Изяслав Давыдович

Изяслав Давыдович
Князь черниговский
1151 год — 1157 год
Предшественник:	Владимир Давыдович
Преемник:	Святослав Ольгович
Великий князь киевский
зима 1155 года — март 1155 года
Предшественник:	Ростислав Мстиславич
Преемник:	Юрий Владимирович Долгорукий
19 мая 1157 года — осень 1158 года
Предшественник:	Юрий Владимирович Долгорукий
Преемник:	Мстислав Изяславич
12 февраля 1161 — 6 марта 1161
Предшественник:	Ростислав Мстиславич
Преемник:	Ростислав Мстиславич
Вероисповедание:	Православие
Смерть:	6 марта 1161(1161-03-06)
Род:	Рюриковичи
Отец:	Давыд Святославич

Изяслав Давыдович (? — 6 марта 1161) — князь стародубский (1146-1147 год), черниговский князь и Великий князь киевский (1155 год, с 1157 по 1158 год, 1161), третий сын черниговского князя Давыда Святославича.

Биография

См. также: Междоусобная война на Руси (1146—1154)

Изяслав вместе со своим братом, князем черниговским Владимиром, активно участвовал в междоусобице, последовавшей за смертью киевского князя Всеволода Ольговича (двоюродного брата Изяслава) в 1146 году. Преследовал изгнанного из Новгород-Северского княжества двоюродного брата Святослава Ольговича и был разбит (1147). В 1149 году вместе с Изяславом Мстиславичем выступил против осаждавшего Переяславль Юрия Долгорукого и проиграл сражение.

В 1151 году братья приняли участие в сражении на речке Малый Рутец, причём Изяслав выступил на стороне Изяслава Мстиславича, а Владимир (он в этой битве погиб) — на стороне Юрия Долгорукого. Битва завершилась победой Изяслава Мстиславича, а Изяслав Давыдович получил черниговский престол. Вскоре после этого Юрий Долгорукий с половцами осаждал Чернигов, но не сумел его взять.

Борьба за киевское княжение

13 ноября 1154 года Изяслав Мстиславич умер. Киевляне призвали на престол смоленского князя Ростислава Мстиславича, но Изяслав Давыдович с войсками Глеба Юрьевича, сына Юрия Долгорукого, и половцами разбил Ростислава и сам занял престол. Скоро он был вынужден уступить Киев Юрию Долгорукому, который привёл войско с севера, и вернуться в Чернигов. Однако он продолжал претендовать на Киев, где в отличие от других черниговских князей приобрел определенную популярность — в частности потому, что вместе с женой выкупал взятых половцами в плен воинов и союзников Ростислава Мстиславича, среди которых был и князь Святослав Всеволодович.

Юрий Долгорукий умер (предположительно, был отравлен боярами) 15 мая 1157 года. Изяслав во второй раз стал великим князем. Он попытался оставить за собой Черниговское княжество, но после недолгого конфликта согласился уступить Чернигов Святославу Ольговичу, хотя удержал за собой часть черниговских земель. В 1158 году он отказался выдать галицкому князю Ярославу Осмомыслу его соперника, двоюродного брата-изгоя — Ивана Берладника, который был давно изгнан из своего удела и, скитаясь по Руси и степям, служил по найму другим князьям. В ответ Ярослав образовал против Изяслава коалицию с волынским князем Мстиславом Изяславичем и Владимиром Андреевичем пересопницким. Ольговичи отказались поддержать Изяслава Давыдовича; он привлек на свою сторону половцев, но в сражении под Киевом (конец 1158 года) изменили берендеи, и Изяслав вынужден был бежать в землю вятичей. Мстислав отдал киевское княжение Ростиславу Мстиславичу.

Вскоре после этого Изяслав был разбит галицко-волынским отрядом, который опустошил землю вятичей. В ответ Изяслав привёл половцев и с ними совершил поход в Смоленское княжество. На его сторону перешли князья северский, курский и вщижский, после чего он осадил Глеба Юрьевича в Переяславле. Осада была отбита, но Изяслав с половцами 8 февраля перешёл замёрзший Днепр у Вышгорода и 12 февраля 1161 года внезапным ударом захватил Киев. Ростислав по совету дружины бежал из Киева и укрылся в Белгороде. Осада в течение 4-х недель Белгорода войском Изяслава не увенчалась успехом, а тем временем подошли союзники Ростислава — Мстислав Изяславич, Рюрик Ростиславич, Владимир Андреевич и правивший в Поросье Василько Юрьевич. Половцы Изяслава разбежались, бежал и сам Изяслав, торки нагнали и разбили его войско, а сам он получил смертельное ранение.

Похоронен в Чернигове в церкви Бориса и Глеба.

Семья и дети

Сведений о жене Изяслава не сохранилось.

Дочь Изяслава замужем (1156) за Глебом Юрьевичем (ум. 1171), князем переяславским.

Литература

• Соловьёв С. М. История России с древнейших времен. Кн. 1, Т. 2. — М.: Мысль, 1988.
• Рыжов К. Монархи России (600 кратких жизнеописаний). — М.: Вече, 2007. — 576 с. — ISBN 5-9533-0851-5.
• Карамзин Н. М. История государства Российского. — М.: Эксмо, 2006.
• Экземплярский А. В. Черниговские, князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Изяслав Давыдович

– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.