Гурвич, Николай Александрович

Николай Александрович Гурвич
Николай Александрович Гурвич
Дата рождения:	1828(1828)
Место рождения:	Гродно
Дата смерти:	20 мая 1914(1914-05-20)
Место смерти:	Уфа
Страна:	Российская империя
Научная сфера:	статистика, экономика
Альма-матер:	Санкт-Петербургская медико-хирургическая академия
Награды и премии:

Никола́й Алекса́ндрович Гу́рвич — русский врач, экономист, историк и этнограф, географ, один из первых профессиональных статистиков Уфимской губернии (в настоящее время Республика Башкортостан).

Биография

Краткая биография

• 1846 — окончил классическую гимназию в Германии;
• 1852 — окончил Медико-хирургическую академию в Санкт-Петербурге;
• 1853 — приехал в Уфу, работа на должности медика Оренбургской удельной конторы;
• 1864—1891 секретарь Уфимского губернского статистического комитета;
• 1865—1896 редактор неофициальной части газеты Уфимские Губернские ведомости;
• 1880 — действительный статский советник;
• 1877 — действительный член Императорского Русского географического общества^{[уточнить]};
• 1889 — корреспондент Главной физической обсерватории Санкт-Петербургской академии наук.

Один из инициаторов открытия в Уфе:

• 1864 — губернского краеведческого музея;
• 1870 — первой бесплатной лечебницы;
• 1882 — первой государственной библиотеки с бесплатной читальней;
• 1882 — общества врачей Уфимской губернии.

Детство и юность

Точная дата рождения Николая Александровича Гурвича не установлена. Годом рождения считается 1828 год. В 1834 году семья уехала в Германию, где Николай поступил в классическую гимназию и окончил в 1846 году с золотой медалью. К окончанию гимназии молодой Гурвич был вполне самостоятельным, содержал себя и мать частными уроками, так как приемный отец разорился.

Профессиональное образование

В 1847 году Гурвич приезжает в Санкт-Петербург и поступает в Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию, закончив которую в 1852 году получает звание лекаря.

Работа

Трудовую деятельность Н. А. Гурвич начал очень рано, ещё будучи гимназистом в Германии давал частные уроки. Преподавательскую практику продолжил и во время учёбы в Санкт-Петербургской медико-хирургической академии. После окончания академии занимает должность ординатора в Санкт-Петербургской городской Калинкинской больнице, где лечит больных холерой. Способному специалисту доверяют лечить Ивана Васильевича Жуковского, родного брата губернатора Санкт-Петербургской губернии Николая Васильевича Жуковского, приехавшего в гости из Уфы. Знакомство с семьей Жуковских стала поворотным моментом в будущей жизни и карьере молодого врача. В 1853 году Н. А. Гурвич переехал в Уфу и был назначен на должность медика Оренбургской удельной конторы. В дальнейшем его трудовая и общественная деятельность была столь обширна и плодотворно, что заслуживает отдельного описания каждого направления. Хотя нет специальных научных работ, посвященных изучению жизни и деятельности Н. А. Гурвич, в Уфе его помнят и почитают как выдающегося деятеля этого края.

Первый профессиональный статистик, экономист

21 марта 1835 года (по старому стилю 9 марта 1835 года) в г. Уфе учрежден губернский статистический комитет при канцелярии гражданского губернатора Оренбургской губернии Николая Васильевича Жуковского. Члены комитета, среди которых были И. В. Жуковский и В. И. Даль, работали на общественных началах, и их деятельность ограничивалась доставлением в комитет копий отчетов, других официальных сведений по ведомству и согласование сформированных годовых отчетов губернатора.

В 1859 году гражданский губернатор Е. И. Барановский, очередной раз, обновляет состав губернского статистического комитета, по части санитарной и медицинской статистики был приглашен Николай Александрович Гурвич.

В 1860 году в России утверждено новое «Положение о губернских статистических комитетах», по которому губернские статистические комитеты преобразуются из отделений канцелярии гражданского губернатора в самостоятельное учреждение. Основные задачи губернского статистического комитета заключались «…в установлении правильных, по требованию Правительства и указаниям Центрального статистического комитета, способов собирания точных сведений о количестве и качестве земель, народонаселения и производственных сил губернии, в проверке и обработке этих сведений по одинаковым методикам и формам, устанавливаемым Министерством внутренних дел…». По широкой программе нового положения комитеты должны были стать местными отделениями Географического общества. Административному учреждению одновременно отводилась роль научного центра в губернии, которая должна была способствовать объединению творческой интеллигенции.

Согласно нового положения в самостоятельном статистистическом комитете был сформирован постоянно действующий исполнительный аппарат: введены штатные должности секретаря комитета, его помощника и писца с денежным вознаграждением. В 1864 году должность секретаря статистического комитета занимает Н. А. Гурвич и проработал на этой должности до ухода в отставку в 1891 году.

В 1865 году огромная территория Оренбургской губернии была разделена на две самостоятельные губернии: Оренбургскую и Уфимскую.

Созданная в 1865 году новая Уфимская губерния нуждалась, прежде всего, в изучении и описании, в связи с чем губернский статистический комитет под руководством Н. А. Гурвич осуществлял в 60-80 гг. активную статистическую и издательскую деятельность.

До первой Всеобщей переписи населения Российской империи (1897) в Уфимской губернии и в городе Уфе были организованы три переписи населения (1865, 1879, 1886), которые назывались «Однодневное народоисчисление в Уфимской губернии». По программе (пол, возраст, национальность, вероисповедание, сословие, грамотность, образование), методическим установкам и по своей организации эти переписи отвечали всем требованиям статистической науки того времени. Необходимо также отметить, что перепись 1865 года по времени была второй в России, после Петербургской (1864 года).

