Волконская, Софья Григорьевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Волконская.
Софья Григорьевна Волконская

Акварель В. И. Гау, 1830-е года
Дата рождения:

21 августа 1785(1785-08-21)

Дата смерти:

26 марта 1868(1868-03-26) (82 года)

Место смерти:

Женева

Отец:

Григорий Семёнович Волконский (1742—1824)

Мать:

Александра Николаевна Репнина (1757—1834)

Супруг:

Пётр Михайлович Волконский (1776—1852)

Дети:

3 сына и дочь

Награды и премии:

Светлейшая княгиня Софья Григорьевна Волконская (21 августа 1785 — 26 марта 1868) — статс-дама, кавалерственная дама; сестра декабриста С. Г. Волконского и малороссийского наместника Н. Г. Волконского. Знакомая А. С. Пушкина, который снимал квартиру в принадлежавшем ей доме на набережной Мойки.





Биография

Дочь оренбургского генерал-губернатора князя Григория Семёновича Волконского и Александры Николаевны, дочери и наследницы фельдмаршала Н. В. Репнина. Родилась 21 и крещена 26 августа 1785 года в церкви Святой великомученицы Екатерины в Екатерингофе, восприемниками были князь А. Б. Куракин и бабушка новорожденной, княгиня Н. А. Репнина[1].

Получила хорошее домашнее воспитание под руководством матери, женщины с твердым и властным характером, занимавшей видное положение при дворе. Князь Г. С. Волконский обожал свою единственную дочь. Софья Григорьевна внешне была очень на него похожа: "Все сознают, что ваше прекрасное лицо подобно моему изношенному", – писал он ей и звал её «душевным другом» и «ангелом своим» [2].

Замужество

Будучи фрейлиной около 1802 года Софья Григорьевна вышла замуж по любви за гвардейского офицера князя Пётра Михайловича Волконского, которому покровительствовал Александр I. Живя в Петербурге, они были близкими людьми в интимном кружке императорской четы.

В первые годы брака супруги Волконские были неразлучны. Софья Григорьевна сопровождала мужа в заграничном походе русской армии в 1813—1814 годах. В Париже она познакомилась и подружилась с королевой Гортензией и её лектрисой, госпожой Кошеле, с которой позднее состояла в политической переписке, вызвавшей подозрения наполеоновской полиции.

30 августа 1814 года Софья Григорьевна была пожалована в кавалерственные дамы меньшого креста. Она пользовалась неизменным расположением обеих императриц и находилась в Таганроге при последних днях Александра I, поручившего перед смертью свою супругу чете Волконских. Сопровождала императрицу Елизавету Алексеевну при её возвращении из Таганрога, присутствовала при её кончине в Белёве, сопровождала тело в Санкт-Петербург.

В письмах Софьи Григорьевны из Таганрога к Марии Фёдоровне содержится много исторических сведений о событиях, последовавших за кончиной Александра I. В них она высказывала желание удалиться из света и жить уединённо, занявшись приведением в порядок запутанного состояния. В обществе княгиня Волконская была известна независимостью характера и эксцентричностью. Её приятельница леди Дисборо в 1825 году писала своим родным в Англию из Петербурга [3]:

Княгиня Софья Григорьевна решила быть совершенно независимой, имеет свои собственные идеи, ездит всего одной парой лошадей, осмеливается разгуливать повсюду без прислуги, отказывается появляться при дворе; короче, она считается весьма странной. Она очень предупредительна к иностранцам, особенно к англичанам, исключительно дружелюбна к нам и не слишком пылает к своим соотечественникам. Княжна Алина, её дочь, по слухам — одна из самых милых девушек; хорошо воспитана и образована, хотя иногда, подобно матери, подвержена чудаковатостям.

События 14 декабря 1825 года, после которых в Сибирь был сослан любимый брат Софьи Григорьевны, были тяжелым испытанием для неё. Родные боялись, что она лишится рассудка и в своем горе пойдет на чрезвычайные шаги. Она сочувствовала брату, и не могла простить императору Николаю I его строгости по отношению к декабристам. Летом 1827 года княгиня Волконская с дочерью уехала за границу. Император предоставил им фрегат, который увез их в Копенгаген, оттуда Волконские переехали в курортный город Бад-Эмс на западе Германии.

