Ермаков, Иван Прохорович

Иван Прохорович Ермаков
Дата рождения	28 августа 1900(1900-08-28)
Место рождения	посёлок Нижняя Крынка, ныне Макеевский городской совет, Донецкая область
Дата смерти	23 марта 1964(1964-03-23) (63 года)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Кавалерия Танковые войска
Годы службы	1918 — 1954 годы
Звание
Командовал	26-й кавалерийский полк 91-й танковый полк 22-я танковая бригада 5-й гвардейский механизированный корпус 24-я гвардейская механизированная дивизия 19-я гвардейская механизированная дивизия
Сражения/войны	Гражданская война в России Великая Отечественная война
Награды и премии

Иван Прохорович Ермаков (28 августа 1900 года, посёлок Нижняя Крынка, ныне Макеевский городской совет, Донецкая область — 23 марта 1964 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-майор танковых войск (1943 год).

Начальная биография

Иван Прохорович Ермаков родился 28 августа 1900 года в посёлке Нижняя Крынка ныне Макеевского городского совета Донецкой области.

Военная служба

Гражданская война

В январе 1918 года вступил в ряды 1-го партизанского отряда, в составе которого принимал участие в боевых действиях на Южном фронте. С июля 1919 года служил в штабе войск ВОХР красноармейцем и командиром отделения. В сентябре того же года был направлен на учёбу в 1-ю Московскую кавалерийскую школу, после окончания которой в 1922 году был назначен на должность помощника командира взвода в 6-м кавалерийском полке.

Межвоенное время

С декабря 1924 года Ермаков служил в ремонтном кавалерийском депо Северо-Кавказского военного округа на должностях командира взвода, временно исполняющего должности помощника командира эскадрона и руководителя спорта. С октября 1926 года служил на должностях командира взвода отдельного пулемётного эскадрона, начальника хозяйственного довольствия полка и командира эскадрона в 26-м и 19-м кавалерийских полках.

В 1930 году закончил курсы усовершенствования хозяйственников Киевского военного округа, а в октябре 1932 года — кавалерийские курсы усовершенствования командного состава в Новочеркасске.

В феврале 1933 года был назначен на должность начальника полковой школы 21-го кавалерийского полка, а с августа 1936 года служил в особом кавалерийском полку НКО на должностях командира эскадрона, начальника полковой школы и помощника командира полка по хозяйственной части.

В январе 1940 года был назначен на должность командира 26-го кавалерийского полка (1-я особая кавалерийская бригада им. И. В. Сталина), а в марте 1941 года — на должность командира 91-го танкового полка (46-я танковая дивизия, 21-й механизированный корпус, Московский военный округ).

Великая Отечественная война

23 июня 21-й механизированный корпус был включён в состав Северо-Западного фронта, после чего принимал участие в ходе приграничного сражения в районе Даугавпилс, ведя тяжёлые боевые действия против 4-й танковой группы противника, а затем отступал на псковском направлении.

В сентябре 1941 года Ермаков был назначен на должность командира 22-й танковой бригады, которая принимала участие в битве за Москву, в ходе которой вела оборонительные бои в районе Волоколамска, Можайска и Звенигорода, а затем наряду со 2-м гвардейском кавалерийским корпусом под командованием генерала Л. М. Доватора принимала участие в рейде по тылам противника. В октябре 1942 года в ходе боевых действий в районе Ржева Ермаков был тяжело ранен. Ещё находясь на лечении в госпитале, был назначен на должность заместителя командующего 31-й армией по танковым вопросам, однако в ноябре был назначен на эту же должность в 1-й гвардейской армии.

В феврале 1943 года был назначен на должность командующего бронетанковыми и механизированными войсками 3-й гвардейской армии, в октябре того же года — на должность заместителя командира, а в апреле 1945 года — на должность командира 5-го гвардейского механизированного корпуса, который принимал участие в ходе Берлинской наступательной операции и награждён орденом Красного Знамени за отличия при ликвидации группировки противника, окружённой юго-восточнее Берлина. В ходе Пражской наступательной операции Ермаков проявил мужество и храбрость, умело управлял частями корпуса, широко применяя манёвр, разведку и бой на уничтожение противника, за что был награждён орденом Суворова 2 степени.

Послевоенная карьера

После войны Ермаков продолжил командовать 5-м гвардейским механизированным корпусом, а после его расформирования в июне 1946 года был назначен на должность командира 24-й гвардейской механизированной дивизии, в июне 1947 года — на должность командира 19-й гвардейской механизированной дивизии в составе Группы советских войск в Германии.

В феврале 1949 года был направлен на академические курсы усовершенствования офицерского состава при Военной академии бронетанковых и механизированных войск, по окончании которых в декабре того же года был назначен на должность заместителя командира по бронетанковым и механизированным войскам 16-го гвардейского стрелкового корпуса, а в феврале 1954 года — на должность помощника командира 6-го стрелкового корпуса по бронетанковой технике.

Генерал-майор танковых войск Иван Прохорович Ермаков в октябре 1954 года вышел в запас. Умер 23 марта 1964 года в Москве.

Награды

• Орден Ленина;
• Три ордена Красного Знамени;
• Орден Суворова 2 степени;
• Орден Богдана Хмельницкого 2 степени;
• Орден Красной Звезды;
• Медали.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 2. — С. 220—222. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Ермаков, Иван Прохорович

«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.