Вселенная Гипериона

Вселе́нная Гиперио́на — вымышленная вселенная будущего, в которой происходят события, описанные Дэном Симмонсом в тетралогии «Песни Гипериона», состоящей из четырёх романов и одного рассказа-спин-оффа «Сироты спирали». Первой книгой тетралогии является роман «Гиперион», с которого и пошло название всей тетралогии и вымышленной вселенной.

Романы

Тетралогия «Песни Гипериона» включает в себя четыре романа и один рассказ:

• «Гиперион»
• «Падение Гипериона»
• «Эндимион»
• «Восход Эндимиона»
• «Сироты спирали»

Персонажи

Шрайк

Легендарное существо, обитающее в Гробницах Времени на Гиперионе. Объект поклонения Церкви Последнего Искупления, Повелитель Боли. По легенде, паломников, совершающих паломничество в Гробницы, Шрайк насаживает на Древо Боли (было создано как ловушка для третьей ипостаси Человеческого Высшего Разума (Бога) — Сопереживания), тем самым обрекая на невыносимые муки. В легенде говорится, что Шрайк движется вместе с Гробницами назад в прошлое из далёкого будущего. О его происхождении есть несколько версий. По одной из них, в будущем, после смерти Федмана Кассада, часть его сознания была использована для создания Шрайка.

Шрайк есть Повелитель Боли и Ангел Окончательного Искупления, и придёт он из места вне времени, чтобы возвестить конец человечества.

— Д. Симмонс, «Гиперион»

Джон Китс

Джон Китс представлен в тетралогии и как реально существовавшая историческая личность, поэт XIX века, и как искусственное существо, кибрид, представляющее собой созданный по оригинальному образцу ДНК клон тела поэта и воскрешённую по его стихам, биографии и прочим источникам личность, физически размещённую в недрах Техно-Центра и связанную со своим физическим телом через всю совокупность существовавших на тот момент средств связи, а также через т. н. «Связующую Бездну».

Мартин Силен

Поэт, автор серии книг «Умирающая Земля» и незаконченной поэмы «Песни». Родился на Земле уже после Большой Ошибки, незадолго до её (Земли) окончательного исчезновения. Участник последнего паломничества к Шрайку.

Отправил Рауля Эндимиона на поиски Энеи. Вероятно (не определенно по тексту) самый старый из живших людей во вселенной.

Умер на Земле, после того как она была возвращена на прежнее место.

Консул Гегемонии

Собственное имя персонажа нигде в произведениях не фигурирует. Внук Сири, предводительницы восстания на Мауи-Обетованной. Убит киборгом Радамантой Немез.

Ламия Брон

Дочь сенатора Брона. Участница последнего паломничества к Шрайку. Мать Энеи.

Имя героини — Ламия — заимствовано из мифологии и из творчества самого Китса. Также Ламия носит фамилию невесты Китса — Фанни Брон.

Хет Мастин

Представитель расы Тамплиеров (верующих в Святого Мюира), Истинный Глас Древа «Иггдрасиль», участник последнего паломничества к Шрайку. Единственный паломник, не рассказавший свою историю (она частично раскрывается в последующих романах) по причине неожиданного исчезновения во время путешествия паломников, описанном в книге «Гиперион».

Федман Кассад

Полковник военно-космических сил в отставке. «Мясник Южной Брешии». Участник паломничества к Шрайку.

С Кассадом связан один из главных парадоксов романа — Шрайк/Кассад. Исходя из описанных в тетралогии событий, Кассад стал прототипом для создания самого Шрайка, но в то же время он победил в решающей битве с легионом Шрайков. Возможно, это объясняется тем, что Человеческий Высший Разум создал Шрайка, прототипом которого послужил Федман Кассад, в то время как Высший Разум Техно-Центра создавал «своих» «Шрайков».

Принял Причастие Энеи. Был оставлен ею на Марсе с заданием: возглавить силы сопротивления Церкви, очистить Солнечную Систему от кораблей Империи и удерживать позиции до Возвращения Старой Земли.

Сол Вайнтрауб

Ученый, участник паломничества к Шрайку. Был вынужден пожертвовать ему свою дочь, которая была подвержена болезни Мерлина — время для неё шло вспять. Вайнтрауб мучается вопросом веры, постоянно обдумывая так называемую «Авраамову дилемму». В конце второй книги при помощи Гробниц Времени вместе с дочерью отправился в будущее.

Рахиль Вайнтрауб

Дочь Сола. Участвовала в исследованиях Гробниц Времени и была заражена болезнью Мерлина. Она росла в обратную сторону и постепенно, день за днем, молодела и теряла память.

Впоследствии она превратилась в Монету, спутницу Шрайка.

Спутница Энеи в «Восходе Эндимиона».

Ленар Хойт

Священник, участник паломничества к Гробницам Времени. После некоторых событий, описанных в его истории, был вынужден носить на себе сразу два крестоформа — свой и отца Поля Дюре.

Во время паломничества был убит Шрайком. При помощи крестоформа из его тела воскрес Поль Дюре.

