Давыдов, Владимир Михайлович (1788—1849)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Михайлович Давыдов
Род деятельности:

педагог, общественный деятель, благотворитель, меценат

Дата рождения:

1788(1788)

Подданство:

Российская империя Российская империя

Дата смерти:

1849(1849)

Место смерти:

Ржев

Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Владимир Михайлович Давыдов (1788—1849) — капитан-лейтенант российского императорского флота, кавалер ордена Святого Георгия, благотворитель, меценат, педагог и общественный деятель.



Биография

Владимир Давыдов родился в 1788 году. По окончании курса в морском кадетском корпусе 19 мая 1801 года, был выпущен гардемарином на Балтийский флот Российской империи[1].

Крейсируя на разных судах по Балтийскому морю, Давыдов в 1804 году был произведен в мичманы, а в 1806 году на корабле «Святой Пётр» совершил плавание из Кронштадта в Корфу и затем плавал по Адриатическому морю[1].

Во время русско-турецкой войны в 1807—1808 гг., состоя на корабле «Твердый», Давыдов принимал участие при осаде и зазвате крепости Тенедос, а также в сражался под знамёнами адмирала И. А. Баратынского с турецким флотом при Дарданеллах и у Афонской горы. В этих боях он проявил большое мужество и отвагу, за что был награждён командованием орденом Святого Георгия 4-го класса[1].

После окончания военной кампании Владимир Михайлович Давыдов перешёл на Лиссабонский рейд, оттуда в Портсмут, и затем в 1809 году на английском транспорте возвратился в Ригу[1].

1 марта 1810 года В. М. Давыдов был произведен в лейтенанты и плавал на люгере «Ящерица» в Финском заливе[1].

Во время Отечественной войны 1812 года он находился на фрегате «Архипелаг» и крейсировал с 1812—1814 гг. у берегов Англии, Голландии и Франции[1].

21 мая 1816 года, в чине капитан-лейтенанта, Владимир Михайлович Давыдов вышел в отставку[1].

После службы он поселился в своем родовом имении, в сельце Колебакино, Ржевского уезда. Здесь Давыдов всецело отдался сельскому хозяйству и занялся народным образованием. Он учредил две школы: одну для взрослых, а другую для деревенских мальчиков, и сам преподавал в них. В то время и дворяне были стеснены в образовании своих детей потому, что корпуса и гимназии находились в городе Санкт-Петербурге, куда приходилось отправлять детей в самом юном возрасте и весьма плохо подготовленными. Давыдов горячо принял к сердцу это горе родителей и взялся за подготовку дворянских детей своего уезда в Морской корпус и другие учебные заведения. Все это он делал безвозмездно с необыкновенным рвением и охотою. Не довольствуясь успехами учащихся в преподаваемых науках, заставлял своих учеников черпать знания чтением книг из его богатой личной библиотеки[1].

В течение нескольких лет воспитанники Давыдова сделались славою Морского корпуса, и заслуги Давыдова в этом отношении обратили на себя внимание бывшего моряка, министра народного просвещения князя П. А. Ширинского-Шихматова, который завязал переписку с Давыдовым и предлагал ему занять должность при министерстве. Однако, Давыдов отказался от этого предложения и только выхлопотал официальное разрешение открыть у себя в деревне дворянскую школу. Таким образом в Колебакине было учреждено учебное заведение, в котором воспитывалось 20 дворянских детей, безвозмездно получавших образование и содержавшихся на счет Давыдова, который «заботился о своих воспитанниках, как отец, и не жалел для них ничего»[1].

Все крепостные Давыдова были люди грамотные, обучались мастерствам, и многие из них впоследствии сделались его помощниками в образовании детей. Двое из его крепостных мальчиков сделались прекрасными землемерами и были им отпущены на волю, а один стал даже преподавателем математики в дворянской школе. Из крестьянских детей Давыдов составил прекрасный хор певчих, а также учредил целый оркестр духовой музыки, для чего им были выписаны все необходимые музыкальные инструменты. Кроме этого, Давыдов много сделал в смысле улучшения быта своих крестьян и всех впоследствии отпустил на волю, наделив их обильно землёй[1].

Владимир Михайлович Давыдов умер в 1849 году в городе Ржеве на 62-м году жизни, оставаясь верным делу просвещения до последних дней[1].

Напишите отзыв о статье "Давыдов, Владимир Михайлович (1788—1849)"

Примечания

Литература

  • Общий морской список, том VII.
  • «Странник» 1866 год, № 4.
  • Формулярный список.

Отрывок, характеризующий Давыдов, Владимир Михайлович (1788—1849)

– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…