Воронов, Владимир Иванович (генерал)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Иванович Воронов
Дата рождения

22 июля 1923(1923-07-22)

Место рождения

дер.Витенево, Кашинский уезд, Тверская губерния, РСФСР, СССР

Дата смерти

7 сентября 2006(2006-09-07) (83 года)

Место смерти

Севастополь, Украина

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

морская авиация

Годы службы

1941 — 1982

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Генерал-полковник авиации
Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

Владимир Иванович Воронов (19232006) — заслуженный военный лётчик СССР, командующий ВВС ЧФ[1], генерал-полковник авиации (1979), писатель, член Союза писателей СССР.





Биография

Вскоре после рождения семья переехала в Ленинград, где отец мальчика работал портным. С 7-го класса юноша пристрастился к спорту, записался в аэроклуб и 18 июня 1941 выполнил первый самостоятельный полёт. С началом Великой Отечественной войны учился в 3-м Военно-Морском авиационном училище, которое закончил в мае 1943. После чего получил назначение в Действующую армию на Черноморский флот. Первоначально В. И. Воронов попал в 7-й истребительный авиаполк, которым командовал Герой Советского Союза майор К. Д. Денисов, базировавшийся в ГССР и входивший в состав 62-й истребительной авиабригады. Основной задачей полка было прикрытие с воздуха главной базы Черноморского флота — Поти. Лётчики летали на самолётах МиГ-3. Уже через две недели был допущен к несению боевого дежурства. Свой первый боевой вылет на прикрытие Поти совершил 15 июня 1943. В начале августа был назначен командиром авиазвена, однако вскоре получил назначение в 6-й гвардейский авиаполк Героя Советского Союза подполковника М. В. Авдеева, где продолжил службу рядовым лётчиком. После перевооружения на новые Як-9Д (Воронов получил машину с бортовым номером «31»[2]) в декабре 1943 полк перелетел на передовой аэродром Анапа для продолжения боевой деятельности.

Свою первую победу В. И. Воронов одержал 4 января 1944 вылетев на прикрытие «Илов» 47-го штурмового авиаполка. В феврале 1944 лётчики полка занимались прикрытием советского десанта от налётов вражеской авиации. К середине февраля 1944 совершил около 30 боевых вылетов, провёл 10 воздушных боёв, в которых сбил лично 2 Ме-109 и 1 в паре со своим ведущим. К середине апреля 1944 на счету числилось уже более 50 успешных боевых вылетов и 3 лично сбитых самолёта. Вскоре был назначен ведомым к командиру эскадрильи Герою Советского Союза М. И. Грибу. Тогда же получил и свою первую боевую награду, орден Красного Знамени. В конце июня полк перелетел на новый аэродром Медново, и там лейтенант В. И. Воронов был назначен командиром разведывательного звена. Затем были вылеты на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков атаковавших Констанцу, уничтожение вражеских эшелонов на железнодорожных станциях, штурмовки артиллерийских батарей и войск противника.

В сентябре 1944 полк начал перевооружение на новые самолёты Як-3. В феврале 1945 лётчики перелетели на аэродром Херсонес для выполнения ответственной задачи по прикрытию Ялтинской конференции глав государств антигитлеровской коалиции. Войну лётчики закончили в Болгарии, находясь в постоянном боевом дежурстве. Затем последовали долгие и утомительные полёты на поиск морских мин, которые в результате зимних штормов часто срывало с якорей и выносило на поверхность в прибрежные фарватеры. К тому времени совершил более 100 успешных боевых вылетов летая на штурмовку, прикрытие войск и кораблей, сопровождение штурмовиков. Сражался на Кавказе, в Крыму и юге УССР; в воздушных боях он уничтожил лично 4 и в составе группы ещё 4 самолёта противника (по некоторым источникам, имел 7 или 8 воздушных побед), при этом сам ни разу не был даже ранен.

После войны продолжил службу в ВВС, командовал истребительным полком. Позже Военно-воздушной академии и закончил её с золотой медалью. С 1971 по 1982 командовал военно-воздушными силами Черноморского флота ВМФ СССР. Затем являлся первым заместителем командующего военно-морской авиацией СССР. Был делегатом XXII и XXV съездов КПСС, депутатом Верховного Совета Украинской ССР 8—10-го созывов. После отставки проживал в Москве. Похоронен на кладбище Коммунаров.[3]

Награды

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Память

  • Мемориальная доска на здании штаба морской авиации ЧФ (г. Севастополь) в честь командующего Военно-воздушных сил ЧФ, генерал-полковника авиации Воронова Владимира Ивановича.

Публикации

  • Воронов В. И. Морские истребители — М.: ДОСААФ, 1986. — 254 с. Тираж 100 000 экз.

Также автор книг:

  • «Записки морского лётчика»;
  • «Небо и море»;
  • «Были про лётчиков».

Напишите отзыв о статье "Воронов, Владимир Иванович (генерал)"

Литература

  • Чикин А. М. Севастополь. Историко-литературный справочник. — Севастополь: Вебер, 2008. — С. 104. — ISBN 978-966-335-102-5.

Примечания

  1. [www.airforce.ru/staff/who_is_who/v/v1.htm Кто есть кто: В (2)]
  2. [waralbum.ru/7750/ Истребители Як-9Д над Севастополем [2] — фото | Военный альбом 1939, 1940, 1941—1945]
  3. [www.memento-sevastopol.ru/grave.php?code=385 Воронов Владимир Иванович (1923—2004) Коммунаров — Крымский виртуальный некрополь]

Ссылки

  • [airaces.narod.ru/all12/voron_vi.htm Красные соколы]
  • [y-savinskiy.ru/heli-flotte/voronov/ Сокращённая биография]

Отрывок, характеризующий Воронов, Владимир Иванович (генерал)

– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.