После смерти антипапы Тейяра Первого (Дюре) возродился из его тела и стал Папой Юлием Шестым. Много раз умирал и воскресал, каждый раз занимая папский престол под именем Юлий. Таким образом правил более 250 лет. На самом деле крестоформ воскрешал Хойта и Дюре по очереди, однако сторонники Папы Юлия каждый раз убивали Дюре после воскрешения, тем самым «пропуская» его очередь.

Поль Дюре

Отец Поль Дюре был иезуитом-археологом и побывал на Гиперионе задолго до паломников. Насильно получил крестоформ, и будучи не в силах покинуть место, где он его приобрел и не желая становиться бессмертным, но бесполым и безмозглым существом, распял себя на дереве Тесла, подвергнув мукам, но не смирившись с данностью и сутью крестоформа.

Его крестоформ забрал себе Ленар Хойт, что позволило Дюре после смерти первого снова воскреснуть.

Незадолго до Падения Порталов стал Папой (после смерти антипапой) Тейяром Первым. Занимал папский престол 84 года, вплоть до своей таинственной смерти (по слухам, был отравлен).

Сразу после воскрешения его убивали, чтобы дать воскреснуть Ленару Хойту. Таких воскрешений и убийств было восемь. Девятое воскрешение произошло через несколько минут после Момента Сопричастности, что дало ему возможность принять Причастие Энеи и стать простым католическим священником.

Мейна Гладстон

Секретарь Сената — высшее должностное лицо Гегемонии. Известна тем, что спланировала и осуществила Падение Гегемонии, уничтожив Нуль-Порталы Центра.

Энея

Дочь Ламии Брон и второго кибрида Джона Китса. Воспитанница Мартина Силена. Возлюбленная Рауля Эндимиона. «Та-Кто-Учит». Энея — её последнее имя.

На протяжении повествования её внешность меняется от одиннадцатилетней девочки до девушки и молодой женщины. Волосы русые, с парой-тройкой светлых прядей. Широко открытые глаза, пристальный взгляд.

Ещё до своего рождения, будучи эмбрионом, общалась со своим отцом, вторым кибридом Китса. Личность отца Энеи уже тогда была заключена в петле Шрюнна, трансплантированной в голову матери, Ламии Брон. Через кибрида общалась с ТехноЦентром. Знала о своем предназначении, ещё не родившись. В возрасте одиннадцати лет добровольно вошла в Гробницу Времени под названием Сфинкс, чтобы использовать предназначение. Находилась в Гробнице 264 стандартных года, но вышла, совершенно не повзрослев.

Являлась носительницей своеобразного «вируса», передающегося через Причастие (по аналогии с Иисусом Христом причащение происходило при помощи небольшого количества крови, разбавленного в вине). Причастившиеся начинают постигать Связующую Бездну, понимать голос мертвых, голос живых, слушать музыку сфер. У них отмирает крестоформ (если он вживлён) или, если его нет, их организм крестоформ не принимает. Дети причастившившихся наследуют эту возможность. К тому же принявшие Причастие Энеи сами могут причащать.

В «Восходе Эндимиона» добровольно отдалась в руки функционеров Ватикана и была зверски замучена. Её допрос, пытки и смерть явились Моментом Сопереживания, вызвавшим революцию и падение Святой Империи.

Рауль Эндимион

Протагонист в книгах «Эндимион» и «Восход Эндимиона». От лица этого персонажа ведётся повествование третьей и четвёртой книг тетралогии. Внешность нигде не описана, упоминается лишь, что к моменту Встречи Энеи ему двадцать семь стандартных лет.

Родился на Гиперионе, воспитан бабушкой. Кочевал с табором тоговцев, затем служил в Силах Самообороны Гипериона. После отставки работал проводником-охотником. В результате конфликта с охотником-гостем приговорён к нейродеструкции, отказался принять крестоформ. Причину отказа Рауль объясняет лишь в последних строках повествования. После инцидента на одной из морских платформ планеты Безбрежное Море капитан де Сойя по образцу ДНК нашёл официальные данные в планетарной базе данных Гипериона по Раулю Эндимиону:

…Рауль Эндимион, родился в 3099 году от Рождества Христова на Гиперионе, некрещёный, служил в силах самообороны в месяце Фомы 3115 года, во время Урсианского восстания воевал в составе 23-го полка мотопехоты; три поощрения за храбрость, в том числе одно за спасение товарища из-под вражеского огня; восемь месяцев находился в Форт-Бенджине на Южном Когте Аквилы, затем был переведён на речную станцию 9 на Кэнсе, охранял фибропластовые плантации от нападений повстанцев. Вышел в отставку в звании сержанта 15 числа месяца Поста 3119 года, дальнейшее местонахождение и род занятий неизвестны, 23 числа месяца Вознесения 3126 года был арестован в Порт-Романтике (континент Аквила), осуждён и приговорён к смерти за убийство месье Дабила Херрига, христианина с Возрождения-Вектор. Даже накануне смерти Рауль Эндимион отказался принять крест и был казнён через неделю после ареста, 30 числа месяца Вознесения. Пораженное лучом нейродеструктора тело бросили в море. Свидетельство о смерти и результаты вскрытия были заверены печатью главного судебного инспектора планеты Гиперион.

