Дебейки, Майкл Эллис

Майкл Дебейки
Michael Ellis DeBakey
Дата рождения:	7 сентября 1908(1908-09-07)
Место рождения:	Лейк-Чарльз, Луизиана, США
Дата смерти:	11 июля 2008(2008-07-11) (99 лет)
Место смерти:	Хьюстон, Техас, США
Страна:	США
Научная сфера:	кардиохирургия
Альма-матер:	Университет Тулейна, Страсбургский университет, Гейдельбергский университет
Награды и премии:	Премия Уильяма Проктера за научные достижения (1995) Большая золотая медаль имени Ломоносова (2003)

Майкл Эллис Дебейки (англ. Michael Ellis DeBakey; 7 сентября 1908 — 11 июля 2008) — американский кардиохирург, специалист в области хирургии.

Биография

Родился 7 сентября 1908 в городе Лейк-Чарльз (штат Луизиана), в маронитской ливанской семье иммигрантов Шакера и Рахиджи Дабаги (Dabaghi) (позднее англифицировавшие свою фамилию в Дебейки).

После окончания школы он поступает в частный вуз — Университет Тулейна, один из ведущих вузов Нового Орлеана. В то время там работают такие известные хирурги как Альтон Ошнер и Рудольф Матас. Интернатуру и ординатуру проходит там же — в госпитале Милосердия. Продолжает обучение в Страсбургском университете под руководством Рене Лериша, университете Гейдельберга под руководством Мартина Киршнера. Эти два великих хирурга во многом и определили его дальнейшую судьбу.

Вернувшись в Университет Тулейна, Майкл Дебейки служит на медицинском факультете с 1937 по 1948 год. В возрасте 23 лет он первым применяет в медицине перистальтический насос — основную часть большого количества медицинских приборов, таких как аппарат искусственного кровобращения, аппарат искусственная почка, инфузомат. В те же годы изобрел иглу для переливания крови, зажим для колостом, иглодержатель для сосудистого шва. Вместе со своим руководителем Альтоном Ошнером Дебейки впервые выдвинул предположение о взаимосвязи курения с развитием рака легких, предположение, которое было подтверждено намного позднее.

В годы II Мировой войны его привлекают в отдел хирургов-консультантов генерального штаба армии США. В 1945 году возглавляет этот отдел. Дебейки работал в Европе, где участвовал в разработке принципов реабилитации ветеранов после войны.

Его авторству принадлежит система мобильных армейских хирургических госпиталей (MASH). Разработанные им принципы спасли тысячи жизней при последующих конфликтах американской армии в Гренаде, Вьетнаме, Корее.

После войны Дебейки перебирается в Хьюстон, штат Техас и начинает работать в Медицинском Колледже Бейлора. Это — один из крупнейших медицинских вузов мира, включающий такие всемирно известные подразделения как Детский госпиталь Техаса, Центр лечения рака Андерсона, Клиника Меннингера. Здесь он продолжает заниматься наиболее передовой и интересной в то время отраслью хирургии — сердечно-сосудистой хирургией.

Дебейки является одним из первых, кто выполняет успешное аортокоронарное шунтирование после первой успешной операции Гётца в Госпитале Бронкса. Первым в 1953 году он выполняет успешную операцию каротидной эндартерэктомии. В 1958 году Дебейки выполняет первое протезирование кровеносных сосудов таким протезом. Сегодня рынок сосудистых протезов крайне широк, существуют сотни технических и коммерческих решений, однако основателем этого направления был именно Дебейки. Развивая идею возможности протезирования или шунтирования сосудов, Дебейки разработал такую широко распространённую сегодня при синдроме Лериша операцию как бифуркационное аортобедренное шунтирование.

В 1962 году Дебейки получает грант 2,5 млн долларов на разработку искусственного сердца, работающего без подключения к внешней консоли. В 1966 ему удается применить частичное искусственное сердце — левожелудочковый обход. Тем не менее в 1969 году разгорается скандал, связанный с тем, что Дентон Кули первым пересадил искусственное экспериментальное сердце человеку, с летальным исходом. Это решение было осуждено врачебной общественностью и привело к серьёзным проблемам в дальнейшей работе, в том числе и у Дебейки. Кули был вынужден покинуть Бейлор, основать Техасский институт сердца в Епископальном госпитале Святого Луки. В течение 40 лет длился конфликт великих хирургов, и только в 2007 году состоялось их примирение, когда Дебейки было 99, а Кули 87 лет.