Статистическая деятельность комитета не ограничивалась проведением только переписей населения. Направления статистических наблюдений были столь широки, что не укладывается в рамки функций и задач современной государственной статистической службы. В своем выступлении на губернском земском собрании в 1882 году Гурвич докладывал: «…до чего разнородны сведения, требуемые правительством от Статистических Комитетов и ими собираемые, и разрабатываемые — может убедиться всякий, кто даст себе труд заглянуть в Положение о Губернских Статистических Комитетах и затем в сами работы и дела Комитетов. Тут кроме всех отраслей статистики в тесном смысле, он найдёт и историю, и этнографию, и этнологию, и антропологию, и археологию; были примеры и лингвистических исследований, как например, по обращению к правительству господина Европеуса, собирались сведения о разных топографических названиях рек, озёр, ручьёв, гор и других урочищ, именно по изысканию лингвистики…»

Обязанности секретаря комитета были весьма разнообразны и ответственны. Он следил за своевременным получением срочных статистических данных и сведений, с помощью других членов комитета занимался их проверкой, обработкой и составлением необходимых таблиц и ведомостей, вел переписку по делопроизводству и финансовую отчетность комитета. Под его наблюдением и руководством находились все местные исследования, научная работа, издание трудов комитета в целом и отдельных ученых работ. Будучи хорошим организатором, секретарь комитета Гурвич сумел привлечь к работе комитета наиболее видных местных исследователей: Р. Г. Игнатьева, В. С. и М. В. Лоссиевских, Г. С. Рыбакова, В. Л. Ольшевского, В. А. Новикова, П. И. Добротворского, А. А. Пекера, А. Б. Иваницкого и многих других.

Под руководством Н. А. Гурвича было проведено очень много статистических и экономических исследований, опубликовано десятки, а по некоторым данным сотни работ по экономической, демографической и санитарной (социальной) статистике, по истории и этнографии местного края. Уфимский губернский статистический комитет, как и другие комитеты России, регулярно издавал «Списки населенных мест губернии», «Памятные книжки», «Адрес-календари». Все публикации комитета редактировались и готовились к печати секретарем.

Заслуживают особого внимания методологические разработки статистического комитета под авторством Н. А. Гурвич по демографической статистике, по статистике сельского хозяйства, по статистике цен.

Как гласный (депутат) Уфимского губернского земского собрания, он неоднократно выступал на заседаниях земского собрания со своими предложениями по организации статистической деятельности земских управ и его методологического обеспечения.

Гурвич принимал участие в работе Центрального Статистического Комитета, участвовал в работе 1-го Статистического съезда в 1870 года и Международного статистического конгресса в 1872 году, проводимых в Санкт-Петербурге.

В октябре 1891 года Н. А. Гурвич, согласно прошению, был освобожден от обязанностей секретаря комитета.

Н. А. Гурвич являлся членом Уфимской губернской переписной комиссии и активно участвовал в подготовке и проведении первой Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года, за что был награждён тёмно-бронзовой медалью для ношения на ленте.

Личная жизнь

28 января 1855 года Николай Александрович Гурвич женился на Варваре Ивановне Жуковской, дочери Ивана Васильевича Жуковского, которого он вылечил от холеры. Иван Васильевич являлся братом губернатора Санкт-Петербургской губернии Николая Васильевича Жуковского. У них родились дочь Александра и сын Иван.

Награды

• Орден Святого Владимира 4-й степени
• Медаль «За труды по первой всеобщей переписи населения»

Труды

• Племенной состав населения Уфимской губернии и приблизительная численность его в 1878 году. Уфа, 1880.
• Статистические очерки Уфимской губернии. Вып.1-3. Уфа, 1880—1884.
• Уфимский юбилейный сборник в память празднования трехсотлетнего юбилея города Уфы. Уфа, 1887 .
• Сборник материалов для истории Уфимского дворянства, составленный В. А. Новиковым в 1879 году, продолженный и дополненный до 1902 года включительно депутатом Уфимского дворянства Гурвичем Н. А. Уфа, 1903.

Библиография

• Барсов Н., Комаров В. К истории статистики в Башкирской АССР. // Вестник статистики. 1968. № 6. стр. 34.
• Латыпова В. Н. А. Гурвич — наш земляк. // Живая память. — Уфа, 1987.
• Нигматуллина И. Первый статистик. / Уфа: страницы истории. — Уфа: Китап, 2006. — 376 с.: илл. — стр. 62-64.

Ссылки

• [encycl.bash-portal.ru/gurvich.htm Статья «Гурвич Н.А.» в Краткой Энциклопедии Башкортостана]
• [www.nlr.ru/e-case/expand_bm.php?id=40301 Труды Гурвича Н.А. в Российской национальной библиотеке]
• [ufagen.ru/ufa_history/ufa_artic/gurvich/ Генеалогия и архивы Уфы. «Н.А. Гурвич — наш земляк»]
• [ufagen.ru/ufa_history/ufa_artic/perepis1886 Генеалогия и архивы Уфы. «История переписи населения г. Уфы (1864—1916 гг.)»]
• [unilib.chel.su:6005/el_izdan/orenburg/oglavl.htm Памятная книжка Оренбургской губернии на 1865 год]
• [www.bashinform.ru/news/587621/ Николай Гурвич - летописец Башкирского края (К 185-летию со дня рождения врача, ученого и краеведа). Владимир Романов, "Башинформ"]

Отрывок, характеризующий Гурвич, Николай Александрович

Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.