По собственному утверждению, являлся сержантом третьего класса гиперионских сил самообороны.

Был спасён Мартином Силеном от казни путём подкупа. Получил задание от Силена встретить Энею на выходе из Гробницы Времени, несмотря на то, что её уже встречают полчища имперских гвардейцев, во главе с отцом капитаном Де Сойей.

Сопровождал Энею во всех её странствиях с момента её Выхода из Сфинкса. Исключение составили чуть больше пяти лет, когда Рауль и Энея разлучились. Энея — чтобы начать проповедовать, а Рауль отправился продолжать путешествие по реке Тетис в поисках Корабля.

Энея признаётся Раулю, что любит только его, однако упоминает, что уже была замужем (во время пятилетнего отсутствия Рауля во время межзвёздного путешествия на Корабле Консула) и родила ребёнка. До последних страниц повествования поддерживается интрига поиска Раулем ребёнка Энеи.

А.Беттик

Андроид, наблюдатель от Львов, Тигров и Медведей. Искусственно созданный биоробот, обладает невероятной силой и быстротой реакции, может без вреда для себя находиться до получаса в вакууме или под водой. Голова безволосая, синяя кожа по всему телу. Эмоционально очень невыразителен, хотя признается, что испытывает горе при потере близких ему людей или андроидов. Потерял кисть руки, получил многочисленные ранения и был на грани смерти во время засады Радаманты Немез, устроенной ей в финале книги Эндимион. Благодаря первой помощи Энеи и Рауля, а также лечению автохирурга из катера Радаманты Немез остался жив.

Федерико Де Сойя

Отец-капитан Федерико Де Сойя был уполномочен Священной Империей на поиски Энеи. Обладатель Папского Диска, дающего ему неограниченные полномочия. Проявил себя как жесткий и дотошный следователь. Однако со временем мировоззрение Де Сойи начало меняться: он спасает Энею от расправы со стороны Немез. Был разжалован до священника, затем восстановлен в должности, в качестве капитана новейшего боевого «архангела». Участвовал в карательной миссии против Бродяг, взбунтовался вместе с экипажем, дезертировал. На своем «архангеле» уничтожил множество кораблей Священной Империи, но сам был взят в тиски возле планеты Тянь-Шань, куда следовал на соединение с Энеей, потерял корабль, чудом спасся на спасательной шлюпке.

Принял Причастие Энеи, освободившись от крестоформа. Сопровождал Энею на Пасем, ретранслировал Момент Сопричастности. После революции остался католическим священником.

Сержант Григориус

Григориус — один из троицы швейцарских гвардейцев, присоединившихся к отцу капитану Де Сойе во время Встречи Энеи на Гиперионе.

Командовал отделением из пяти человек. Состав отделения: командир — сержант Григориус, заместитель командира отделения — капрал Ки, рядовые: Реттиг, Меллиг, Отг. Последние двое погибли от рук Шрайка во время Встречи Энеи.

Чернокожий гигант. Следовал повсюду за своим командиром в поисках Энеи. Принял Причастие Энеи, руководил восстанием на Безбрежном Море.

Капрал Ки

Капрал Ки Бассин — один из троицы швейцарских гвардейцев, присоединившихся к отцу капитану Де Сойе по время Встречи Энеи на Гиперионе. Следовал за Де Сойей во время первой экспедиции поисков Энеи. Уроженец республики Джамну на Денебе III. Внешность азиатская, невысок ростом, ловок. Характер смешливый. Впоследствии был похищен функционерами Ватикана, подвернгут пыткам с целью выведать, что известно Де Сойе об Энее. Его тело хранилось в криогенной фуге в темнице Святого Ангела в Ватикане. Освобожден восставшими после Момента Сопричастности. Сам освободил Поля Дюре после воскрешения.

Рядовой Реттиг

Рядовой Аранвал Гаспа К. Т. Реттиг — один из троицы швейцарских гвардейцев. Сопровождал отца капитана Де Сойю. Очень худ, высок ростом, но ниже сержанта Григориуса. Немногословен, манера держаться независимая. Родился на астероиде в Кольце Ламберта, с очень низкой гравитацией, впервые испытал нормальное тяготение в 22 года. Для адаптации к такому тяготению и перегрузкам Реттигу пришлось прибегнуть к РНК-терапии.

Радаманта Немез

Боевой андроид, созданный Центром. Её основная задача — уничтожить Энею, доставив в Центр её мозг, видимо, для изучения. В качестве камуфляжа использовала женский облик. Имела трех клонов — Скиллу (женский облик), Бриарея и Гиеса (мужской облик). Все андроиды могли трансформироваться, выращивая лезвия, серпы, острия вместо рук или пальцев. Для боя использовали Боевой режим, когда андроид покрывался зеркальной субстанцией. Время в этом режиме замедлялось в сотни раз, позволяя андроидам убивать людей молниеносно. Андроиды потерпели поражение в результате столкновений со Шрайком, а Немез была сброшена в пропасть в результате драки с Раулем Эндимионом на планете Тянь-Шань. Впоследствии была многократно клонирована и использовалась для пытки Энеи.

