Псалом 50

Псалом 50 (покаянный) — 50-й псалом из Псалтири. Известен по инципитам «Miserere mei Deus» (лат.) и «Помилуй мя, Боже» (церк.-слав.). Составлен Давидом, когда он каялся в том, что убил благочестивого мужа Урию Хеттеянина и овладел его женой Вирсавией. Выражает глубокое сокрушение о содеянном грехе и усердную молитву о помиловании. Один из наиболее употребительных псалмов в богослужении римского и византийского обряда, известен также рядом музыкальных переложений.

В православном богослужении

Псалом 50 является самым употребляемым псалмом: он входит в состав рекомендуемых утренних молитв, присоединяется к наиболее часто читаемым канонам (к Причащению, к Богородице, к Ангелу-хранителю и проч), является частью чина общей исповеди. Псалом 50 является одним из трёх псалмов Третьего часа, читается на утрени после Евангелия (в приходской практике обычно из него поётся только первый стих). На литургии псалом 50 читается диаконом тайно во время каждения перед великим входом, а последние стихи (Пс. 50:20-21) — священником после великого входа.

Помимо общего покаянного смысла псалма церковное сознание увидело в 12-13 стихах псалма («Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отыми от мене») предвидение Давидом события Пятидесятницы — сошествия Святого Духа. В связи с этим данные стихи вошли в евхаристический канон литургий Иоанна Златоуста и Василия Великого, а именно в эпиклезис — молитву призывания Святого Духа на молящихся и предложенные Дары.

В католическом богослужении (Miserere)

В католическом богослужении латинского обряда первые стихи псалма 50 (Пс. 50:1-4) читаются или поются во время воскресной литургии в ходе начальных обрядов мессы. Часто они совмещаются с окроплением прихожан освящённой водой. 50 псалом также часто используется в качестве респонсориального псалма Литургии слова (читается или поётся между первым и вторым библейским чтением). Отдельные стихи псалма используются в качестве антифонов во время богослужения Пепельной среды. В Литургии часов псалом входит в состав утрени, где читается каждую пятницу. Псалом часто используется в личной молитвенной практике, особенно в период Великого поста.

Псалом 50 в музыке

Музыкальные обработки Miserere — полного текста, либо отдельных стихов — были широко распространены в полифонической музыке эпохи Возрождения и барокко, например, мотеты Жоскена Депре, О. Лассо, Дж.П. Палестрины, Дж. Габриели, У. Бёрда, (итальянский фобурдон) К. Джезуальдо, Ф. Дентиче, М.А. Шарпантье (H 173), сочинения Ж.-Б. Люлли, Н. Йомелли, Я.Д. Зеленки, С. де Броссара и мн. др. Изредка встречаются в современной музыке (А. Пярт).

Распев Miserere в технике alternatim

У католиков членение псалма на стихи в дореформенном богослужении отличалось от нынешнего. Так, первый (третий по современной нумерации) стих псалма (Miserere... iniquitates meas) ввиду его особой протяжённости при распеве разбивался на два: 1. Miserere mei, Deus... tuam. 2. Et secundum multitudinem... dele iniquitatem meam (таким образом, мелодия-модель псалмового тона дважды повторялась). Некоторые композиторы эпохи Возрождения и барокко, сочинявшие полифонические обработки (чётных или нечётных) стихов Miserere в технике alternatim (Джезуальдо, Шарпантье и др.), следовали именно этой традиции формального членения псалма.

Miserere Аллегри

Одно из самых известных музыкальных воплощений текста — Miserere Грегорио Аллегри XVII века. Эта композиция исполнялась папскими певцами-кастратами в определённые дни в Сикстинской капелле, причём ноты сохранялись в тайне. Согласно известной легенде четырнадцатилетний Моцарт, услышав «Miserere» 11 апреля 1770 года, следующей ночью по памяти записал ноты и, тем самым, тщательно хранившийся секрет стал общим достоянием.

Услышать исполнение кастратами Miserere стало со временем одним из обязательных мероприятий для туристов, посещавших Рим. Интересные заметки об этом можно найти у Диккенса в «Картинах Италии», хотя антикатолически настроенный автор увидел в этом событии только смешное и нелепое .

Другие воплощения псалма

Мелодия лютеранской духовной песни «Erbarm Dich mein o Herre Gott» (автор этого немецкого перевода — Эрхард Хегенвальд, 1524) легла в основу хоральных обработок Г.Шютца, И.С.Баха и других немецких композиторов-протестантов. Английский перевод («Have mercy upon me, O God»), наоборот, не получил в истории музыки каких-либо ярких музыкальных воплощений.

Miserere составляет часть финала оперы Верди «Сила судьбы» в её первой (петербургской) редакции. Монахи, призванные тревожным колоколом к келье Леоноры, поднимаются в гору с пением Miserere. Найдя Леонору и Карлоса уже мёртвыми и став свидетелями самоубийства Альваро, посреди бури монахи вновь поют Miserere. «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей», являются последними словами оперы, её логическим финалом.

Стихи Пс.50 (начиная с «Окропиши мя иссопом») положил на музыку Г.В. Свиридов в Песне очищения (из цикла «Песнопения и молитвы для хора без сопровождения», 1997)

Комментарии

Упоминаемый в тексте псалма иссоп — трава, употреблявшаяся евреями для окропления себя жертвенной кровью. Слова «избавь меня от кровей» указывают на кровь убитого Давидом мужа.

Существует мнение, что два последних стиха (20-21) — более позднего происхождения, поскольку в царствование Давида стены Иерусалима не были разрушены и богослужение при храме не прекращалось. Такое состояние евреи переживали лишь во время Вавилонского плена.

Интересные факты

• Считая, что к ней относятся строки «Ублажи, Господи, благоволением (др.-греч. εὐδοκία) Твоим, Сион, и пусть воздвигнутся стены Иерусалимские», императрица Евдокия, живя в Иерусалиме, восстановила его стены.

Отрывок, характеризующий Псалом 50

– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…