Давыд Юрьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Давыд Юрьевич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
князь Муромский
1203/1205[1] — 1228
Предшественник: Владимир Юрьевич
Преемник: Юрий Давыдович
 
Вероисповедание: православие
Смерть: 2 апреля 1228(1228-04-02)
Муром
Место погребения: Троицкий собор Свято-Троицкого женского монастыря (г.Муром)
Род: Святославичи
Отец: Юрий Владимирович
Дети: Евдокия,
Юрий,
Святослав

Давыд Юрьевич (ум. 2 апреля 1228 года[2]) — князь Муромский (1203/1205[1]1228), сын князя Юрия Владимировича Муромского, внук Владимира Святославича, первого великого князя Рязанского. Принято считать, что именно этот князь и его супруга являются канонизированными и почитаемыми православной церковью святыми Петром и Февронией.





Биография

Вступил на княжеский престол после смерти старшего брата Владимира. По житию св. князь Давид принял княжеский престол после смерти старшего брата князя Павла (возможно, имя Владимира в крещении).

Во время своего княжения выступал на стороне великого князя Владимирского Всеволода Юрьевича Большое Гнездо,[3] а затем его сына Юрия, во всех значимых походах и сражениях того времени. Так, в 1207 году Давыд Юрьевич пришел на помощь Всеволоду Юрьевичу во время его похода на Рязанскую землю под Пронск. Князь Пронский Михаил Всеволодович бежал в Чернигов к тестю Всеволоду Чермному. Жители, которых возглавил Изяслав — двоюродный брат Михаила Всеволодовича — обороняли город в течение шести недель, ожидая помощи от Рязани, но испытывали острую нехватку продовольствия и воды. После неудачной попытки деблокирующего удара рязанцев город сдался на милость победителя. Изяслав был отпущен с миром, а вместо него Всеволод отдал Пронск его брату Олегу Владимировичу, который был среди осаждавших. Однако в следующем, 1208 году, узнав о своеволии, Всеволод забрал у Олега Владимировича Пронск и дал город Давыду Юрьевичу Муромскому. В том же году Олег с братьями выгнал Давыда из Пронска и отдал его Михаилу.

В борьбе за владимирское великое княжение после смерти Всеволода Большое Гнездо Давыд поддерживал Юрия и Ярослава Всеволодовичей. В 1213 году он участвовал в походе великого князя Юрия Всеволодовича на Ростов, в 1216 году муромская дружина приняла участие в Липицкой битве в составе объединенных сил Владимира, Переяславля, Суздаля и некоторых других уделов на стороне великого князя Юрия Всеволодовича против объединённого войска Новгорода, Пскова, Смоленска, Торопца, Ростова. В 1220 году Давыд послал своего сына Святослава с войском для участия в совместном с владимирцами походе против волжских болгар.

Смерть и канонизация

Лаврентьевская летопись текстом «Оумре сн҃ъ Дв҃двъ Муромьскаго. мс̑ца. априлѧ. ст҃ъıӕ нед̑лѧ празднъıӕ» и «Тоє же нед̑ли престависѧ и сам̑ Дв҃дъ Муром̑скъıи в черньцих̑ и в скимѣ»[4] сообщает об одновременной кончине на Пасху 1227/1228 года князя Давыда Юрьевича, постриженного в великую схиму (имя в постриге не указано), и его младшего сына Святослава Давыдовича. Хотя летописные свидетельства о пострижении в иночество и времени кончины супруги князя отсутствуют, церковное предание синхронизирует их с заключительными вехами в жизни князя. Также, согласно Кормчей книги («Аще же составлящуся браку, или муж един или едина жена внидет в монастырь да разрешится брак» гл. 42, также гл. 44, 48[5]), лишь одновременное пострижение супругов в иночество, могло расцениваться снисходительно в качестве повода для расторжения брачного союза[6].

Одновременная кончина членов муромской княжеской династии выпала на время служения в Муроме епископа Муромского и Рязанского Евфросина I Святогорца (1225—1239), который, предположительно, явился совершителем иноческого пострижения княжеской четы, а также их христианского погребения.

В 1547 году, по инициативе митрополита Макария, на Московском поместном соборе состоялась канонизация князя и его супруги в лике местночтимых святых. В этой связи писателем иноком Ермолаем-Еразмом на основе муромских народных сказаний было составлено их житие[7]. Казанские походы и личное пребывание в Муроме летом 1552 года царя Ивана Грозного, поклонившегося «сродникам своим» (по линии потомков Ярослава Мудрого приходились друг другу кровными родственниками), способствовали началу общецерковного почитания муромского князя и его супруги, а начатое в 1555 году строительство царём каменного кафедрального собора на Воеводской горе, привело к обретению их мощей на месте княжеского погребения в подклете обветшавшего деревянного Борисоглебского собора и перенесению в новопостроенный храм (25 июня (8) июля).

С закрытием в 1934 году[8] Муромского Богородицкого собора останки князя с супругой были перенесены в Муромский историко-художественный музей, где хранились до 1989 года, когда были возвращены Владимирской епархии Русской православной церкви и размещены в Благовещенском соборе города Мурома.