Планеты

Возрождение-Вектор

Третья планета от солнца своей системы. Благодаря почти точному сходству с Землей, Возрождение-Вектор стала одной из первых планет, колонизированных людьми. Полностью урбанизированный мир — города занимают всю сушу и часть океана, их границы практически стерты. Хорошо развита промышленность, на планете множество университетов и медицинских центров. Продовольствием жителей планеты снабжает Возрождение-М (Малое Возрождение) — менее заселенная сельскохозяйственная планета, вторая от солнца системы.

Гиперион

Планета, на которой разыгрывается значительная часть действия «Песен».

Сила тяжести планеты составляет 4/5 земной. Обладает оригинальной флорой: в частности, на ней произрастают знаменитые электрические деревья Тесла. Одна из девяти планет, обладающих Лабиринтами — загадочными подземными сооружениями инопланетного происхождения и неизвестного назначения. Гиперион — планета тектонически мёртвая. То есть на ней отсутствует дрейф континентов и нет сколько-нибудь значительного магнитного поля, в результате чего магнитные компасы на нём бесполезны, — работают на Гиперионе только гирокомпасы. В этом отношении он больше схож с Марсом, чем с Землёй.

Более важно, однако, что на Гиперионе расположены Гробницы Времени — большие сооружения, укрытые антиэнтропийными полями, обеспечивающими их движение из будущего в прошлое. Место, где расположены Гробницы, также является домом для Шрайка.

Земля

Земля — родина расы людей. По легенде была уничтожена, раса людей покинула её (т. н. «Хиджра»), с того момента начинается новое летоисчисление. На самом деле — перемещена расой Львов, Тигров и Медведей в другую галактику и ими же возвращена на место после момента «сопричастности Энеи».

Кум-Рияд

Планета, населенная преимущественно мусульманами. Второй из миров, с которого в рамках проекта «Мир и справедливость» Орденом было похищено все население.

Лузус

Планета с гравитацией, на треть превышающей земную. Очень густо заселена. Уроженцев Лузуса можно узнать по более крепкому, чем у уроженцев других планет телосложению. Большинство жителей живут в так называемых Ульях (многоярусные сооружения). Во времена Гегемонии обладал самой большой епархией Церкви Шрайка в Великой Сети. На Лузусе находилась и одна из баз Олимпийской Офицерской Школы, на которой новобранцы готовились к ведению боёв в ограниченных пространствах за пределами Сети.

Знаменит также незаконными экспериментами в области евгеники, в частности, биоформировании, а также имплантировании кибернетических устройств вроде петли Шрюна — элемента памяти, в который была загружена личность второго кибрида Китса в последние секунды его жизни.

Марс

Прошедший терраформирование Марс стал штабом военно-космических сил Гегемонии (ВКС). Там же располагается и Олимпийская Офицерская Школа ВКС.

Мауи-Обетованная

Родина бабушки Консула, Сири — предводительницы восстания против Гегемонии на Мауи. Населению планеты не нравилось, что нефтяные платформы Гегемонии уничтожают уникальную экологию планеты.

Полностью покрыта океаном, по которому плавают острова.

Мир Барнарда

Терраформированная планета в системе красного карлика — звезды Барнарда. Благодаря малому расстоянию от звезды (0,126 а. е.) планета у маленькой и тусклой звезды занимала высокое место по шкале Сольмева. Второй мир после Возрождения-Вектор, посещенный миссией Де Сойи в поисках и преследовании Энеи.

Небесные Врата

Планета, на которую прибыл Мартин Силен после падения Земли в чёрную дыру, где долгое время находился, фактически пребывая в рабстве у так называемого «Атмосферного Протектората», пока его мозг полностью не восстановился от тяжёлых последствий длительного анабиоза.

Небесные Врата, так же, как и Роща Богов и ряд других миров Великой Сети, представляет собой яркий пример неизбежности эволюции по Тейяру де Шардену — являясь первоначально крайне негостеприимным миром с кислотной атмосферой, находящимся очень низко на шкале Сольмева, к моменту Падения Порталов Небесные Врата превратились в цветущий мир с высоким уровнем жизни, несмотря на противодействие со стороны доминирующих в пространстве Гегемонии деструктивных элементов Техно-Центра. Вероятно, именно по этой причине Небесные Врата стали первым миром, уничтоженным замаскированным под рой Бродяг флотом Центра.

Пасем

Католическая планета со столицей в Новом Ватикане. Католическая церковь воссоздала многие архитектурные и культовые памятники Ватикана Старой Земли, в частности Собор Святого Петра. После Момента Сопричастности и Революции подверглась орбитальному удару Центра, в результате чего многие культурные памятники были разрушены.

Роща Богов

Планета тамплиеров. Благодаря им сохранила свою экологическую чистоту и уникальную флору. До Падения Порталов посещалась туристами как природный парк.

