Отпевание
Поделись знанием:
и поется богородичен седальна.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
Отпева́ние или Чин погребе́ния или Чин быва́емый на погребе́ние[1] — в русском православии название богослужения, описанного в Требнике под названием После́дование ме́ртвенное (греч. Νεκρώσιμος Ἀκολουθία); одно из богослужений (треб); совершается единожды над телом умершего христианина, как правило в храме.
В просторечии часто смешивается с термином панихида, которая, хотя во многом конструктивно схожа с чином отпевания, есть иное чинопоследование. Панихида в отличие от отпевания совершается много раз по тому или иному умершему человеку.
Богослужебные книги Русской Церкви содержат 5 видов последования мертвенного:
- мирских человек
- монашеское — для монахов (в том числе иеромонахов)
- иерейское — для лиц в иерейском сане, а также епископов (отличается пространностью и торжественностью; по составу имеет сходство с утреней Великой Субботы)
- младенцев — для лиц, не достигших 7-летнего возраста
- в Пасху — совершается в первую седмицу Пасхи (в Неделю Пасхи отпевание не отправляется).
Кроме того, Священный Синод 13 декабря 1963 имел суждение о Чине архиерейского отпевания, составленном митрополитом Куйбышевским Мануилом (Лемешевским) и постановил: «разрешить употребление Чина архиерейского отпевания <…> не к обязательному употреблению, но к употреблению по предварительному завещанию Преосвященных»[2].
Чин архиерейского погребения в конструктивном отношении точно сохраняет строй иерейского погребения; новым является: исполнение Непорочных не на три статии, а на две, с припевами, положенными в чине погребения монахов; оттуда же заимствован седален, глас 2-й «Да человеки общники» — вместо седальна «Днесь разлучаются от сродства». Собственно новыми (авторскими) являются: тропарь по 23-м псалме «Иже течение сконча» и седален «Христе Царю»; тропарь по 83-м псалме «К Тебе, Христе, взываю»; канон, глас 6-й, который сохраняет ирмосы из канона иерейского погребения, но с новыми тропарями.
Чин архиерейского отпевания не получил распространения.
Чин отпевания мирянина
Гроб с телом усопшего вносят в храм под колокольный звон[3].
- После прочтения Начальных молитв
- Погребение мирянина начинается псалмом 90-м: «Живы́й в по́мощи ́, в кро́ве Бо́га небе́снаго водвори́тся…».
- После него читается или поется полностью 17 кафизма: «Благослове́н еси́, Го́споди, научи́ мя оправда́нием Твои́м…» с припевами. Псалом 118 разделён на три статьи (части), к каждому стиху первой статьи припев: «Аллилуиа», к каждому стиху второй статьи припев: «Помилуй раба Твоего (или рабу Твою)», к каждому стиху третьей статьи припев: «Аллилуиа», между статьями священник произносит заупокойную ектенью («Поми́луй нас. Бо́же, по вели́цей ми́лости Твое́й…»). При пении Непорочен, присутствующие на отпевании стоят с зажжёнными свечами.
- После 17 кафизмы (118 псалма), поются тропари пятого гласа: «Благослове́н еси́, Го́споди, научи́ мя оправда́нием Твои́м…»
- После тропарей пятого гласа священник произносит заупокойную ектенью.
- После чего поется седален за упокой.
|
Покой, Спасе наш, с праведными раба Твоего (или рабу Твою[4] или раб Твоих[5]), и сего (или сию или сих) всели во дворы Твоя, / якоже есть писано: / презирая яко благ прегрешения его (или ея или их) вольная и невольная, и вся яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче....[6] | 
|
- Затем читается 50-й псалом.
- По прочтении 50 псалма поется заупокойный канон 6 гласа; после каждого ирмоса по четыре тропаря, припев к первому тропарю: «Дивен Бог во святых Своих, Бог Израилев», ко второму тропарю: Покой, Господи, душу усопшаго раба Твоего (или душу усопшия рабы Твоея или раб Твоих), к третьему тропарю: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу», к четвёртому «И ныне и присно и во веки веков. Аминь». После третьей песни канона священник произносит заупокойную ектенью и поется седален:
|
|
Вои́стинну суета́ вся́ческая, житие́ же сень и ́, и́бо всу́е мяте́тся всяк земноро́дный, я́коже рече́ Писа́ние: егда́ мiр приобря́щем, тогда́ во гроб всели́мся, идеже́ вку́пе ца́рие и ни́щии. Те́мже, Христе́ Бо́же, преста́вльшагося ра́ба Твоего́ или преста́вльшуюся рабу Твою или преста́вльшихся раб Твоих) упоко́й, я́ко Человеколюбец. |
|
После шестой песни канона священник произносит заупокойную ектенью и поется заупокойный кондак:
|
|
Со святы́ми упоко́й, Христе́, ду́шу раба́ Твоего́ (или ду́шу рабы́ Твоея́ или ду́ши раб Твои́х), иде́же несть боле́знь, ни печа́ль, ни воздыха́ние, но жизнь безконе́чная. |
|
и заупокойный икос:
|
|
Сам еди́н еси́ безсме́ртный, сотвори́вый и созда́вый челове́ка: земни́и у́бо от земли́ созда́хомся, и в зе́млю ту́южде по́йдем, я́коже пове́лел еси́, созда́вый мя и реки́й ми: яко земля́ еси́, и в зе́млю оты́деши: а́може вси челове́цы по́йдем, надгро́бное рыда́ние творя́ще песнь: аллилуия́. |
|
- После канона священник произносит заупокойную ектенью.
