Взятие Каира

Взятие Каира (1517) столицы Мамлюкскиого султаната войсками турецкого султана Селима I. Это означало уничтожение Государства мамлюков.

Предпосылки

Хотя в обоих государствах — Османской империи и мамлюкском Египте — господствующим направлением ислама был суннизм, уже с середины XV века между ними возникли серьезные разногласия. После захвата Константинополя турецкие султаны, ранее признававшие религиозный авторитет мамлюкских султанов в качестве верховных руководителей мира ислама, стали сами претендовать на равное по крайней мере положение с мамлюками. Отношения ухудшились до такой степени, что в конце XV в. Стамбул и Каир стали предоставлять убежише опальным сановникам, используя их часто во взаимной политической борьбе. Любопытно, что первым признаком противоречий между Каиром и Стамбулом был отказ в 1463 году османского посла падать ниц перед мамлюкским султаном.

Поводом для войны стал конфликт который разгорелся в 1510 году, когда враг Османов Шах Исмаил I отправил посольство к венецианцам, через Сирию находящуюся под контролем мамлюков, c предложением объединиться в войне против турецкой Порты. Мамлюкский султан аль-Ашраф Кансух аль-Гаури был обвинён Селимом I в предоставлении безопасного пути посланникам Сефевидов через Сирию по пути в Венецию. В 1514 года Селим I напал на вассала Египта, бейлик Дулкадириды, и послал голову его правителя султану аль-Ашрафу Кансуху. В 1515 году Селим I уничтожил династию Зу-ль-Гадиров, правившую в буферном государстве Эльбистан (Абулустейн), обезглавил султана Ала ад-Дина и начал готовить поход против Египта. Селим I в свою очередь вел дипломатическую игру, поддерживая в мамлюкском султане надежду избежать вооруженного конфликта до тех пор, пока турецкая армия не была подготовлена к войне. В июле 1516 г. в Каире побывало османское посольство, обсуждавшее с султаном торговые дела, в частности вопрос о закупках египетского сахара.

Ход войны

Война началась в 1516 году. 5 августа 1516 года турецкие войска пересекли границу владений мамлюкского султаната. Среди подданных мамлюкских султанов в этот момент очень сильны были антиправительственные настроения. И крестьянские массы, и армия были недовольны султаном Кансухом аль-Гаури. Солдаты явно не хотели воевать, заявляя, что готовы сражаться против европейцев — «неверных», но не против турок — мусульман.

24 августа 1516 года между турками и мамлюками произошла битва на равнине Мардж Дабик неподалеку от Халеба. Исход сражения решила турецкая артиллерия — лучшая в мире на тот период. Черкесы презирали артиллерию, а конница мамлюков была гораздо лучше турецкой, но Селим укрыл свои пушки за связанными между собой повозками и деревянными баррикадами, и мамлюки были разбиты наголову. Кансух аль-Гаури принял яд, его преемником стал Ашраф Туман-бей, который продолжал войну.

Разгромив армию мамлюков в ряде сражений в конце августа 1516 года турки в течение сентября 1516 года почти беспрепятственно заняла всю территорию Сирии. Повсеместно население выступило против мамлюкского гнета. Сирийцы сами изгоняли мамлюкские гарнизоны и открывали турецким войскам городские ворота. К концу ноября 1516 года турки захватили Палестину.

Новый султан мамлюков, Туман-бай, попытался организовать отпор турецкому наступлению, но уже 25 декабря 1516 года в битве при Бейсане (Палестина) османские войска под командованием Синана Юсуф-паши разгромили значительную часть собранной Туман-баем армии. Дезорганизованные отряды мамлюков во время их бегства из Южной Палестины подверглись нападению бедуинских племён. Но бедуины выступали не только против мамлюков. Не желая подчиняться турецким завоевателям, они предпринимали налёты и на армию Селима, когда она двигалась из Палестины в Египет. В конечном итоге вожди бедуинских племен признали власть османского султана, и путь на Каир был открыт.

Султан Селим объявил о намерении взять под свою защиту все исламские земли и призвал Туман-бея сложить оружие. Туман-бей не только отказался подчиниться, но и убил послов Селима. Тогда султан приказал турецкому флоту выйти из Стамбула и направиться к берегам Египта, а сам занялся решением важной проблемы — переходом через Синайскую пустыню. Для этой цели были заготовлены 30 тысяч бурдюков с водой, которую перевозили 15 тысяч верблюдов. В январе 1517 года тяжелейший переход через пустыню состоялся и Селим подошел к столице мамлюкского государства Каиру.