19 сентября 1992 года епископом Владимирским и Суздальским Евлогием (Смирновым) останки княжеской четы были перенесены в Троицкий собор Свято-Троицкого женского монастыря[9], где оказались на месте своего изначального погребения, так как в XI—XIII веках именно на этом месте находился первый кафедральный собор в честь святых князей Бориса и Глеба.

Семья

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Ярослав Святославич Муромский
 
 
 
 
 
 
 
Святослав Ярославич Муромский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Владимир Святославич Рязанский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Юрий Владимирович Муромский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
бабушка (неизвестно)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Давыд Юрьевич
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
дедушка (неизвестно)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
мать (неизвестно)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
бабушка (неизвестно)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Напишите отзыв о статье "Давыд Юрьевич"

Примечания

  1. 1 2 С учётом предложенного Шахматовым А. А. и Бережковым Н. Г. переноса отрывка [krotov.info/acts/12/pvl/lavr23.htm Лаврентьевская летопись] сообщает о смерти Владимира Юрьевича под одним годом с зимним походом Рюрика и Романа против половцев (1203/1204) и зимним же столкновением Ольговичей с Литвой, датированным Новгородской летописью [krotov.info/acts/12/pvl/novg03.htm] 1203 годом.
  2. Пасха в 1228 году была 26 марта, согласно [www.krotov.info/acts/12/pvl/lavr25.htm Лаврентьевской летописи] Давыд умер в апреле в праздную неделю, единственный вариант — 2 апреля.
  3. Дочь князя Давыда и княгини Евфросинии Муромских Евдокия Давыдовна была замужем за сыном вел. князя Всеволода Большое Гнездо Святославом Всеволодовичем.
  4. Летопись по Лаврентьевскому списку. — Санкт-Петербург: Археографической комиссии, 1897.
  5. Цатурова М. К. [annales.info/rus/small/razvod18.htm#_ftnref8 Прекращение брака по русскому семейному праву XVIII в.] // Вестник Московского университета. Право. 1990. № 5.
  6. А. С. Павлов. Курс церковнаго права. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1902. С. 388
  7. Кусков, 2003.
  8. О. А. Сухова. Иконы Мурома. — Москва: Северный паломник, 2004. — С. 366. — 284 с. — ISBN 5-94431-149-5.
  9. Летопись Свято-Троицкого женского епархиального монастыря.. — Муром, 2011. — С. 44. — 200 с. — ISBN 5-98274-013-8.
  10. [books.google.ru/books?id=rWWOZ0UeFzUC&pg=PA503&dq=%D0%9A%D0%BD%D1%8F%D0%B7%D1%8C+%D0%9F%D0%B5%D1%82%D1%80+%D0%B8+%D0%A4%D0%B5%D0%B2%D1%80%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D1%8F&hl=ru&sa=X&ei=g2TuUajlBKOm4gTo9YC4Bw#v=onepage&q=%D0%9A%D0%BD%D1%8F%D0%B7%D1%8C%20%D0%9F%D0%B5%D1%82%D1%80%20%D0%B8%20%D0%A4%D0%B5%D0%B2%D1%80%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D1%8F&f=false Пётр и Феврония Муромские] // [books.google.com/books?id=rWWOZ0UeFzUC&lpg=PA1&hl=ru&pg=PA1#v=onepage&q&f=false Большая школьная энциклопедия «Руссика». История России. IX — XVII века] / Под редакцией В. П. Бутромеева. — М.: Олма-Пресс, 2001. — С. 503. — 800 с. — 5 000 экз. — ISBN 5-224-00625-2.
  11. Ермолай-Еразм. [ru.wikisource.org/wiki/Повесть_о_Петре_и_Февронии_Муромских_(Еразм) Повесть о Петре и Февронии Муромских.]. — XVI век.
  12. [www.nsad.ru/articles/yurev-polskij-tri-monaha-ne-schitaya-muzeya Юрьев-Польский: Три монаха, не считая музея.]
  13. Л.Войтович [litopys.org.ua/index.html КНЯЗІВСЬКІ ДИНАСТІЇ СХІДНОЇ ЄВРОПИ]

Литература

Ссылки

  • [www.hrono.info/geneal/geanl_rk_11.html Проект Хронос. Генеалогические таблицы. Рюриковичи. Муромские князья]
  • [www.rusgenealog.ru/index.php?id=land&land_id=kn_72 Генеалогия русской знати. Княжество Муромское]
  • [www.murom.ru/sections.php?op=viewarticle&artid=37 Муром в летописях.]
  • [www.promurom.ru/murompage.php?spage=211 Святые Петр и Феврония — покровители семьи: «Града Мурома заступницы»]
  • [www.rusk.ru/st.php?idar=800684 Русская линия. Библиотека периодической печати. Всеволод Юрьевич Большое Гнездо]
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/25185/%D0%95%D0%B2%D1%84%D1%80%D0%BE%D1%81%D0%B8%D0%BD Евфросин I (епископ Муромский)]
  • [nicbar.narod.ru/petr_fevronya.htm Святые Петр и Феврония Муромские]

Отрывок, характеризующий Давыд Юрьевич

– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.