Грабянка, Тадеуш
| Тадеуш Грабянка | |
| польск. Tadeusz Grabianka | |
 | |
| Имя при рождении: |
Тадеуш Лещиц-Грабянка |
|---|---|
| Род деятельности: | |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Райковцы, Подолье (ныне Хмельницкая область, Украина) |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Юзеф Каэтан Грабянка |
| Мать: |
Марианна Калиновская |
| Супруга: |
Тереза Стадницкая |
Граф Тадеуш Лещиц-Грабянка (Фаддей Иосифович Грабенка; польск. Tadeusz Grabianka; 1740—1807) — польский алхимик, мистик и оккультист. Староста ливский. Один из предтеч польского мессианизма. Сооснователь секты «Новый Израиль» (радикальная система масонства). Использовал французские псевдонимы Comte Ostap («граф Остап») и Comte Polonais («польский граф»).
Ранние годы
Представитель шляхетского рода герба Лещиц. Благодаря стараниям матери (из рода Калиновских) с детства воспитывался во Франции при дворе бывшего короля Речи Посполитой обоих народов Станислава Лещинского (в то время герцога Лотарингии). Образование получил в Париже, где (предположительно) впервые познакомился с масонскими обществами и эзотерическими идеями.
После смерти отца в 1759 году вернулся в родную Подолию и, женившись на богатой наследнице Терезе Стадницкой, стал владельцем имений Сутковцы, Райковцы, Остапковцы, особняков во Львове и Каменце и 17-ти подольских сёл. Во время поминальной церемонии выступил с речью, в которой представил анализ знаков зодиака, под которыми заболел и умер его отец.
Умеренно занимался политикой, в 1770 году стал старостой ливским. Отремонтировал старый замок в Ливе. Стал именовать себя графом, хотя прав на использование титула не имел.
В поисках тайного знания
Поворотным событием, повлиявшим на весь последующий образ жизни Грабянки, стало его пребывание в Берлине в 1778—1779 гг. и знакомство с видными представителями общества баварских иллюминатов аббатом Пернети и Брюмером. Первый из них после выхода из ордена бенедиктинцев отправился в Авиньон, где создал «академию истинных масонов», или Авиньонское общество, и попытался связать масонство с герметическим учением.
Брюмер принял Грабянку с торжественностью и объявил ему, что уже два года, повинуясь высшему велению, ожидает в Берлине странника, которого Небо хочет возвеличить, и что этот избранник именно он, Грабянка. Легковерный граф остался в Берлине и предался с Брюмером изучению каббалы. По выкладкам оказалось, что Грабянке предстоит семь лет уразуметь, семь лет повелевать и дважды семь лет царствовать[1].
Честолюбивый Грабянка, увидев в этом предсказание польской короны, увлёкся изучением «тайных наук», вступил в общество, финансово поддерживал его, прошёл несколько уровней посвящения, и со временем стал играть ведущую роль в распространении идеологии иллюминатов. Для этого он в течение ряда лет путешествовал по Прусскому королевству и Речи Посполитой.
В своих подольских владениях граф принимал многих представителей герметических учений, философов, каббалистов, магов и алхимиков. В Остапковцах он основал лабораторию, где проводил опыты по получению философского камня[2]. Высказывалось даже предположение, что граф Грабянка есть не кто иной, как граф Калиостро[3].
Передача семейного имущества в руки иллюминатов произвела раздор Грабянки с женой, которая поначалу разделяла его увлечение алхимией. Хотя в 1784 году супруги разделили имущество и разъехались, разорённый граф ещё долго жил на выплаты Терезы, а также сестры и других родственников[1]. Позднее его содержали последователи.
«Новый Израиль»
Оставив Польшу, Грабянка полностью посвятил себя делам ордена иллюминатов в Германии и Франции. Проживая в Авиньоне, основал секту (позднее масонскую ложу) «Народ Божий», или «Новый Израиль», которая в 1786 году была преобразована в «Общество авиньонских иллюминатов». Грабянка стал досточтимым мастером ложи, приняв титул «король Нового Израиля». Во Франции и других европейских странах к обществу примкнули Людвиг Вюртембергский, герцог Сёдерманландский и другие представители высшей аристократии. Братья уповали на общение с небесами, мистический обмен сведениями с бестелесными духами, занимались практической лабораторной алхимиею и магией.
Грабянка под псевдонимом графа Сутковского распространял своё учение и способствовал основанию новых лож в Лондоне и Италии, хотя 14 сентября 1791 года по приказу из Рима иллюминаты вынуждены были прекратить свою деятельность собственно в Авиньоне. На средства своих последователей выстроил церковь, служба в которой представляла собой «смешение разных религий и суеверных обрядов»[4].