Бои за Каир

Для отражения вражеских атак мамлюки организовали рубеж обороны около Райдании (северном предместье Каира): были выкопаны рвы и установлена купленная у венецианцев артиллерия (80 пушек), которая, впрочем, оказалась бесполезной из-за отсутствия у мамлюков опытных канониров. 22 января под стенами Каира произошло решающее сражение. Сняв пушки с кораблей, османы заняли позицию в Эль-Канка на ближних подступах к столице. Селим I расположил свою артиллерию на высотах для действий против легкой мамлюкской конницы. Янычарская пехота, окопавшись у высот, прикрывала орудийные позиции. Ночью турецкая армия решительно атаковала противника. Пока основные силы османов атаковали мамлюков по центру, султан Селим обошел укрепленный военный лагерь Туман-бея. Этот манёвр застал египетского султана врасплох и предрешил исход сражения. Пушки мамлюков не выстояли против артиллерии Селима, а их войска быстро обратились в бегство. Туман-бай не смог вдохновить своих воинов даже недюжинной личной храбростью. После победы над Туман-беем войска Селим расположились на одном из островов в дельте Нила. Артиллерия турков разрушила укрепления Каира и заставил Туман-бея бежать из города. Передовой отряд Селима I вступила в Каир, не встретив сопротивления. Турки овладели Каиром, но через несколько дней Туман-бай с небольшим отрядом ворвался в город ночью. 26 января 1517 года начались уличные бои с помощью жителей Каира мамлюки разбили Османские войска в столице и возобновили контроль над городом. Селим услышав весть о присутствии Туман-бея в Каире послал свои элитные войска в город. Мамлюки во главе с Туман-беем отвергли предложение султана Селима о сдаче города в обмен на сохранение жизни. На улицах Каира развернулись ожесточенные схватки в которой погибло около 50 тысяч жителей Каира. Когда Туман-бей собрал остатки своих сил на западном берегу Нила, султан Селим отдал приказ переправиться через реку и подавить сопротивление. 3 февраля 1517 года, после нескольких дней упорных боев Османской войска вошли в Каир. Селим вошли в город и отправленные сообщения в Стамбул о завоевании Каира. После взятия города турки подвергли грабежу египетскую столицу, Селим I приказал обезглавить 800 мамлюкских беев. Тем не менее, лидеры мамлюков были все ещё на свободе.

Последствия

Туман-бей бежал из Каира и попытался организовать новую армию, состоящую из египтян вместе с тем, что осталось от армии мамлюков. Он планировал совершить набег лагерь Селима на острове. Однако Селим узнал о плане Туман-бея чтобы предотвратить его планы послал на его войска.

Туман-бей ещё два месяца пытался бороться с турками: После некоторых мелкомасштабных столкновений он отступил в дельту Нила, где мог бы сопротивляться очень долго, с презрением отвергал сдачу (Селим думал сохранить ему жизнь и использовать его храбрость), но был выдан в результате измены египетских бедуинов, для которых мамлюки были чужаками и угнетателями. Первоначально Селим планировал отправить знатных мамлюков в Стамбул, но через некоторое время, он изменил своё решение. Туман-бей и другие знатные мамлюки были повешены под аркой ворот Баб Зуэйла 13 апреля 1517 года. Многие мамлюкские вожди перешли на сторону турок чем сохранили свою жизнь. Селим I признал за 24 мамлюкскими беями их прежние права на владение землями и подтвердил их привилегии.

После падения египетской столицы все население страны признало власть султана Порты. В апреле 1517 года Селиму прислали ключи от Медины и Мекки, и весь Хиджаз перешел под контроль Османской империи. Даже отряд мамлюков, покоривший Йемен незадолго до этого, подчинился турецкому султану. Последний аббасидский халиф аль-Мутаваккиль III, формально остававшийся халифом до своей смерти в 1543 году, пожаловал Селиму титул «служитель двух святынь», который прежде носили султаны Египта.

Власть Османской империи в Египте признали и европейские государства. Венеция, платившая ежегодную дань мамлюкам за Кипр в размере 8 тысяч золотых дукатов, с сентября 1517 года стала выплачивать её османам.

В мае 1517 года Селим I созвал в Каире всенародное вече. Наряду с османскими военачальниками там присутствовали и египетские кадии, представители купцов, ремесленников и других слоев населения, в том числе христиане и евреи. Селим I изложил принципы новой политики и назначил сановников на основные государственные должности. Структура управления страной не подверглась существенным изменениям. Так, в Верхнем Египте власть оставалась в руках бедуинских шейхов, а в Нижнем и Среднем мамлюкских кашифов (чиновников), которые признали власть османов.

Новые власти сделали главным объектом своего внимания крестьян. Осуждались любые проявления варварства и тирании, «губившие» феллахов. В августе 1517 года перед своим отъездом из Каира Селим I объявил, что отныне никому не дозволяется притеснять феллаха или любого простого человека из народа.

Хотя и не в той же форме, как в султанате, Османская империя сохранила мамлюков, как правящий класс в Египте, и династии Бурджи удалось восстановить бо́льшую часть своего влияния, но Египет остался в вассальной зависимости от Османской империи плоть до XIX века.

Ссылки

• [www.world-history.ru/countries_about/182/2202.html Османская империя. Завоевательные войны на западе и на востоке]
• [e-minbar.com/facts/924-1518-sultan-selim-pokoryaet-siriyu-i-egipet 924-1518. СУЛТАН СЕЛИМ ПОКОРЯЕТ СИРИЮ И ЕГИПЕТ]

Отрывок, характеризующий Взятие Каира

– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.