Гинзбург, Жакоб

Жакоб Гинзбург
порт. Jacob (Jacó) Guinsburg
Дата рождения:	20 сентября 1921(1921-09-20) (102 года)
Место рождения:	Рышканы, Бессарабия
Гражданство:	Бразилия
Род деятельности:	философ, театровед, театральный критик, редактор, издатель, эссеист, журналист, переводчик
Язык произведений:	португальский

Жакоб Гинзбург (также Жако Гинзбург; порт. Jacob (Jacó) Guinsburg; род. 20 сентября 1921, Рышканы, Бессарабия) — бразильский театровед и театральный критик, редактор, издатель, эссеист, переводчик (с идиша, французского и других языков), почётный профессор эстетики и театроведения Университета Сан-Паулу. Считается одним из крупнейших теоретиков бразильского театра.

Биография

Жакоб Гинзбург родился в северном бессарабском местечке Рышканы (ныне райцентр Рышканского района Молдавии) в 1921 году, в 1924 году вместе с родителями (впоследствии Жозе и Аделией Гинзбург) переехал в Бразилию. Жил в Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу, где с середины 1940-х годов начал публиковать многочисленные работы по истории русской театральной школы, еврейскому театру на идише, методу Станиславского, истории становления театра в Бразилии, иудаике, теории драматических искусств, семиотике, истории литературы на идише и иврите. Был редактором литературных журналов, основал литературные издательства «Rampa» (1948), «Polígono» и «Difusão Européia do Livro — Difel», совместно с Мойзесом Баумштейном (Moysés Baumstein, 1931—1991) — авангардистское издательство «Perspectiva», первоначально специализирующееся на иудаике и впоследствии на интеллектуальной литературе (1965).

В 1962—1963 годах преподавал философию в Сорбонне и École des Hautes Études, с 1964 года — профессор Школы драматических искусств (Escola de Arte Dramática), а с 1967 года — Школы коммуникаций и искусств Университета Сан-Паулу (Escola de Comunicações e Artes da Universidade de São Paulo). В 1950 году женился на физике Гите Гинзбург (Gita K. Guinsburg, урождённая Кукавка) — впоследствии профессоре Института физики Университета Сан-Паулу и директоре еврейского колледжа И. Л. Переца.

Автор монументального «Словаря бразильского театра» (Dicionário do Teatro Brasileiro). Переводил на португальский язык философские трактаты, поэзию, прозу и драматургию Ицхока-Лейбуша Переца, Августа Стриндберга, Шлойме Ан-ского, Луиджи Пиранделло, Платона, Георга Бюхнера, Готхольда Лессинга, Дени Дидро, Фридриха Ницше, Жан-Поля Сартра и множества других. Составил и перевёл антологию поэзии на идише, издал посмертное собрание сочинений театрального критика Анатоля Розенфельда (1912—1973).

Среди монографий и переводов Жако Гинзбурга — «Antropologia Aplicada» (Прикладная антропология), «Aventuras de uma Língua Errante: Ensaios de Literatura e Teatro Ídiche» (Приключения одного бродячего языка: эссе о литературе и театре на идише), «Buchner — Na Pena e Na Cena», «Cabala, Cabalismo e Cabalistas» (Каббала, каббализм и каббалисты), «Circulo Linguístico De Praga» (Пражский лингвистический кружок), «Classicismo» (Классицизм), «Contos De I. L. Peretz» (Стихотворения И. Л. Переца, перевод), «O Dibuk de Sch. Ans-ki» (Диббук Ш. Ан-ского, перевод), «O Conto Ídiche» (Еврейская поэзия, перевод), «Da Cena em Cena», «Diderot — Obras», «Encenador De Si Mesmo», «Expressionismo» (Экспрессионизм), «Filosofia Do Judaismo» (Философия иудаизма), «Guia Histórico da Literatura Hebraica» (История древнееврейской литературы), «Ideia do Teatro» (Идея театра), «Judeu e a Modernidade» (Еврей и современность), «Leone de' Sommi: Homem de Teatro do Renascimento» (Леоне де Сомми: провозвестник современной театральности), «Linguagem e Mito» (Язык и миф), «Nascimento da Tragédia» (Рождения трагедии), «Nova e Velha Patria» (Новая и старая родина), «Paz Perpetua», «Pequena Estética», «Pirandello — Do Teatro No Teatro», «Pós-Dramático», «Pos-Modernismo» (Постмодернизм), «Prazer do Texto», «Quatro Mil Anos de Poesia» (Четыре столетия поэзии), «Que Aconteceu, Aconteceu», «Repùblica — Platão» (перевод), «Romantismo» (Романтизм), «Semiologia do Teatro» (Семиология театра), «Sobre Anatol Rosenfeld» (составитель), «Stanislavski e o Teatro De Arte de Moscou» (Станиславский и Московский художественный театр), «Stanislavski, Meierhold & Cia» (Станиславский, Мейерхольд и другие), «Surrealismo» (Сюрреализм), «Denis Diderot: o Espírito das Luzes», «Ce qui est arrivé est arrivé» (рассказы, французский перевод: Monique Le Moing).

Ссылки

• [espaber.uspnet.usp.br/espaber/?p=3020 Jacó Guinsburg: um pensador a serviço do teatro brasileiro]
• [www.itaucultural.org.br/aplicExternas/enciclopedia_teatro/index.cfm?fuseaction=personalidades_biografia&cd_verbete=768 Жако Гинзбург в театральной энциклопедии]
• [genealogiajudaica.blogspot.com/2008/10/guinsburg.html «Бродячий еврей» (о Ж. Гинзбурге)]
• [palcoeplateiarc.blogspot.com/2009/04/jaco-guinsburg-quase-50-anos-de.html Jacó Guinsburg: quase 50 anos de serviços prestados ao teatro]
• [www.editoraperspectiva.com.br/hist.php Издательство Perspectiva]

Отрывок, характеризующий Гинзбург, Жакоб

И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.