Волконский, Николай Сергеевич (1753)

Николай Сергеевич Волконский
Прозвище	«Прусский король»
Дата рождения	30 марта 1753(1753-03-30)
Дата смерти	3 февраля 1821(1821-02-03) (67 лет)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	Генерал от инфантерии
Связи	дед по материнской линии Льва Толстого

Князь Никола́й Серге́евич Волко́нский (30 марта 1753 — 3 февраля 1821) — генерал от инфантерии из рода Волконских, дед Льва Николаевича Толстого. Прообраз старого князя Болконского из романа «Война и мир».

Семья

Сын генерал-майора князя Сергея Фёдоровича Волконского (1715—1784) и Марии Дмитриевны, урожд. Чаадаевой (ум. 1775). Женат на Екатерине Дмитриевне (1749-99), дочери князя Д. Ю. Трубецкого, внучке князя И. В. Одоевского, одного из любимцев Елизаветы Петровны.

В браке родилась единственная дочь — княжна Мария Николаевна Волконская, в замужестве графиня Толстая (1790—1830) — мать Льва Толстого, прототип княжны Марьи в «Войне и мире».

Старый князь Волконский владел имением «Ясная Поляна», которое перешло в качестве приданого к дочери Марии, когда она вышла замуж за графа Николая Ильича Толстого.

• Ekaterina Dmitrievna Volkonskaya by Rokotov.jpg

  Портрет жены

• Maria Nikolaevna Volkonskaya (1800s, Lev Tolstoy museum).jpg

  Марья Николаевна Волконская в возрасте 8 лет

Военная служба

Сведения о службе Волконского немногочисленны и не всегда точны. Известно, что он получил светское образование в Главном немецком училище (Петришуле), куда поступил в 1765 году. Записанный, по обычаю того времени, в военную службу еще ребёнком, Н. С. Волконский в 27 лет — капитан гвардии, был в свите Екатерины II при её встрече с австрийским императором Иосифом II в Могилёве, а через 7 лет сопровождал императрицу в её поездке по Крыму. В 1781 г. он стал полковником, 1 января 1787 года произведён в чин бригадира, а 14 апреля 1789 года — в чин генерал-майора, состоявшим при армии. Есть данные и семейные предания об участии Волконского во время русско-турецкой войны во взятии Очакова (6 декабря 1788 г.). В 1793 г. ему пришлось быть послом в Берлине, в 1794 г. — находиться с войсками в Литве и Польше.

В 1794 г., по непонятным причинам, уволился в отпуск на два года. С воцарением Павла I Волконский вернулся на службу с назначением 3 декабря 1796 года шефом Азовского мушкетёрского полка, а затем был назначен военным губернатором Архангельска. В 1799 г. вышел в отставку, занявшись воспитанием единственной дочери.

Николай Сергеевич Волконский скончался 3 февраля 1821 года и был погребён на кладбище Спасо-Андроникова монастыря. Его погребение, в числе многих других, было уничтожено в 1920-е годы.

Письменные свидетельства Льва Толстого о деде — Николае Сергеевиче Волконском

• «Детство своё мать прожила частью в Москве, частью в деревне с умным, гордым и даровитым человеком, моим дедом Волконским» (Толстой Л. Н. т. 34, с. 351).
• «Дед мой считался очень строгим хозяином, но я никогда не слыхал рассказов о его жестокостях и наказаниях, столь обычных в то время… Я слышал только похвалы уму, хозяйственности и заботе о крестьянах и, в особенности, огромной дворне моего деда» (Толстой Л. Н. т. 34, с. 351).
• «Вероятно, у него было очень тонкое эстетическое чувство. Все его постройки не только прочны и удобны, но чрезвычайно изящны. Таков же разбитый им парк перед домом» (Толстой Л. Н. т. 34, с. 352).
• «Продолжать службу при Павле с его мелочными придирками было слишком тягостно для гордого, независимого характера князя. Он принял решение изменить свою жизнь, удалиться от двора с его интригами и заняться воспитанием дочери — ей уже исполнилось девять лет. Последние двадцать два года жизни князь провел с дочерью в Ясной Поляне. Волконский не был забыт в своем уединении… Даже Александр I вовремя одного из своих путешествий, проехав мимо Ясной Поляны, вернулся, чтобы нанести визит старому князю».

Московский дом Волконского

В Москве, в 1816 году, он приобрёл дом, на улице Воздвиженка,9, у Прасковьи Грушецкой, дочери сенатора и генерал-майора Василия Владимировича Грушецкого, владевшего этим домом ещё с 1774 года (Волконские, как и Толстые, были в родстве с Грушецкими — дочь родной тёти В. В. Грушецкого, Марии Михайловны Гагариной (урожд. Грушецкая), Мария Петровна Гагарина, бала замужем за Тимофеем Петровичем Волконским; другая же дочь Марии Михайловны, Екатерина Петровна Гагарина, была замужем за Борисом Ивановичем Толстым — родном брате Андрея Ивановича Толстого, прадеда писателя Льва Толстого).

Здание относится к городской усадьбе кон. XVIII в., перестроенной после пожара 1812 г. и представлявшей в перв. пол. XIX в. великолепный образец ампирного ансамбля с симметрично расположенными воротами и флигелями. Волконский владел этим домом на протяжении пяти лет, отчего этот дом также известен в Москве, как главный дом усадьбы князей Волконских, или как «дом Болконских» из «Войны и мира».

В начале 1830-х гг. он перешел к Рюминым, рязанским помещикам. По словам современника, сына писателя М. Н. Загоскина, их «роскошные обеды и танцевальные вечера по четвергам привлекали всегда многочисленное общество». Л. Н. Толстому этот дом был хорошо знаком — он бывал здесь молодым на балах, где ухаживал за прелестной княжной Прасковьей Щербатовой. «Со скукой и сонливостью поехал к Рюминым, и вдруг окатило меня. Прасковья Щербатова прелесть. Свежее этого не было давно». Княжна вскоре вышла замуж за графа А. С. Уварова и стала одним из самых известных деятелей русской археологии.

Дом в наши дни

В ночь с 9 на 10 марта 2013 года начались работы по надстройке, а также сносу Дома Болконского. В историческом здании, описанном в романе «Война и мир» как дом старого князя Болконского, было начаты работы по надстройке этажа, несмотря на то, что против этого в 2012 году выступал «Архнадзор» и под письмом в защиту дома были собраны более 3000 подписей москвичей на имя Президента России Путина.

Литература

• Романюк С. К. «Из истории московских переулков»;
• «Namens-Verzeichniss der Schuler und Schulerinnen der Deutschen Hauptschule St. Petri, alphabetisen und chronologisch geordnet zur Saecularfeier am 1 okt. 1862» St. Petersburg, Gedruckt dei E. Pratz, 1862.

Отрывок, характеризующий Волконский, Николай Сергеевич (1753)

И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.