После Франции и Речи Посполитой граф возглавил отделение ордена «Нового Израиля» и в Российской империи. Поначалу в деятельность ордена ему удалось вовлечь таких влиятельных фигур, как князь Н. В. Репнин, граф С. Щ. Потоцкий и адмирал С. Плещеев[4]. Впрочем, вельможи прерывали отношения с Грабянкой, когда им становилось ясно, что главным его побуждением «служило не религиозное чувство, а изучение магии и алхимии»[4] и что собственно к масонству возглавляемая им организация не имела прямого отношения. Кроме того, ходили слухи, что Грабянка, «окружая себя своеобразной царственной обстановкой», имеет крамольные виды на польский престол[5].
Отделения «алхимической ложи» Грабянка открыл в своих имениях на Подолье: в Сутковцах в 1775 и в Остапковцах в 1788. В 1804 году секта Грабянки тайно переместилась во Львов (хотя масонство во владениях Габсбургов тогда было под запретом), а в 1806 — в Санкт-Петербург. В российской столице религиозно-мистическое общество графа Грабянки (ложа «Народ Божий», она же «Новый Израиль») собиралось в покоях цесаревича Константина Павловича или же в доме вдовы С. И. Плещеева[6]. Деньги на роскошные обеды давал богатейший откупщик М. А. Ленивцев, разоривший впоследствии графа Зубова[7].
Растущая популярность общества Грабянки вызывала беспокойство петербургских розенкрейцеров, которые обвиняли своих конкурентов в занятиях чёрной магией[8]. В 1807 году на волне масонофобии и галлофобии, вызванной наполеоновскими войнами[9], граф Грабянка был взят под стражу как распространитель «масонства в католическом духе» и возможный агент Наполеона. Это событие вызвало оживление в столичном обществе. Мистически настроенный князь А. Н. Голицын лично хлопотал перед императором об его освобождении. Собрания «Нового Израиля», о которых, по словам П. И. Голенищева-Кутузова, «было много говору и шуму в высоких кругах», постепенно сошли на нет. Сам Грабянка умер после шести месяцев, проведённых в Петропавловской крепости, как говорили тогда, приняв яд[7]. Похоронен был в базилике Святой Екатерины на Невском проспекте.
По словам современника, видевшего его незадолго до смерти, «граф Грабянка был среднего роста, широк в плечах, волосы у него были седые, коротко остриженные, нос орлиный, зубы белые, которыми он гордился, грыз орехи и любил кожу ветчины, которую жевал свободно»[7].
Напишите отзыв о статье "Грабянка, Тадеуш"
Примечания
- ↑ 1 2 Лонгинов М.Н. [books.google.ru/books?id=RuA6AQAAMAAJ&pg=RA1-PA502 Один из магиков XVIII века]. История Авиньонского братства и деятельность Грабянки в России. // Русский вестник. 1860. № 8. С. 579–603.
- ↑ В некоторых современных публикациях утверждается, что ещё до посещения Берлина он якобы занимался с графом Калиостро в райковецком замке алхимическими опытами, конечной целью которых было получение золота, однако документальных сведений о пребывании Калиостро в Подолии не сохранилось.
- ↑ Gordon P. Hills, "Notes on the Rainsford Papers in the British Museum," Ars Quatuor Coronatorum, 26 (1913), 93-129.
- ↑ 1 2 3 memoirs.ru/texts/Poniatovski1912.htm
- ↑ books.google.ru/books?id=wgZ4BAAAQBAJ&pg=PA821
- ↑ В. С. Брачев. Масоны и власть в России. ЭКСМО, 2003. ISBN 9785699030781. C. 229.
- ↑ 1 2 3 Муромцев М. М. [books.google.ru/books?id=iOhIAAAAcAAJ&pg=RA1-PA19 Рассказ очевидца о графе Грабянке] // Русский вестник, 1869. Т. 30, № 11. С. 19–21
- ↑ Ю. Е. Кондаков. Архимандрит Фотий (1792-1838) и его время. Изд. Российской национальной библиотеки, 2000. С. 67.
- ↑ Минаков А. Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX века. Изд-во Воронежского государственного университета, 2011. С. 351.
Ссылки
- [mreadz.com/new/index.php?id=43122&pages=25 В. Савченко. Україна масонська.] (укр.)
- [www.expert.ua/articles/10/0/7350/ Легенды Сутковцев]
- [radzyninfo.pl/historia/pk-6-tadeusz-grabianka-krol-nowego-izraela/ Tadeusz Grabianka – Król Nowego Izraela] (польск.)
Отрывок, характеризующий Грабянка, Тадеуш
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