В середине 1960-х годов он, совместно с H. Cromie, предложил конструкцию шарового протеза клапана сердца с полым титановым шаром и дакроновым покрытием стоек. Вторая модель, получившая наименование «DeBakey—Surgitool», имела титановые седло и стойки, покрытые высокомолекулярным полиэтиленом. В модели, разработанной совместно с J. Bokros, корпус покрывали пиролитическим углеродом, а в 1969 году из этого материала был создан и шаровый запирающий элемент, однако в 1978 году клиническое использование модели было прекращено из-за повышенного гемолиза.

Медицинский стаж Майкла Дебейки составляет 75 лет. Считается, что за свою жизнь он прооперировал более 50000 человек. Дебейки лечил графа Виндзорского, шаха Ирана, короля Иордании, президента Турции, лидера Никарагуа, американских президентов Кеннеди, Джонсона и Никсона. Тем не менее, ДеБейки не делал разницу в отношении или хирургической технике между ними и простыми бедняками. «После того, как ты рассекаешь их кожу, ты понимаешь, что все они одинаковые», говорил он.

Перфекционист по сути, Дебейки был нетерпим к малейшей некомпетентности. Известно, что он был довольно груб к своей хирургической бригаде в случае малейших недостатков в технике. При этом он был весьма интеллигентным, внимательным и вежливым человеком. Известен он также был нетерпимостью к возражениям «зеленых» на использование животных в экспериментах, считая это нарушением прав в первую очередь человека.

Всю жизнь прожив с одной женой, Дианой Купер Дебейки, родившей ему четырёх сыновей, он потерял её в 1972 в результате инфаркта. Через три года он женится на немецкой актрисе Катрин Фельхабер, которая рожает ему дочь Ольгу.

В 2005 году у Майкла Дебейки развивается расслаивающая аневризма аорты. Единственно возможным вариантом является операция протезирования, детально разработанная им же. Дебейки переносит эту операцию, выполненную его учениками, ставя своеобразный рекорд возраста выживания при такой операции.

Известные выражения Дебейки:

• Самое страшное — и ты никогда не приготовишься к этому — когда больной умирает у тебя во время операции. Ты всякий раз умираешь вместе с ним.
• Я запланировал свою последнюю операцию, когда мне было 90. Я понял, что сделал много и пора уступать место коллегам. Но если у Вас сейчас возникнут проблемы с сердцем, требующие хирургического вмешательства, и я окажусь единственным врачом вокруг, я несомненно сделаю это.
• Одна из самых редких вещей, которые мы делаем, мы думаем. Я не знаю, почему люди не хотят делать это чаще. Это ничего не стоит. Подумайте об этом.

19 ноября 2003 года награждён высшей наградой Российской Академии Наук — Большой золотой медалью имени М. В. Ломоносова — за «выдающиеся достижения в области хирургии сердца». В 2007 году награждён высшей наградой США — Золотой медалью Конгресса.

Дебейки в России

В 1972 году Майкл Дебейки был приглашен в Москву при проведении операции Мстиславу Келдышу.

В 1996 году он был приглашен в Москву в качестве консультанта на операцию аорто-коронарного шунтирования, которую Ренат Акчурин проводил первому президенту России Борису Николаевичу Ельцину.

См. также

• Пересадка сердца
• Кардиохирургия

Ссылки

• [www.debakeydepartmentofsurgery.org/home/content.cfm?menu_id=40&pageview=splash Сайт хирургического отделения Майкла Дебейки]  (англ.)
• [www.houston.va.gov/ Сайт Медицинского центра для американских ветеранов Майкла Дебейки]  (англ.)
• [www.nytimes.com/2006/12/25/health/25surgeon.html?ex=1324702800&en=4d71073f5956dce1&ei=5090 The Man on the Table Devised the Surgery] — «New York Times» от 25 декабря 2005  (англ.)
• [www.aif.ru/health/article/19580 Интервью Майкла ДеБейки газете АиФ]  (рус.)
• [www.mc.vanderbilt.edu/diglib/sc_diglib/cardiac_surgery/debakey.html М. Дебейки. Интервью В. Стоуни (1999 г.)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Дебейки, Майкл Эллис

Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.