Ганнон Старший

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ганнон — имя нескольких пунийских полководцев. Тот, который служил под началом Ганнибала в ходе Второй пунической войны, по свидетельству историков, выдающимися способностями не отличался. По сообщению Ливия в 215 г. до н. э. ему нанёс поражение Тиберий Семпроний Лонг у Грумента, в 214 г. до н. э. он был разбит Тиберием Гракхом в битве при Беневенте, два года спустя ещё раз побеждён под тем же городом, на этот раз Квинтом Фульвием Флакком, а затем в 207 г. до н. э. вместе с Магоном Баркой потерпел поражение в Кельтиберии от Марка Силана; и наконец погиб в ходе боя с войском Сципиона Африканского в 204 г. до н. э.





Идентичность

Существовал Ганнон, который вёл мобильные силы карфагенян при переправе через Рону выше по течению от переправы основных сил, а затем атаковал войско галлов с тыла, когда они столпились на противоположном берегу, чтобы помешать переправе войска Ганнибала в 218 г. до н. э. Ганнибал, готовясь переправляться через реку на лодках и плотах, отправил Ганнона с лёгкой пехотой и конницей вверх по течению. Ганнон нашёл удобное место для переправы, и форсировал реку с помощью надутых кожаных мешков. Заняв позицию на другом берегу реки позади ничего не подозревавших галлов, он подал дымовой сигнал Ганнибалу, разведя огонь на холме. Ганнибал, увидев сигнал, немедленно начал переправу, вынуждая войско галлов выстроиться на противоположном берегу, чтобы встретить врага у самой кромки воды. Ганнон начал свою атаку с тыла как раз в тот момент, когда войска Ганнибала достигли берега, и, застав галлов врасплох, полностью разгромил и рассеял их.[1] Этот Ганнон был благородного происхождения: его отец, Бомилькар, исполнял обязанности суффета в Карфагене. Сам он был опытным военачальником, служа в войсках пунийцев в Испании.

Ганноном также звали командующего нумидийской кавалерией на правом фланге войска карфагенян в битве при Каннах в 216 г. до н. э. Его отряды успешно сдерживали натиск союзной римлянам кавалерии италиков до тех пор, пока Гасдрубал со своей тяжёлой конницей не ударил ей в тыл. После этого Ганнон со своими людьми преследовал рассеявшуюся кавалерию противника. Этого Ганнона многие историки отождествляют с Ганноном, упомянутым выше;[2] Считается, что это один и тот же человек.[3]

Независимое командование

После перехода нескольких италийских городов на сторону карфагенян в Лукании, Бруттии, Апулии и Самнии в результате битвы при Каннах Ганнибал в 216 г. до н. э. отправил Магона Барку в Луканию с отрядом для набора войск и захвата городов, ещё сохранявших верность Риму. Магон выполнил свою миссию и затем отплыл в Карфаген, чтобы доложить карфагенскому сенату о ходе войны и просить его о подкреплениях, а Ганнона оставил командовать войском в качестве своего заместителя. Ганнон продолжал покорять проримские города в Бруттии. На обратном пути в Кампанию Тиберий Семпроний Лонг нанёс поражение Ганнону возле Грумента. Потеряв в этом бою около 2000 человек, Ганнон был вынужден отступить в Бруттий в начале 215 г. до н. э. Там Ганнон получил подкрепления в количестве 4000 конницы и 40 слонов, которых Бомилькар, один из главных пунийских флотоводцев, высадил недалеко от Локр; с этими силами Ганнон соединился с Ганнибалом возле Нолы в том же году. Он принимал участие в Третьей битве при Ноле летом 215 г. до н. э. После этого сражения Ганнибал отправил Ганнона с войском назад в Бруттий.[4]

Ганнон возглавлял войско, состоявшее в основном из бруттиев, которое захватило Кротону в 215 г. до н. э.; в результате этого (и после измены г. Локры) весь Бруттий, за исключением Регия, оказался в руках карфагенян.[5] Он двигался на соединение с Ганнибалом, но в начале 214-го под Беневентом его войско было перехвачено Тиберием Гракхом и его легионами, состоявшими почти целиком из рабов-добровольцев. В ходе завязавшегося сражения армия Ганнона, в которой насчитывалось до 17000 пехоты и 1200 конницы была наголову разбита, и Ганнон смог уйти назад в Бруттий лишь с 2000 воинов, главным образом конных.[6] Его положение улучшилось после победы в Бруттии над войском союзных римлянам луканцев в начале 213 г. до н. э.

Капуанская авантюра

В 212 г. до н. э. Ганнибал поручил Ганнону организовать доставку провизии в Капую, которой угрожала осада. Римляне выставили шесть легионов вместе с союзными войсками и конницей для осады Капуи, которую они готовились окружить двойным частоколом. Ганнон вышел из Бруттия, избежал столкновения с армией Гракха в Лукании, уклонился от встречи с армиями обоих консулов в Самнии, и наконец, достиг Беневента. Здесь он укрепился в лагере на холме и стал собирать провиант от своих союзников в Самнии, затем запросил транспорт у капуанцев, чтобы перевезти провизию из лагеря в Капую. Пока неповоротливые капуанцы без особой спешки собирали транспорт для своего обоза, римский военачальник Квинт Фульвий Флакк успел разведать об этом через верных Риму италиков, и внезапно напал на лагерь пунийцев, когда большая часть людей Ганнона была занята сбором фуража. И хотя карфагенянам удалось отбить первый натиск противника, римляне, вдохновлённые храбрыми действиями союзной италийской когорты, в конце концов одержали победу, захватив у пунийцев все припасы и повозки вместе с лагерем.[7]

После этого Ганнон, будучи не в состоянии сделать что-либо для Капуи, вернулся в Бруттий, снова избежав встречи с римскими армиями, пытавшимися перехватить его.[8]

Проблема идентификации

Несколько Ганнонов упоминаются в источниках после 212 г. до н. э. Например, существовал Ганнон, который командовал конницей в Капуе. Другой был командующим под Метапонтом в 207 г. до н. э., и был направлен Ганнибалом в Бруттий для набора подкреплений; ещё один Ганнон был направлен в Испанию в 206 г. до н. э. карфагенским сенатом; наконец, ещё один Ганнон был побеждён и убит Луцием Марцием в 206 г. до н. э. под Гадесом, а Ганнон, сын Бомилькара был командующим в Африке в 203 г. до н. э. до прибытия туда Ганнибала.[9]

Напишите отзыв о статье "Ганнон Старший"

Ссылки

  1. Полибий, III, p. 42, Ливий, XXI, p. 27
  2. Полибий, III, p. 114, Аппиан, p. 20
  3. Lazenby, J.F, Hannibal’s War, p. 95-96
  4. Cottrel, Leonard, Hannibal: Enemy of Rome, p. 102
  5. Bagnell, Nigel, The Punic Wars, p. 240
  6. Ливий [mcadams.posc.mu.edu/txt/ah/Livy/Livy24.html History of Rome] Bk 24.14 in Everyman’s Library edn, vol.4, ed. Ernest Rhys, transl. Rev. Canon Roberts. Dent, London 1905
  7. Lazenby, J.F., Hannibal’s War p. 113—114
  8. Ливий, XXV, p. 13-15
  9. Ливий, XXV, p. 42

Отрывок, характеризующий Ганнон Старший

– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!