С этого времени Софья Григорьевна большую часть жизни проводила за границей. В 1830-х годах она жила в Италии у своей невестки княгини З. Волконской. Одна, без горничной, Софья Григорьевна путешествовала по Европе и даже будучи назначенной в апреле 1832 года статс-дамой она редко показывалась в Петербурге. В один из её приездов Долли Фикельмон, записала в своём дневнике[4]:

Княгиня Софья Волконская приехала из Италии повидаться с родными. Не знаю, осознала ли она все заблуждения своей жизни, но, по крайней мере, держится с предупредительностью и учтивостью, за что ей охотно извиняешь её несколько сумасшедший вид.

По воспоминаниям графа Бутурлина, княгиня Волконская была достойнейшей женщиной, но оригиналкой в своих житейских привычках. Обладая огромным состоянием, она отличалась бережливостью. Останавливалась она в самых дешёвых гостиницах и одевалась очень бедно. Носила всегда черное шелковое платье, по мере того как рукава изнашивались, она заменяла их новыми, отличавшимися от остальной части платья цветом[5].

В начале 1837 года, отправившись из Парижа в Лондон по случаю коронации королевы Виктории, Софья Григорьевна захватила с собой свои бриллианты на случай, если бы пришлось ей представляться ко двору. Проездом из Дувра в Лондон она открыла свой ручной мешок, куда сложила бриллианты, её попутчики, увидев столь несообразные с её убогой наружностью драгоценности, приняли её за сомнительную личность. По прибытии в Лондон она была арестована. Софья Григорьевна была вынуждена обратиться за помощью к русскому посланнику, который приехал спасать жену министра российского двора.

Последние годы

В пожилом возрасте княгиня Волконская стала отличаться известной скупостью. Рассказывали, что находясь в гостях, она прятала в карманы сахар и сухари, и однажды подобрала на улице полено и принесла его домой, чтобы затопить печку. Из экономии не держала горничной, обходясь услугами старого лакея.

Однако, она всегда помогала бедным и щедро одаривала истинно нуждающихся. Она была одним из первых членов Женского патриотического общества. В 1848 году Софья Григорьевна предприняла путешествие на Восток, сначала морем в Александрию, а потом в Каир, и с караваном через пустыню к Святым местам. В 1852 году она овдовела.

Будучи легка на подъем до старости, она в 1854 году, несмотря на преклонные годы, совершила поездку в Иркутск для свидания с братом. Причём эта поездка, несмотря на высокое положение княгини в обществе, была обставлена особыми требованиями и распоряжениями. В частности она дала подписку в том, что не будет ни с кем вступать в переписку и не примет ни от кого писем. Даже после освобождения Сергея Волконского ходатайство о его приезде в Петербург для свидания с сестрой было отклонено: «так как вдова фельдмаршала кн. Волконская в 1854 г. для свидания с братом совершила поездку в Иркутск, то теперь она найдет полную возможность отправиться туда, где будет находиться её брат, и здоровье её этому, вероятно, не воспрепятствует.»

Однако, вскоре княгиня опасно заболела, лишь тогда брату было разрешено на несколько дней приехать, навестить её. Едва оправившись от болезни, Софья Григорьевна уехала в Европу и более в Россию не возвращалась, скончалась в Женеве в 1868 году. Её тело было перевезено в Россию и похоронено в Болгарской церкви г.Аккермана (ныне г.Белгород-Днестровский). В 1882 году рядом с нею был похоронен и её сын, Григорий. Свой значительный капитал княгиня Волконская завещала не сыну, а внукам.

Семья

В браке имела трёх сыновей и дочь:

  • Николай Петрович (умер в 1803 г.)
  • Volkonskaya by Sokolov.jpg
    Александра Петровна,
    дочь
  • Крюгер Д.П.Волк.jpg
    Дмитрий Петрович,
    сын
  • Glrx-Волконская.jpg
    Мария Петровна,
    невестка
  • GrigoryVolkonsky Riss.jpg
    Григорий Петрович,
    сын
  • Volkonsky G.jpg
    Григорий Петрович
    с женой

Напишите отзыв о статье "Волконская, Софья Григорьевна"

Примечания

  1. ↑ [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v04/v04-1522.htm Новые биографические сведения о лицах пушкинского окружения.]
  2. ↑ С. Волконский. Воспоминания. О декабристах. Разговоры. - М.: Искусство, 1994.- 288 с.
  3. ↑ Подлинные письма из России. 1825—1828. — СПб., 2011. — 320 с.
  4. ↑ Д.Фикельмон. Дневник 1829—1837. Весь пушкинский Петербург, 2009.- с. 280
  5. ↑ Записки графа М. Д. Бутурлина. Т.1. — М.: Русская усадьба, 2006.-651 с.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Волконская, Софья Григорьевна

И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Волконская,_Софья_Григорьевна&oldid=78666376»