Воробьёв, Леонид Николаевич

Леонид Николаевич Воробьёв
Дата рождения:	8 августа 1890(1890-08-08)
Место рождения:	д. Берно, Мосальский уезд, Калужская губерния, Российская империя
Дата смерти:	1 октября 1969(1969-10-01) (79 лет)
Место смерти:	Магнитогорск
Научная сфера:	русский язык, лингвистика.
Место работы:	Башкирский, Марийский, Чкаловский, Читинский пединституты, Пермский университет
Альма-матер:	Лазаревский институт восточных языков

Леони́д Никола́евич Воробьёв (8 августа 1890 года (по другим сведениям — 21 августа 1890 года ), д. Берно, Мосальский уезд, Калужская губерния — 1 октября 1969, Магнитогорск?) — советский лингвист, филолог.

Профессор, зам. директора Башкирского пединститута (1929–1932), зав. кафедрой языкознания и кафедрой литературы, декан факультета языка и литературы Марийского пединститута (1932–1935), зав. кафедрой языкознания, декан факультета языка и литературы Чкаловского пединститута (1937–1945), директор Читинского пединститута (1945–1948), зав. кафедрой русского языка и общего языкознания (1948–1950), декан историко-филологического факультета (1949–1950) Пермского университета. Активный сторонник яфетической теории Н. Я. Марра.

Биография

Л. Н. Воробьев родился в семье рабочего Кронштадтских верфей. Окончил Пермскую гимназию (1908), институт языкознания (Лазаревский институт восточных языков) с дипломом I степени по специальности языковеда по турецким, иранским, арабскому и некоторым другим языкам (1912). Оставлен в институте при кафедре персидской словесности у академика Ф. Е. Корша. Был в научной командировке по изучению тюркских диалектов в Уфе (1912–1917).

Вернувшись в Москву, работал преподавателем в МГУ, Институте востоковедения, по совместительству — в Кремле, в Объединенной школе ВЦИК, Коммунистическом университете им. И. В. Сталина, Университете трудящихся Китая им. Сунь-Ятсена и в Государственном ученом совете (ГУСе) (1917–1920).

В 1929 году снова был направлен Наркомпросом и ГУСом в Уфу в качестве профессора языкознания, здесь же исполнял обязанности зам. директора Башкирского пединститута (1929–1932).

В 1932–1935 годах переведен в г. Йошкар-Олу в качестве профессора Марийского пединститута, был деканом факультета языка и литературы, зав. каф. языкознания и первым заведующим кафедрой литературы.

В 1935–1937 гг. — профессор Уральского пединститута (Западный Казахстан, г. Уральск), в 1937–1945 гг. — профессор Чкаловского пединститута (Оренбург), декан факультета языка и литературы, зав. кафедрой языкознания, председатель обкома союза работников высшей школы и научных учреждений Чкаловской области.

23 ноября 1937 г. утвержден ВАКом кандидатом филологических наук без защиты диссертации.

В 1945 г. назначен директором Читинского пединститута (1945–1948). 17 сентября 1947 г. утверждён в ученом звании профессора.

С 1948 года работал в Молотовском (Пермском) университете.

С 13 апреля 1949 по 17 марта 1950 — декан историко-филологического факультета; с конца 1948 по  апрель 1950 — зав. кафедрой русского языка и общего языкознания Молотовского (Пермского) университета. Освобожден от работы в Молотовском (Пермском) университете по личной просьбе (плохое состояние здоровья и преклонный возраст — 61 год) в апреле 1950 г.

11 апреля 1950 г. приказом по Минвузу СССР утверждён заместителем директора по учебной и научной работе Магнитогорского педагогического и учительского института в порядке перевода из Молотовского университета им. А. М. Горького.

Научная работа

Область научных исследований — языкознание, опубликовано более 50 работ. Среди них: "Особенности фонетики в башкирском языке" (Уфа, 1912), "Пословицы и загадки в башкирском языке" (Уфа, 1913), "Морфологическая структура речи в татарском языке" (1913), "Народные песни татар" (муз.-этнограф. сборник, 1922), "Песни крымских татар" (1923), "Элементы сравнительной грамматики в тюркских языках" (Центриздат, 1929), "Первая книга для чтения" (для китайцев — по русскому языку, УТК, 1925), "Что такое сингармонизм (на материалах тюркских языков и одного из угро-финских" (Йошкар-Ола, 1934), "Изучение опыта преподавания марийского языка и русского языка в марийской школе" (Йошкар-Ола, 1934) и др.

Работая в ГУСе, написал более 100 рецензий.

Источники и ссылки

1. [skorbim.com/мемориал/воробьев_леонид_николаевич.html Воробьев Леонид Николаевич] // Международная система поминовения усопших Skorbim.com.
2. [pomni.is74.ru/person/84528/%D0%92%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B1%D1%8C%D0%B5%D0%B2+%D0%9B%D0%B5%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%B4+%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87 Воробьев Леонид Николаевич]?? // Помни меня.
3. [marsu.ru/structur/BasicUnits/fackultet/if/cafe/krizl/index.php?ELEMENT_ID=23577 История кафедры русской и зарубежной литературы] // Марийский государственный университет.
4. [www.psu.ru/fakultety/filologicheskij-fakultet/kafedry/kafedra-russkogo-yazyka-i-stilistiki/leonid-vorodyov Леонид Николаевич Воробьёв, зав. кафедрой (1948–1950)] // Каф. русского языка и стилистики ПГНИУ.
5. Ошуркова Р. А. Воробьёв Леонид Николаевич // [www.psu.ru/files/docs/ob-universitete/smi/knigi-ob-universitete/prof_psu.pdf Профессора Пермского государственного университета: (1916–2001)] / Гл. ред.: В. В. Маланин. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2001. 419 с. С. 43–44.
6. Потапова Н. П. Иван Михайлович Захаров // Взойди, звезда воспоминанья! Страницы воспоминаний выпускников филологического факультета Пермского университета. Пермь: Перм. гос. ун-т, 2006. С. 14–20.
7. Сильницкий Г. Г. [www.psu.ru/files/docs/ob-universitete/smi/knigi-ob-universitete/silnitskiy_past_developing.pdf#54 Город на Каме] // Сильницкий Г. Г. [www.psu.ru/universitetskaya-zhizn/universitetskie-smi/stati-ob-universitete/developing-of-the-past Освоение прошлого]. Пермь, 2016. С. 81–82.

Отрывок, характеризующий Воробьёв, Леонид Николаевич

– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».