Седьмая Дракона

Заледенелая планета, одна из посещеных Энеей и Эндимионом. На ней обитало племя аборигенов и миссионер отец Главк, которые помогли путникам.

Тау Кита Центр

Тау Кита Центр — планета-город, столица Гегемонии Человека. На ней располагался комплекс Дома Правительства. Во времена Великой Сети был самым населённым миром после Лузуса.

Тянь-Шань

Кислородная планета с кислотным океаном. География планеты чрезвычайно своеобразна: очень высокие горы выступают из моря. Над поверхностью моря находится слой фосгеновых облаков. Жить можно лишь на склонах гор, выше фосгеновых облаков, опуститься ниже которых означало немедленную смерть. Планета населена выходцами с Гималаев и Памира.

Место резиденции Далай-Ламы. Культура жителей Тянь-Шань является развитием идей буддизма на Старой Земле. На этой планете Рауль Эндимион воссоединился с Энеей, здесь же к ним присоединился Де Сойя.

Хеврон

Планета, входящая в состав Сети, колонизирована в основном евреями. Некоторое время на ней проживал Сол Вайнтрауб с дочерью. Орден похитил всё население планеты, распространив дезинформацию о нападении Бродяг, и блокировал посещение планеты миссией Де Сойи, опасаясь разоблачения проекта «Мир и справедливость».

Безбрежное Море

Спутник планеты в системе Семидесятой Змееносца альфа, в 27,9 световых лет от Гипериона, в 16,82 световых лет от Старой Земли. Это двойная система, расстояние до альфы Змееносца составляет 0,64 астрономической единицы, а до беты 8,9. Представляет собой планету-океан с кислородной атмосферой. Согласно «Путеводителю по мирам Великой Сети»:

…Путешествие по Безбрежному Морю представляет собой непродолжительную, но приятную интерлюдию между другими, более приспособленными для отдыха и развлечений мирами. Фиолетовый цвет воды вызван наличием в ней особой разновидности фитопланктона и никак не связан с разреженностью атмосферы, которой объясняются прекрасные закаты. Расстояние между порталами на планете составляет около пяти километров — этого вполне достаточно для большинства путешественников, — и приблизительно посредине располагается знаменитый на всю Сеть Аквариум и Гриль-Бар Гаса. Не упустите возможности попробовать жаркое из морских обитателей, суп из гектонога и замечательное вино из жёлтых водорослей. С одной из множества террас на Океанской Платформе Гаса вы можете понаблюдать за великолепным закатом и ещё более великолепным восходом лун. Планета известна тем, что на ней нет ни клочка суши, а в океане обитают агрессивные формы жизни (к примеру, «левиафан с пламенной пастью»); тем не менее беспокоиться не стоит — экскурсионный катер пройдёт по «коридору безопасности» между порталами в сопровождении боевых кораблей. У путешественника, побывавшего на Безбрежном Море и заглянувшего в Гриль-Бар Гаса, останутся только хорошие воспоминания. (Примечание: в случае плохой погоды или усиления агрессивности фауны путешествие на Безбрежное Море может не состояться. Возможно, вы посетите планету в следующий раз.)

Разумные расы

Акерателы

Разумная негуманоидная раса, обитающая в атмосферах кислородных планет юпитерианского типа. По внешнему виду — золотистое блюдце в полтора-два метра диаметром. Каждый отдельный экземпляр разумом не обладает, зато их рой разумен. Самостоятельно открыли возможность межзвёздных перелетов.

Люди

Люди в классическом понимании этого слова. Благодаря усилиям Техно-Центра и институтов типа Гегемонии и Священной империи, «застряли» в своём развитии.

Бродяги

Совокупность людей, генетически изменившихся в целях выживания в неблагоприятных условиях космоса и чужих планет. Непрекращающееся нарастание генетических различий ведёт к образованию в будущем новых, отличных от человека видов. Описаны формы Бродяг, приспособленные к жизни в невесомости или даже в открытом космосе.

ИскИны

Раса разумных существ, произошедших от обретших некогда независимость искусственных интеллектов. Большая их часть обитает в обособленном сегменте киберпространства — Техно-Центре.

«Львы, Тигры и Медведи»

Самые загадочные существа, напрямую нигде в тетралогии не описанные. Населяют Связующую Бездну. Их могущество столь велико, что даже простого осознания их присутствия хватило ИскИнам для панического бегства из Бездны, где они пытались обосноваться сразу после Большой Ошибки.

Тамплиеры

Первоначально это обычные люди, следующие учению Мюира. Внешность и особенности тамплиеров описаны крайне скудно (ясно лишь, что все тамплиеры — высокого роста и, возможно, имеют восточные черты). Их цивилизация сильно отличается от остальной Гегемонии: тамплиеры используют преимущественно биологические технологии (к примеру, летающие древа, заменяющие им звездолёты).

