Величко, Сергей Вадимович

Сергей Вадимович Величко
Дата рождения:	30 января 1871(1871-01-30)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	1947(1947)
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Образование:	Московский университет
Род деятельности:	член Государственной думы IV созыва от Полтавской губернии

Серге́й Вади́мович Вели́чко (30 января 1871, Москва — 1947) — русский офицер и общественный деятель, член IV Государственной думы от Полтавской губернии.

Биография

Православный. Из потомственных дворян Московской губернии. Землевладелец Лубенского уезда Полтавской губернии (340 десятин).

Старший сын московского нотариуса Вадима Кирилловича Величко и Клавдии Ивановны Живаго. В Москве семья жила в доме 16 по Большому Спасскому переулку, ранее принадлежавшем известному театральному актеру М. С. Щепкину.

В 1891 году окончил физико-математический факультет Московского университета и поступил на службу в лейб-гвардии Кирасирский Её Величества полк на правах вольноопределяющегося 1-го разряда.

В следующем году выдержал офицерский экзамен при 1-м военном Павловском училище по 1-му разряду, был произведен в эстандарт-юнкеры, а затем корнеты (1892). В 1895—1896 годах прослушал курс лекций в Николаевской академии Генерального штаба, был произведен в прапорщики.

В 1897 году вышел в запас по гвардейской кавалерии и поселился в своем имении Полтавской губернии. Служил земским начальником 4-го участка Лубенского уезда. Избирался почетным мировым судьей по Лубенскому уезду (с 1898), гласным уездного и губернского земских собраний, председателем Лубенской уездной земской управы (с 1902). Состоял попечителем Лубенской сельскохозяйственной школы. В 1909—1912 годах был непременным членом Полтавского губернского присутствия, где заведывал судебным отделением. Дослужился до чина коллежского советника.

В 1912 году был избран членом Государственной думы от Полтавской губернии. Входил во фракцию октябристов, после её раскола — в группу земцев-октябристов. Также входил в Прогрессивный блок. Состоял секретарем комиссии по рабочему вопросу (со 2 декабря 1916), а также членом комиссий: по Наказу, земельной, по делам православной церкви, по вероисповедным вопросам, по военным и морским делам, по местному самоуправлению.

В августе 1915 года выезжал в действующую армию. После Февральской революции выполнял поручения Временного комитета Государственной думы, с 1 апреля 1917 года был комиссаром ВКГД и Временного правительства по Дому призрения душевнобольных императора Александра III.

После революции жил в своем бывшем доме в Большом Каретном. Служил агентом по разбору претензий в отделе сборов НКПС, затем подрабатывал переводчиком.

14 февраля 1933 года был арестован, проходил по групповому делу священника Д. Ф. Ярре, священника Н. Н. Соколова и других. Содержался в Бутырской тюрьме. Обвинялся в «систематической а/c агитации» по статье 58-10 УК РСФСР. 2 апреля 1933 года, по приговору Особого совещания при Коллегии ОГПУ СССР, был освобожден из-под стражи.

Умер в 1947 году. На 1912 год был холост.

Источники

• 4-й созыв Государственной думы: Художественный фототип. альбом с портретами и биографиями. — Санкт-Петербург: издание Н. Н. Ольшанскаго, 1913.
• [www.tez-rus.net/ViewGood9924.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. Москва. Российская политическая энциклопедия. 2008.]
• [histpol.pl.ua/ru/?option=com_content&view=article&id=3970 Величко, Сергей Вадимович] на сайте [histpol.pl.ua/index.php?lang=rus История Полтавы]

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:761882 Величко, Сергей Вадимович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Величко, Сергей Вадимович

На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.