Гурбан, Йозеф Милослав

Йозеф Милослав Гурбан
словацк. Jozef Miloslav Hurban
Дата рождения:	19 марта 1817(1817-03-19)
Место рождения:	Бецков Австрийская империя (ныне — Словакия)
Дата смерти:	21 февраля 1888(1888-02-21) (70 лет)
Место смерти:	Глбоке, Австро-Венгрия (ныне — Словакия)
Род деятельности:	прозаик философ политик священник
Годы творчества:	1835—1888

Йозеф Милослав Гурбан (словацк. Jozef Miloslav Hurban; 19 марта 1817, Бецков — 21 февраля 1888, Глбоке у Сеницы) — словацкий политик, писатель, философ и лютеранский священник. Ключевая фигура восстания 1848 года в Словакии.

Родился в семье лютеранского священника. С 1835 года принимал участие в патриотическом движении словаков. В 1840 году окончил лютеранский лицей в Братиславе, где познакомился с Людовитом Штуром. После окончания стал священником в Брезовой-под-Брадлом. В 1842—1877 годах издавал альманах «Нитра». В 1843 году вместе с Михалом Годжей и Людовитом Штуром в Глбоком кодифицировали новый вариант литературного словацкого языка. В 1848—1849 годах активно участвовал в революции, был репрессирован. В 1861 году был одним из основателей Словацкой Матицы.

Йозеф Милослав Гурбан — издатель первой книги на штуровском варианте словацкого литературного языка. Вместе с Людовитом Штуром и Михалом Милославом Годжей кодифицировал словацкий литературный язык, в основу которого лёг среднесловацкий диалект. Именно этот язык стал основой современного литературного словацкого языка.

Его сыном был Светозар Гурбан-Ваянский — словацкий писатель, поэт, прозаик и публицист.

Отрывок, характеризующий Гурбан, Йозеф Милослав

– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.