Гейризм
Гейризм (англ. Gairyism) — гренадский политический феномен, связанный с именем Эрика Гейри, главы правительства острова в 1967-1979 годах. Характеризовал идеологию и политический режим Объединённой лейбористской партии. Основывался на синтезе левого популизма с ультраправым национализмом, носил отпечаток личностных особенностей Гейри. В модифицированном виде продолжается в традиции современных гренадских лейбористов.
Идеи и методы
В 1950 году 28-летний профсоюзный активист-харизматик Эрик Гейри создал Объединённую лейбористскую партию Гренады (GULP).
Началась легендарная политическая карьера, известная как гренадский «гейризм»[1].
Радикальная идеология гейризма означала разрыв с умеренно-компромиссной традицией прежнего лидера гренадского национального движения Теофилуса Марришоу[2]. Выдвигались лозунги достижения независимости и социального переустройства. Партия Гейри повела активную агитацию и организационную работу в социальных низах Гренады, особенно среди сельской бедноты. GULP быстро приобрела массовую популярность. Радикальная популистская риторика совмещалась с акциями прямого действия. Эта склонность проявилась в 1951 году, во время всеобщей забастовки и массовых беспорядков, из-за многочисленных поджогов получивших название Red Sky — Красное небо.
Однажды Гейри привёл группу работников в отель, где они потребовали подать им еду. Он призывал домашних слуг к восстанию против режима, требовавшего работать по 15 часов в день. Они любили его.
Историк Гордон Льюис писал: «В то время, как респектабельный Сент-Джорджес содрогался, сельские массы аплодировали каждому хамству Гейри, безвкусному тщеславию его выступлений, использованию секретарей для силового антуража вместо канцелярской деятельности, его вычурной демонстрации собственного достоинства»[3].
В 1961 году GULP впервые сформировала правительство, в котором Гейри до 1962 занимал пост главного министра. После пяти лет пребывания в оппозиции гейристы вновь пришли к власти в 1967. В 1974 году была провозглашена независимость Гренады под властью гейризма.
Гейристский режим
Характеризующими признаками гейризма как политического режима являлись[4]:
- авторитарное правление Эрика Гейри как главы правительства, наделённого мессианским ресурсом[5]
- персонификация власти, прямое обращение Гейри к массам, ставка на личную популярность как гарантию стабильности режима
- полицейские преследования и террористическое подавление оппозиции парамилитарными формированиями
- выраженный антикоммунизм, особенно во внешней политике
- «социальные лифты» через правящую партию, проправительственные профсоюзы, парамилитарную Банду мангустов
- стимулирование предпринимательской активности, в том числе «теневой», особенно на селе в производстве экспортных культур; приоритетное привлечение иностранных инвестиций
- националистическая и социально-популистская риторика
- эпатажный стиль, типа заявлений Гейри о его контактах с НЛО
Важной особенностью гейризма являлось совмещение традиционных лейбористских установок с ультраправыми и каудильистскими принципами.
Диктатура Гейри порождала активную оппозицию, вплоть до готовности «бороться против гейризма в одиночку, даже ценой мученичества»[6]. Была предпринята попытка объединения против правительства противоположных политических сил — консервативной Национальной партии Гренады Герберта Блейза и марксистского Нового движения ДЖУЭЛ Мориса Бишопа. Однако власти сумели подавить эту активность.
После власти
К концу 1970-х усугубились экономические трудности и обострился социально-политический кризис. В марте 1979 года режим Гейри был свергнут переворотом Нового движения ДЖУЭЛ. Смена власти была поддержана многими гренадцами, безотносительно к идеологии и политической ориентации[7]. Однако вскоре политика марксистского правительства стала вызывать широкое недовольство в стране.
В октябре 1983 американская интервенция свергла режим Нового движения ДЖУЭЛ. Выяснилось, что Эрик Гейри и его партия сохранили серьёзную популярность на острове, особенно в сельской местности. Чтобы предотвратить реставрацию гейризма, правоцентристские силы при содействии США создали Новую национальную партию (NNP). На выборах 1984 года NNP Герберта Блейза лучила 58 % голосов, GULP Эрика Гейри — 36 %. С тех пор влияние GULP неуклонно снижалось, партия оставалась в оппозиции, а с 2003 года потеряла представительство в парламенте.
Гренадские лейбористы прошли значительную эволюцию, дистанцировались от периода диктатуры и произвола. Однако фигура и наследие Дядюшки Гейри остаются важными элементами политико-идеологической традиции GULP.
Мы всегда должны помнить о сражениях, которые вёл Эрик Мэтью Гейри и его молодые соратники-рабочие — наши дедушки и бабушки — за освобождение от плантационного ига, от социальной и расовой дискриминации[8].
См. также
Напишите отзыв о статье "Гейризм"
Примечания
- ↑ [caribbean.halloffame.tripod.com/Eric_Gairy.html Eric Gairy. Biography]
- ↑ [www.gov.gd/biographies/theophilus_marryshow_bio.html Biography: Theophilus Albert Marryshow]
- ↑ [www.independent.co.uk/news/people/obituary-sir-eric-gairy-1247273.html Obituary: Sir Eric Gairy]
- ↑ Gordon K Lewis. Roots of revolution: Gairy and gairyism in Grenada (Documentos de trabajo). 1986.
- ↑ Euclid A. Rose. Dependency and Socialism in the Modern Caribbean. Superpower Intervention in Guyana, Jamaica, and Grenada, 1970—1985. Lanham: Lexington Books, ISBN 978-0-7391-0448-4.
- ↑ [ufdc.ufl.edu/AA00000053/00485 The Grenada newsletter]
- ↑ [www.caribbeannewsnow.com/caribnet/cgi-script/csArticles/articles/000037/003757-p.htm Law and Politics: Twenty-three years thereafter — what else is new?]
- ↑ [www.belgrafix.com/gtoday/2007news/Jul/Jul14/GULP-Vision-for-New-Labour.htm GULP — Vision for New Labour]
Отрывок, характеризующий Гейризм
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