Технологии

Двигатель Хоукинга

Первое устройство, позволяющее перемещаться быстрее света. Было разработано ещё до Большой Ошибки. По словам Энеи, это первая, неудачная попытка человека вторгнуться в гиперпространство — на самом деле «двигатель Хоукинга» двигателем не был и никогда им не являлся. Это устройство, подключившись к гиперпространству (или Связующей Бездне), меняло координаты реального пространства, вызывая иллюзию перемещения со скоростью, во много раз превышающей световую. Впоследствии модернизировано сначала Бродягами, потом Энеанами. Обе модификации преследовали своей целью как повысить скорость межзвёздных перелётов, так и снизить пусть и не столь существенный, как от других «подарков» Техно-Центра, но всё же губительный для экологии Связующей Бездны вред. Двигатель изобретён ИскИнами и назван в честь Стивена Хокинга.

Двигатель Гидеона

Устройство для практически мгновенных перемещений, разработанное Техно-Центром во времена Священной империи Пасема взамен переставших работать после Падения порталов Нуль-Т. Его работа связана с множеством негативных побочных эффектов, самые главные из них — чудовищный вред для Связующей Бездны и неизбежная смерть путешествующих с его помощью живых существ. Последнее делает его применимым только для людей, принявших крестоформ, и для киборгов. В процессе «путешествия» пассажиры такого корабля неизбежно умирают, а по прибытии к цели проходят долгую и мучительную процедуру воскрешения. Работа такого двигателя связана с установлением связи компьютера корабля через Связующую Бездну с неким расположенным в ней конструктом и получением от него колоссального количества энергии, делающего возможным прыжок через гиперпространство, который Энея сравнила с полётом через Бездну пушечного ядра. Радиус действия такого «двигателя» фактически ограничен размерами человеческой вселенной, чем объясняется недостижимость Старой Земли для ИскИнов Техно-Центра.

Силовые поля

Поля сил произвольной пространственной конфигурации и напряжённости, имеющие, предположительно, микрогравитационную природу. Одна из ранних разработок Техно-Центра. Пожалуй, самая «безобидная». Напряжённость измеряется в «классах поля» — показателе степени десятичного множителя перед коэффициентом ускорения свободного падения на поверхности Земли «g». Таким образом, поле первого класса, используемое на космических кораблях для имитации искусственного тяготения, соответствует силе тяжести на поверхности Земли. Поля более высоких классов используются в защитных и военных целях.

Мономолекулярная нить

Эта нить описывается как чрезвычайно прочное образование. Практически невидима невооруженным глазом, хотя может быть обнаружена с помощью приборов. Этими нитями крестоформ прикрепляется к телу, прорастая в организм. Мономолекулярную нить использовала Радаманта Немез, устроив засаду на Энею и её спутников. Нить изувечила андроида А.Беттика, отрезав ему руку.

Мультилинии

Средство сверхсветовой связи, основанное на практически бесконечной скорости распространения продольных возмущений пространства-времени по образующей его решётке колеблющихся суперструн. Энея сравнивала мультилинии с передачей сообщений с одного континента на другой с помощью землетрясений. Они ослепляли целые расы других существ, населяющих Бездну. Для создания топологических возмущений пространства-времени требовалась колоссальная энергия, недостижимая человеческой технике, которая попросту воровалась у Связующей Бездны до самого момента Падения Порталов, когда населяющие Бездну существа решили положить конец вандализму мультилиний, отрезав их аппаратуру от находящихся где-то за пределами известной Мегасферы источников энергии.

Петля Шрюна

Элемент так называемой «пузырьковой памяти», позволяющей хранить практически неограниченное количество информации. Могла вместить в себя как инфосферу целой планеты, так и личность ИскИна, чем воспользовался второй кибрид Китса. Эта технология утеряна с Падением Порталов, что вероятнее всего связано с теми же факторами, что и отключение мультилиний, поскольку петля Шрюна, по всей видимости, тайно использовала ресурсы Связующей Бездны. На это косвенно указывают как колоссальный для столь малых размеров носителя объём хранимых данных, так и то, что кибрид Китса продолжал жить и общаться через Связующую Бездну со своей ещё не рождённой дочерью и с Техно-Центром.

Причастие Энеи

Биотехнологическая процедура встраивания в организм причастившегося фрагментов ДНК второго кибрида Китса. Второй кибрид Китса был сконструирован таким образом, что его ДНК могла служить для подключения к Связующей Бездне. Внешне обряд Причастия Энеи чрезвычайно прост: причащающемуся достаточно было сделать глоток вина, в котором растворена капля крови Энеи или другого причастившегося. Организм причастившегося отвергал приживленный, и не воспринимал вновь налагаемый крестоформ. Это свойство передавалось по наследству. Именно поэтому церковники называли Энею «вирусом», а распространение ею фрагментов ДНК второго кибрида Китса — «эпидемией». По словам Энеи, именно таким свойством — способностью подключаться к Связующей Бездне — и обладала кровь Иисуса Христа.