- Затем поются восемь заупокойных стихир Иоанна Дамаскина. Каждая из стихир поется на свой глас Осмогласника, начиная с первого и кончая восьмым гласом.
- После заупокойных стихир следуют Блаженны.
- Прокимен: «Блаже́н путь, во́ньже и́деши днесь, душе́, яко угото́вася тебе́ ме́сто упокое́ния.» Стих: «К Тебе́, Го́споди, воззову́, Бо́же мой, да не премолчи́ши от мене́».
- Также читается соответствующее место из Евангелия от Иоанна, зачало 16 (Ин. 5:24–30).
- После чтения Евангелия произносится ектения об упокоении: «Помилуй нас, Боже, по великой милости Твоей, молим Тебя об этом, услышь и помилуй…».
- После чего начинается прощание с усопшим. Поются стихиры второго гласа, подобен «Егда́ от дре́ва»:
|
|
Прииди́те, после́днее целова́ние дади́м, бра́тие, уме́ршему... |
|
Во время пения стихир родственники и друзья дают последнее целование умершему — подходят по очереди к гробу и целуют "венчик", лежащий на лбу умершего и икону в его руках, перед тем как гроб с покойником будет закрыт и предан земле.
- Поются тропари 4 гласа:
|
|
Со ду́хи пра́ведных сконча́вшихся, ду́шу ра́ба Твоего́ (или ду́ши рабы́ Твоея́), Спа́се, упоко́й, сохраня́я ю (их) во блаже́нной жи́зни, я́же у Тебе́, Человеколю́бче... |
|
- Произносится ектения об упокоении, после чего священник произносит:
|
|
Во блаже́нном успе́нии ве́чный поко́й пода́ждь, Го́споди, усо́пшему рабу́ Твоему́ (усо́пшей рабе́ Твоей) имярек, и сотвори́ ему́ (ей) ве́чную па́мять. |
|
Хор трижды поёт: «Вечная память.» После чего священник читает прощальную молитву[7].
С пением «Святый Боже…» гроб с телом усопшего выносится из храма. Перед закрытием гроба и положением его в могилу священник предаёт тело умершего земле — посыпает крестообразно землю на тело умершего с произнесением слов: «Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущий на ней». Затем священник читает Молитву разрешительную. Гроб закрывается крышкой, которая прибивается гвоздями или закрывается с помощью иных замков. После этого при пении литии гроб с телом умершего опускается в могилу, ногами к востоку, и во время пения тропарей: «Со ду́хи пра́ведных сконча́вшихся, ду́шу ра́ба Твоего́, Спа́се, упоко́й, сохраня́я ю во блаже́нной жи́зни» могила засыпается землей. На место, под которым находятся ноги покойника устанавливается Крест.
Напишите отзыв о статье "Отпевание"
Примечания
- ↑ см. Большой Потребник
- ↑ ЖМП. 1964, № 1, стр. 7
- ↑ [simvol-veri.ru/xp/zaupokoienoe-bogoslujenie.html ЗАУПОКОЙНОЕ БОГОСЛУЖЕНИЕ]
- ↑ если отпевают женщину
- ↑ если отпевают нескольких людей
- ↑ [azbyka.ru/bogosluzhenie/chasoslov_prilozhenie/pril02.shtml ТРОПАРИ И КОНДАКИ ДНЕЙ СЕДМИЦЫ]
- ↑ [azbyka.ru/bogosluzhenie/trebnik/treb14.shtml ПОСЛЕДОВАНИЕ ОТПЕВАНИЯ МИРЯН]
Ссылки
- [www.memoriam.ru/main/umer?id=269 Что такое отпевание?// Интервью архимандрита Августина (Пиданова)]
- [agiosis.orthodoxy.ru/biblio/treb/mertv/mertv.htm Последование мертвенное мирских тел]
- [www.lib.eparhia-saratov.ru/books/noauthor/noauthor1/15.html Отпевание // Часть 3. Отпевание и погребение] Из книги «Со святыми упокой»
- [www.pravoslavie.ru/put/2305.htm О МОЛИТВОСЛОВИЯХ И МОЛЕБНЫХ ПЕНИЯХ НА РАЗНЫЕ СЛУЧАИ. ОТХОДНАЯ. ПОГРЕБЕНИЕ УМЕРШИХ]
Отрывок, характеризующий Отпевание
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
