба завершилась сдачей двух госэкзаменов во Франкфурте-на-Майне. К 1961 году Вальман вступил в ХДС. В 1965 году он защитил кандидатскую работу по теме «Уголовная проблематика права на наказание преподавателей в условиях действующего конституционного права» в университете Марбурга. Затем до 1967 года работал судьёй в городе Кассель, а также в участковом суде Ротенбурга-на-Фульде и в земельном суде Гиссена. В 1967 году Вальман — исполняющий обязанности председателя ХДС Гессена, а 1968 году возглавил фракцию ХДС в ландтаге.

После парламентских выборов 1972 года Вальман выбывает из гессенского ландтага, становясь членом немецкого бундестага. Здесь он был участником правящей фракции ХДС/ХСС. В 1974—1975 годах возглавлял следственную комиссию по «делу Гийома», за что получил общественное одобрение и признание.

Обер-бургомистр Франкфурта-на-Майне

В 1977 Вальман сложил свой мандат, после того, как на муниципальных выборах во Франкфурте-на-Майне ХДС неожиданно добился абсолютного большинства, и находившийся в должности обер-бургомистр Руди Арндт (СДПГ) сложил свои полномочия. Вальман выставлял свою кандидатуру сразу в трёх округах одновременно — в Гессене, Марбурге и Франкфурте-на-Майне, став в результате обер-бургомистром последнего города.

На посту мэра Вальман вёл широкую строительную политику, восстановив, к примеру, старые фахверковые дома в районе ратуши Рёмер (восточный ряд), инициировав сбор средств на реставрацию здания Старой Оперы, разрушенного во время Второй мировой войны. Ремонт, начатый ещё в 50-е, при Вальмане был завершён, и 28 августа 1981 года театр был торжественно открыт исполнением Восьмой симфонии Малера. Также много заботился об оздоровлении франкфуртского привокзального квартала (Bahnhofsviertel) и развитии Музейной набережной.

Он принимал активное участие и во внешней политике, так в 1980 году его усилиями был заключён договор о дружбе между Франкфуртом и Тель-Авивом. Тогда же стартовала программа посещений города для бывших еврейских граждан Франкфурта, преследовавшийся во времена нацизма. А годом ранее, в 1979 году, в надежде на мир с Ближним Востоком подобный договор был заключён и с египетской столицей — Каиром.

В 1982 году Вальман был избран председателем ХДС в Гессене, а в 1985 — заместителем федерального председателя партии. В 1985—1986 годах, выполняя функции обер-бургомистра, был избран президентом Германского конгресса городов.

Первый федеральный министр по охране окружающей среды

Чернобыльская авария вызвала в немецком обществе сильную обеспокоенность. Это подтолкнуло федерального канцлера Гельмута Коля к созданию отдельного самостоятельного министерства ответственного за охрану природы страны. До сих пор этими вопросами ведало министерство внутренних дел. Возглавил новое образование — Вальтер Вальман. В разряд важных государственных достижений в течение его 11-месячного пребывания в должности следует отнести закон о налоговых преференциях для автомобилей с низким содержанием выбросов вредных веществ. И закон о моющих и чистящих средствах, предусматривающий минимизацию доли фосфатов или же полное их отсутствие в составе ингредиентов. Благодаря этому закону, вступившему в силу в 1987 году, выбросы фосфатов в сточные воды сократились на 80 %.

Характерно, что ещё одна техническая новинка того времени, призванная обезопасить окружающий мир, была названа именем министра. Речь идёт о «клапане Вальмана». Устройстве, предотвращающем разгерметизацию противоаварийной оболочки реактора, в аварийных ситуациях за счёт отвода давления лишних газов в атмосферу.

Премьер-министр Гессена

23 апреля 1987 года деятельность Вальмана в федеральном правительстве как министра по охране окружающей среды, охраны природы и ядерной безопасности была завершена. Для гессенского подразделения ХДС он был лучшим кандидатом на должность премьер-министра на следующих земельных выборах. После победы на которых было создана правительственная коалиция с партией СвДП, а Вальман стал премьер-министром земли Гессен. Под его руководством коалиция ХДС/СвДП смогла осуществить своё предвыборное обещание, приняв «Закон о восстановлении свободного школьного выбора на территории земли Гессен». Кроме того, тогда же, непродолжительный период времени Вальман занимал пост президента немецкого Бундесрата. Были однако и неприятности. В 1987 году произошла серьёзная авария в реакторном блоке А атомной электростанции «Biblis». В результате ошибки персонала произошла протечка первичного контура системы охлаждения. Последствия инцидента устранялись оператором станции RWE и компетентными органами в течение года, что привело к снижению доверия населения.

На выборах в ландтаг 1991-го года его коалиция ХДС и СвДП необходимого большинства не достигла.

В дальнейшем Вальман вернулся к частной адвокатской практике. В 1995 был в числе районных председателей от Франкфурта-на-Майне, и, в 1997 по состоянию здоровья удалился от политики. Живёт с женой в Идштайне. Также у него — сын и три внука.

Звания и награды

• 1979 — премия Германа Элера
• 2003 — Гессенский орден почёта
• 21 января 2007 — премия Игнаца Бубиса. Комиссия обосновала своё решение как «за выдающийся путь к пониманию и терпимости, и личный пример». Обер-бургомистр Франкфурта Петра Рот, а также вице-президент Центрального еврейского совета в Германии и председатель еврейской общины Франкфурта, Саломон Корн, особенно оценили вклад Вальмана в укрепление связей между городами-побратимами.

Публикации (избранное)

• Der Preis des Fortschritts. Beiträge zur politischen Kultur. — Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1983. — 288 с. — ISBN 9783421061409.  (нем.)

• Die Gegenwart der Geschicht. — Frankfurt am Main: Societäts-Verlag, 2001. — 144 с. — ISBN 9783797307699.  (нем.)

• Im Licht der Paulskirche. — Potsdam: Goetz, 2002. — 247 с. — ISBN 9783000099564.  (нем.)

• Die Umweltmacher: 20 Jahre BMU Geschichte Und Zukunft Der Umweltpolitik. — Hamburg: Hoffmann und Campe, 2006. — 496 с. — ISBN 9783455500196.  (нем.)

Ссылки

[www.stk.hessen.de/irj/HStK_Internet?cid=85350b51ba93bc4b88ee2022f0cfaafb Краткая биография на сайте правительства Гессена]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Вальман, Вальтер

– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.