Сфера сингулярности

Ошибочно воспринимается людьми как просто «голая сингулярность», заключённая в некую защитную оболочку в форме додекаэдра, позволяющая выполнять «сшивку» двух разнесённых участков пространства. На самом деле представляет собой гораздо более сложный, находящийся за пределами понимания ничего не подозревающих о Связующей Бездне учёных-людей, конструкт. Приблизительно его можно представить себе как целую совокупность микроскопических чёрных дыр, образующих топологический туннель из четырёхмерного пространства-времени нашей браны в бесконечномерное гиперпространство Связующей Бездны. Как выразился Альбедо, «…удерживали края Связующей Бездны открытыми…». Также для нормального функционирования нуль-сети большая часть «оборудования» располагалась «на той стороне», сделано оно было, разумеется, уже не из обычного вещества, и также являлось многомерным.

Нуль-Т

Нуль-Т была самым изумительным «подарком», который Техно-Центр преподнёс человечеству. Людям казалось, что загадочные сферы сингулярности просто прорывают дыру в ткани пространства-времени, и мгновенное перемещение с планеты на планету как нельзя лучше подтверждало эту версию. Откровения ИскИна Уммона открывают глаза на истинное положение дел: нуль-сеть — нечто вроде «замысловатой кристаллической решётки с ядрами-сингулярностями, по которой, словно чудовищные пауки, ползают ИскИны Техно-Центра». Устройства, называемые порталами, по словам Бродяг, являлись чудовищным надругательством над пространством-временем, так как нарушали его экологию. Энея окончательно подвела итог Нуль-Т-Порталам: она называла эти устройства чудовищным надругательством над Связующей Бездной, поскольку они разрушали структуру Бездны. Люди, принявшие Причастие Энеи, овладев Музыкой Сфер, могли сами телепортироваться (и телепортировать других) через Связующую Бездну, не причиняя ей ни малейшего вреда.

Восстановление личности

Экспериментальная методика, основанная на представлении о так называемом «Сильном ИИ», полагающем, что в основе таких эпифеноменов как разум, сознание и самосознание лежат вполне конкретные физические процессы, которым может быть поставлено в соответствие конечное математическое описание.

Во времена Гегемонии учёными-людьми было поставлено несколько таких экспериментов, в частности, с личностями Горация Гленнон-Хайта и Джона Китса. При этом в качестве имитатора окружающей действительности для воссоздаваемой личности использовался ВКС’овский ООШ:ИТИ. Все эти проекты потерпели сокрушительный провал. Несмотря на наличие 100 % обратной связи, оказалось невозможным полностью факторизовать все переменные. У шаблона личности возникало собственное самосознание, отличное от самосознания личности-оригинала, самосознание себя как искусственно осознающего себя объекта. При этом воссоздаваемая личность сходила с ума. В случае с Джоном Китсом, однако, воскрешённая личность умерла модельной смертью, как и настоящий Китс — от туберкулёза, ещё до того, как сойти с ума.

В то же самое время ИскИнами ставились на удивление похожие эксперименты. В отличие от аналогичных проектов людей, ИИ воссоздавали исторические личности в оригинальных физических телах, реконструируемых по ДНК со Старой Земли, небезосновательно полагая, что это улучшает сходимость процесса факторизации. Сама воссоздаваемая личность при этом функционирует в рамках присоединённого к данному телу ИскИна, физически обитающего в недрах Техно-Центра, образуя таким образом кибрид. В частности, во времена Гегемонии поставлены эксперименты с личностями Эзры Паунда и Джона Китса. Несмотря на схожие с людскими экспериментами результаты — воссоздаваемая личность во всех случаях отличалась от оригинальной, со временем осознавая свою истинную природу как ИИ Техно-Центра, — эти эксперименты всё же можно признать хотя бы частично удачными.

Воскрешённый Эзра Паунд изменил свою природу, перенеся своё сознание из Центра непосредственно в тело кибрида, и бежал из Сети. Выяснилось, что он был безумен, как и его исторический прототип. Его дальнейшая судьба неизвестна.

Кибриды Джона Китса воссоздавались трижды при разных условиях. Третий кибрид, будучи помещённым в карантин на Старой Земле, непосредственно перед Падением Порталов, также погиб модельной смертью от туберкулёза, как и в людском эксперименте. По его собственному определению: «Принцип соответствия. Правдоподобие. Онтогенез повторяет филогенез».

Ковёр-самолёт

Изготовлен вручную знатоком чешуекрылых, конструктором электромобилей со Старой Земли Владимиром Шолоховым. Имеет силовое поле, не позволяющее пассажирам свалиться. Использует принцип левитации в магнитных полях планет. Используется в течение всего повествования. На Гиперионе, у которого было очень слабое магнитное поле, и на котором машины с магнитным принципом поддержания летать не могли, ковёр летал благодаря низкой массе, хотя и со сниженной грузоподъёмностью (утверждалось что он может удержать одного человека, но на других планетах без труда поднимал двух). Позднее грузоподъёмность и надёжность были улучшены Бродягами. Помимо этой возможности, улучшения позволили развивать скорость до 300 км/ч и использовать ковёр без подзарядки около 1000 часов.

