Дворец Слушек (Вильнюс)
| Дворец | |
Дворец Слушек
Sluškų rūmai | |
 Наполеон Орда. Замковая гора и дворец Слушек | |
| Страна | Литва |
| Тип здания | дворец |
| Архитектурный стиль | Барокко |
| Строительство | 1690—1694 годы |
| Основные даты: | |
| Статус | охраняется государством |
Дворе́ц Слу́шек[1] (лит. Sluškų rūmai) — барочный дворец на левом берегу Вилии в Старом городе Вильнюса, между улицами Т. Косцюшкос (T. Kosciučkos g.) и Слушку (Sluškų g.). В настоящее время во дворце расположился факультет театра и кино Литовской академии музыки и театра. Здание охраняется государством: значилось памятником архитектуры местного значения (AtV 32) и историческим памятником республиканского значения (IR 36) [2], код объекта в Регистре культурных ценностей Литовской Республики 1070[3].
Содержание
История
Дворец возведён в 1690—1700 годах воеводой полоцким Домиником Михаилом Слушкой на искусственном полуострове на левом берегу Вилии, насыпанном специально для этого строения. Архитектором дворца был Джованни Пьетро Перти.[4].
Фасад первоначально украшали огромные ионические пилястры, обрамляющие большие окна. Дворец окружал парк итальянского типа с каналами, прудами, фонтанами и экзотическими растениями. Потолок одного из залов был стеклянным, а над ним был оборудован аквариум, в котором плавали рыбы и плескались русалки[5].
Предполагается, что оформление дворца создано Микеланджело Паллони и Джованни Пьетро Перти.[2].
Со времён Яна Казимира правители литовско-польского государства пользовались дворцом во время пребывания в городе, до тех, пока не был восстановлен пострадавший во время войны войны 1654—1667 годов Нижний замок.[6][7]. Царь Пётр I Великий останавливался во дворце Слушков в 1705 году (с 15 июля до 1 августа)[8] [9].
После смерти Слушки владельцами дворца были сначала Потоцкие (с 1719 года), потом князья Пузыны (1727—1745), позднее — опять Потоцкие (с 1745 года). В 1756 году дворец купили монахи пиаристы и основали в нём коллегию и печатню.
В 1766 году здание купил Михаил Казимир Огинский, по заказу которого архитектор Пьетро де Росси перестроил дворец. Сохранился рисунок де Росси — уникальный иконографический документ с изображением дворца после реконструкции и реставрации[5].
В 1794 году дворец был конфискован российскими властями. В 1803—1831 годах здесь размещались лесопилка и пивоварня купца Доминика Зайковского. В боковых башнях сдавались внаём богатые квартиры [7]
Позднее здание перешло в ведение российских военных властей; в здании были устроены казармы, лазарет, склады амуниции. В 1869 году здание перешло в ведение министерства внутренних дел и с 1872 года использовалась как пересылочная тюрьма. Тюрьма в бывшем дворце действовала также в 1919—1940 годах.
В 1957—1959 годах по проекту архитектора Владимира Олейниченко здание было реконструировано: разобраны перегородки тюремных камер, заменены перекрытия, увеличены окна[2].
В 1959—2002 годах в этом здании работало Вильнюсское 25-е профессионально-техническое училище. С 2002 года во дворце располагается факультет театра и кино Литовской академии музыки и театра.
Архитектура
Барочный дворец был в плане прямоугольным (таким, почти квадратным, является и нынешнее здание 48х39 м), двухэтажным с четырьмя трёхэтажными массивными боковыми башнями. Здания такого типа были широко распространены в архитектуре итальянского маньеризма[10]
Главный вход на территорию дворца вёл со стороны нынешней улицы Т. Косцюшкос через величественные барочные ворота. Ворота изобразил художник Фердинанд Рущиц на своей картине «Прошлое» (1903)[11], хранящейся в Национальной художественной галерее в Вильнюсе.[12]. В начале XX века ворота были застроены трёхэтажными корпусами и в настоящее время не видны.
