Гирс, Алексей Фёдорович

Алексей Фёдорович Гирс<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Эстляндский вице-губернатор
12 августа 1906 — 18 мая 1908
Предшественник:	Александр Николаевич Гирс
Преемник:	князь Андрей Александрович Ширинский-Шихматов
Киевский губернатор
18 мая 1909 — 17 декабря 1912
Предшественник:	граф Павел Николаевич Игнатьев
Преемник:	Николай Иоасафович Суковкин
Минский губернатор
26 ноября 1912 — 1915
Предшественник:	Яков Егорович Эрдели
Преемник:	Андрей Гаврилович Чернявский
Нижегородский губернатор
1915 — 1917
Предшественник:	Виктор Михайлович Борзенко
Преемник:	должность упразднена
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	17 марта 1871(1871-03-17)
Смерть:	11 февраля 1958(1958-02-11) (86 лет) Париж, Франция
Род:	Гирсы
Отец:	Фёдор Карлович Гирс
Мать:	Блок, Вера Александровна (1831—1882)

Алексе́й Фёдорович Гирс (17 марта 1871 — 11 февраля 1958) — штабс-капитан лейб-гвардии Преображенского полка, камергер двора Его Императорского Величества, действительный статский советник, общественный деятель. Предводитель дворянства Ковенской, а затем Минской губерний. Киевский (1908—1911), минский (1912—1915) и нижегородский (1915—1918) губернатор.

Биография

Принадлежал к старинному роду шведских дворян.

В 1891 году окончил Пажеский корпус, был выпущен в лейб-гвардии Преображенский полк, в котором прослужил десять лет, после чего оставил военную службу.

Свою гражданскую деятельность начал в должности уездного предводителя дворянства в Ковенской, а затем в Минской губерниях.

Во время его губернаторства в Киеве произошло покушение на Столыпина, и, хотя следствие показало, что предотвратить покушение Гирс не мог, пятно на репутации всё же осталось. Чтобы как-то это замять, Алексея Федоровича переводят губернатором в Минск. В Минской губернии А. Ф. Гирс губернаторствовал с 26 ноября 1912 по 30 апреля 1915. Его правление пришлось на тяжёлое время — шла Первая мировая война. По числу развёрнутых госпиталей Минск стал рекордсменом Российской империи. Минский губернатор Гирс, со своей супругой, отдали свой дом, стоявший на пл. Свободы, 7, под лазарет Минской общины Красного Креста. Весь второй этаж дома губернатора был переоборудован в палаты на 50 человек и операционную. На первом этаже поселились врачи, а на третьем — сёстры милосердия. Во время своего приезда в Минск, 22 сентября 1914 г., Николай II, приехавший в город для поднятия патриотического духа жителей, оказавшихся на военном положении, лично посетил госпиталь, расположенный в доме губернатора, и вручил Георгиевские кресты с надписью «За храбрость» на Георгиевской ленте, вначале солдатам, с которыми подробно перед этим побеседовал, а затем и офицерам. Гирс, вместе с другими городскими начальниками, встречал Николая II на вокзале и депутствовал с ним по городу.

После Минска, в 1915 году, его назначают губернатором в Нижний Новгород. Это было тяжёлое время, как для города, так и для всей России в целом. Шла война с Германией, к тому же ещё и в воздухе витали революционные настроения. Нижний Новгород заполонили беженцы с западных окраин России, которыми до приезда Гирса никто не занимался. Голодные и оборванные они требовали немедленной помощи. Новоназначенный губернатор тут же принялся за дело. Он привлёк к благотворительности купцов, не жалея и сам даже фамильных драгоценностей, только чтобы помочь нуждающимся. Благодаря его заботам в городе открывается Нижегородский университет, он занимается подбором профессорско-преподавательского состава. В город срочно эвакуируют предприятия, учреждения и оборонные заводы, и он обеспечивает бесперебойное снабжение и работу. Дела осложняют непрекращающиеся забастовки из-за назревающих революционных волнений. Но Гирсу удаётся решать все конфликты между рабочими и заводской администрацией мирным путём, несмотря на его полномочия применять с силу ввиду военного времени. 2 марта 1917 года местный Совет вынес постановление об аресте губернатора. Несмотря на его лояльность и доброту, большевики его арестовывают, хотя он и имел возможность уехать из России. Через день его переправляют в Москву, 7 марта Министерство внутренних дел Временного правительства распорядилось выпустить узника. Выйдя из заключения, Гирс все равно возвращается Нижний Новгород.

Позже ему всё же удаётся эмигрировать в Эстонию, где он был назначен вице-губернатором Эстляндской губернии с 1906 по 1908 годы. В 1924 г. перебрался во Францию. Гирс сотрудничал во многих общественных организациях. Он почётный член и пожизненный председатель Объединения бывших офицеров лейб-гвардии Преображенского полка; председатель ревизионной комиссии Союза дворян (1930-е); член комитета Общества взаимных кредитов (Зарубежная казна) (1927—1934); член правлений Союза ревнителей памяти императора Николая II и Общества охранения русских культурных ценностей. Гирс оказывал помощь молодёжным организациям, возглавлял попечительский комитет Национальной организации витязей (НОВ).

В 1943 г. он был избран в приходской совет Свято-Александро-Невского собора в Париже, и одно время был членом ревизионной комиссии. Автор мемуарных очерков: публиковался в журнале «Часовой».

В 1952 г. выполнил декорации к балетам Жаннин Шара. Участвовал в организации празднования 250-летия Санкт-Петербурга, был член юбилейного Комитета. Написал воспоминания (передал их в архив Колумбийского университета, США). Последнее время жил в Русском доме в Сент-Женевьев-де-Буа.

Умер 11 февраля 1958 г., в Париже. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, Париж.

Ссылки

• Мартинович Д. А. [news.tut.by/society/477314.html Выпивка с Николаем ІІ и лазарет в собственном доме. Найдены мемуары минского губернатора]. TUT.BY (20 декабря 2015).

Отрывок, характеризующий Гирс, Алексей Фёдорович

– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».