Крестоформ

Нанотехническое устройство, органический компьютер, воскрешающее принявшего его человека в случае его смерти. По словам Энеи, использует Связующую Бездну для хранения всей информации о носителе. Тем самым оказывает разрушительное воздействие на Связующую Бездну, похищая у неё энергию и информацию. Предположительно, создано машинным Высшим Разумом в далёком будущем и отправлено в прошлое с помощью Гробниц Времени. На самом деле создан Центром для контроля над человечеством и информационного паразитирования. Будучи помещен на человеческое тело, «прорастает» в него с помощью множества мономолекулярных нитей. Каждая нить имеет длину несколько сот метров и пронизывает все тело носителя. Попытка удалить крестоформ хирургическим путём приводит к смерти пациента. Несовместимо с причастием Энеи.

Комлог

Универсальное портативное устройство для связи, обмена, обработки и хранения информации. Использовалось как средство доступа к инфосферам и Альтингу и как интерфейс для лишённых собственных ИскИнов технических устройств. Дальнейшее развитие идей сотового телефона и портативного компьютера. Существовали реализации как в форме внешнего устройства, так и в виде имплантата, вживляемого в человеческий организм. Совершенство и распространённость комлогов к моменту Падения Порталов привели к тотальной безграмотности — умение читать и писать не являлось необходимым.

Нейродеструктор

Также известен как «жезл смерти». Изобретение Техно-Центра. Принят на вооружение некоторыми спецподразделениями — например, охрана Дома Правительства, преторианцы Секретаря Сената, швейцарские гвардейцы. Нейродеструктор действует бесшумно и незримо — ни грохота стрельбы, ни вспышек взрывов. Вызывает мгновенную смерть объекта. Дальность действия нейродеструктора ограничена — не больше пятидесяти метров, но внутри этого радиуса человек, в которого стреляли, падал замертво, а животные и неодушевленные предметы оставались невредимыми. Вскрытие не обнаруживало никаких повреждений, кроме разрыва синапсов. Высшие чины ВКС носили «жезлы смерти» за поясом — как личное оружие и символ власти.

Энергоэлементаль

Элементаль является продуктом генетического трансформирования живых существ с неизвестной планеты, открытой Тамплиерами. Элементаль используется Тамплиерами в качестве энергетического привода своих кораблей-деревьев. Хет Мастин в паломничество к Шрайку вез введенного в анабиоз элементаля, предположительно для того, чтобы угнать шрайково Древо Боли, превратив его в звездолет.

Артефакты

Альтинг

Работающая в реальном времени гигантская информационная система, которая управляла политикой Гегемонии, обеспечивая непрерывную возможность волеизъявления любого подключённого к ней в текущий момент гражданина Гегемонии в реальном времени, поставляла информацию десяткам миллиардов граждан и при этом обладала своеобразной автономией и собственным сознанием. Её функционирование обеспечивалось шестью тысячами искусственных интеллектов класса «Омега», объединяющими в одной структуре информационные ресурсы полутора сотен планетарных банков данных.

В произведении утверждается что кто-то однажды подсчитал, что Альтинг ежедневно разбирал до сотни вопросов, а процедуры голосования по разным поводам происходили каждые несколько минут.

Гробницы Времени

Расположены на Гиперионе. Согласно мифологии, являются местом жительства Шрайка. Упоминаются такие Гробницы Времени, как Сфинкс, Нефритовая Гробница, Обелиск, Хрустальный Монолит, многочисленные Пещерные Гробницы и, наконец, Дворец Шрайка. К Гробницам Времени совершаются многочисленные паломничества. В заключительной книге тетралогии советник Альбедо, представитель Техно-Центра признается, что Гробницы Времени являются результатом экспериментов с антиэнтропийными полями, проводимыми в Техно-Центре.

ООШ:ИТИ

Подсистема Альтинга, осуществляющая крупномасштабное моделирование реальности, фантопликацию. Своеобразный коллективный сон самого́ наделённого неким предсознанием Альтинга и участвующих в сеансе людей.

Инфосфера

Следующая стадия развития Интернета.

Мегасфера

Глобальное информационное пространство человеческой вселенной, следующая за планетарной инфосферой стадия развития Интернета. Представляет собой совокупность всех планетарных инфосфер, всего массива средств вычислительной техники и средств связи. Является средой обитания Техно-Центра, цивилизации ИскИнов.

Метасфера

Определение, данное Связующей Бездне третьим кибридом Китса во время его изоляции в карантине на Старой Земле.

Связующая Бездна

Дэн Симмонс в качестве синонимов Связующей бездны использует такие термины, как планково пространство, или гиперпространство. В этом континууме накапливаются все мысли всех разумных существ. Практически все средства перемещения и связи Техно-Центра использовали её, нанося ей непоправимый вред. Спустя некоторое время люди, принявшие причастие Энеи, смогли использовать её без вреда.

Критика и отзывы

Журнал «Мир Фантастики» поставил ИскИнов на 7 место в списке «10 человеко-компьютерных конфликтов».

Ссылки

• [www.lib.ru/INOFANT/SIMMONS/ Вселенная Гипериона] в библиотеке Максима Мошкова
• Щипков Б. Р. [www.fantastica.in/musicsimmons.html Музыка в романах Д. Симмонса «Гиперион» и «Падение Гипериона»]

Отрывок, характеризующий Вселенная Гипериона

– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.