Интерьеры были обильно украшены итальянским мрамором, лепниной и настенной росписью.[2]
При реконструкции в конце XIX — начале XX века были разобраны перекрытия и вместо бывших двух были оборудованы четыре этажа с деревянными перекрытиями, позднее заменёнными на железобетонные.
Напишите отзыв о статье "Дворец Слушек (Вильнюс)"
Примечания
- ↑ [www.knowledge.su/v/vilnyus- БРЭ/Вильнюс]
- ↑ 1 2 3 4 Levandauskas Vytautas, Tyla Antanas. Sluškų rūmai // Lietuvos TSR istorijos ir kultūros paminklų sąvadas. — Vilnius: Vyriausioji enciklopedijų leidykla, 1988. — Т. 1: Vilnius. — С. 304. — 792 с. — 25 000 экз. (лит.)
- ↑ [kvr.kpd.lt/heritage/Pages/KVRDetail.aspx?lang=lt&MC=1070 Dominyko ir Konstancijos Sluškų rūmų komplekso rūmai] (лит.). Kultūros vertybių registras. Kultūros paveldo departamentas prie Kultūros ministerijos. Проверено 4 января 2014.
- ↑ Vladas Drėma. Dingęs Vilnius. — Vilnius: Vaga, 1991. — С. 341—343. — 404 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-415-00366-5. (лит.)
- ↑ 1 2 Vladas Drėma. Dingęs Vilnius. — Vilnius: Vaga, 1991. — С. 342. — 404 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-415-00366-5. (лит.)
- ↑ Adam Honory Kirkor. Pasivaikščiojimas po Vilnių ir jo apylinkes / Vertė Kazys Uscila. — Vilnius: Mintis, 1991. — С. 145—146. — 280 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-417-00514-2. (лит.)
- ↑ 1 2 Tiškevičius Konstantinas. Neries ir jos krantai: Hidrografo, istoriko, archeologo ir etnografo akimis / Iš lenkų k. vertė Vytautas Būda. — Vilnius: Mintis, 1992. — С. 208. — 398 с. — 4000 экз. — ISBN 5-417-00496-0. (лит.)
- ↑ Levandauskas Vytautas, Tyla Antanas. Sluškų rūmai // Lietuvos TSR istorijos ir kultūros paminklų sąvadas. — Vilnius: Vyriausioji enciklopedijų leidykla, 1988. — Т. 1: Vilnius. — С. 303. — 792 с. — 25 000 экз. (лит.)
- ↑ J. Maceika, P. Gudynas. Vadovas po Vilnių. — Vilnius: Valstybinė politinės ir mokslinės literatūros leidykla, 1960. — С. 282. — 388 с. — 15 000 экз. (лит.)
- ↑ Vladas Drėma. Dingęs Vilnius. — Vilnius: Vaga, 1991. — С. 341. — 404 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-415-00366-5. (лит.)
- ↑ Vladas Drėma. Dingęs Vilnius. — Vilnius: Vaga, 1991. — С. 343. — 404 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-415-00366-5. (лит.)
- ↑ [www.ndg.lt/rinkinys/kūriniai/ferdinandas-ruščicas.aspx Ferdinandas Ruščicas] (лит.). Rinkinys. Nacionalinė dailės galerija. Проверено 1 февраля 2014.
Литература
- Vladas Drėma. Dingęs Vilnius. — Vilnius: Vaga, 1991. — С. 341—343. — 404 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-415-00366-5.
- Levandauskas Vytautas, Tyla Antanas. Sluškų rūmai // Lietuvos TSR istorijos ir kultūros paminklų sąvadas. — Vilnius: Vyriausioji enciklopedijų leidykla, 1988. — Т. 1: Vilnius. — С. 303—305. — 792 с. — 25 000 экз. (лит.)
Ссылки
- [195.182.68.156/DB/pilnas.jsp?mc=1070 Pilnas aprašas] (лит.). Duomenų bazė Voruta. Kultūros paveldo departamentas prie Kultūros ministerijos. Проверено 4 января 2014.
Отрывок, характеризующий Дворец Слушек (Вильнюс)
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
