Святослав Ольгович

Святослав Ольгович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Князь Новгородский
1136 — 1138
Предшественник:	Всеволод Мстиславич
Преемник:	Святополк Мстиславич
1140 — 1141
Предшественник:	Ростислав Юрьевич
Преемник:	Святослав Всеволодович
Князь Новгород-Северский
1146 — 1157
Предшественник:	Игорь Ольгович
Преемник:	Святослав Всеволодович
Князь Черниговский
1157 — 1164
Предшественник:	Изяслав Давыдович
Преемник:	Святослав Всеволодович
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	1106/1107
Смерть:	1164(1164)
Род:	Рюриковичи, Ольговичи
Отец:	Олег Святославич
Мать:	дочь половецкого хана Осолука
Дети:	Олег, дочь, дочь, Мария, Игорь, Всеволод

Святосла́в О́льгович (1106/1107 — ум. 15 февраля 1164) — князь новгородский (1136—1138, 1139—1141), курский (1138—1139), стародубский и белгородский (1141—1146), новгород-северский (1146—1157), туровский (1149—1151), черниговский (1157—1164), сын черниговского князя Олега Святославича (Гориславича).

Биография

См. также: Междоусобная война на Руси (1146—1154)

Когда новгородский князь Всеволод Мстиславич при поддержке новгородского посадника Константина Микульчича вернулся в Новгород, то в 1136 году в городе вспыхнул мятеж: князю припомнили и то, что хотел обменять Новгород на Переяславль, и что бежал с поля боя во время сражения при Ждане горе против суздальцев, и новгородцы, призвав псковичей и ладожан, изгнали его, продержав Всеволода в епископском дворе с женой, детьми и тёщей, под охраной 30 мужей, 2 месяца, и просили князя от Чернигова у Всеволода Ольговича, а тот прислал своего младшего брата Святослава. Примечательно, что новгородское княжение впервые было занято представителем княжеской группировки, открыто оппозиционной Киеву. Изгнание Всеволода советский историк Б. Д. Греков классифицировал как «революция в Новгороде XII века» в 1929 году в статье, носившей весьма характерное название для того времени «Революция в Новгороде Великом в XII веке». Это событие стало принято называть началом Новгородской республики.

Вскоре Святослав женился в Новгороде (по версии В. Н. Татищева — на дочери новгородского посадника Петрилы). Новгородский епископ Нифонт отказался венчать жениха и невесту. Венчал их «свой поп» в Николо-Дворищенском соборе:

оженися Святослав Олговиць Новегороде, и веньцяся своими попы у святого Николы; а Нифонт его не венця, ни попом на сватбу, ни церенцем дасть: глаголя: „Не достоить ея пояти“

В целях примирения с Нифонтом, Святослав возобновил древний устав Владимиров, определив епископу брать вместо десятины 100 гривен из княжеской казны, кроме некоторых сборов и пошлин.

В этом же году Святослав едва не был убит сторонниками Всеволода, и посадник Константин направился (в 1137 году) в Вышгород к Всеволоду и уговорил его идти ко Пскову. Псковичи приняли Всеволода своим князем, но новгородцы, узнав, что Всеволод Мстиславич стал князем в Пскове и хочет сесть опять у них, отправили туда войско во главе со Святославом. Войско состояло не только из новгородцев. Святослав призвал на помощь брата Глеба с курянами и половцами. Псковичи просили «не проливать крови братьев своих», но Всеволод умер сам, и кровопролития, по-видимому, не было.

Однако из-за вражды Мономаховичей с Ольговичами и торговля прекратилась, и не было мира ни с Суздалем, ни со Смоленском, ни с Киевом, ни с Полоцком. Из-за этого цены на продовольствие в Новгородской земле выросли, а новгородцы призвали князем Ростислава Юрьевича из Суздаля, выгнав Святослава 1138 году в Киев. Святослав отправился в Киев, но его схватили по пути смоляне и «стерегли» в Смядынском монастыре, а его жена была в монастыре святой Варвары в Новгороде.

После примирения Киевского князя Ярополка Владимировича с братом Святослава Всеволодом Ольговичем Святослав был отпущен в Киев. Получив от брата Всеволода, ставшего киевским князем, Курск, Святослав воевал за Переяславль с князем Андреем Владимировичем, но был разбит.

Через год, в 1139 году, отец Ростислава Юрьевича князь Юрий Долгорукий, прибыв в Смоленск, звал новгородцев в поход на Киев, но безуспешно, и Ростиславу пришлось бежать в Смоленск к отцу. Князем в Новгороде стал опять Святослав Ольгович, но ненадолго: в 1141 году Всеволод отозвал брата в Киев, а новгородцев просил принять князем своего сына. Однако Святослав, не дождавшись племянника, сбежал в Стародуб. Оттуда Всеволод вызвал его в Киев. Святослав стал опять князем в Курске и в черниговском уделе — Новгороде Северском. После Всеволод дал ему в княжение Белгород.

После смерти Всеволода Ольговича (1146) и убийства киевлянами Игоря Ольговича Святослав боролся за то, чтобы сохранить новгород-северское княжение. Черниговские Давыдовичи, оберегая свои владения, вступили в союз с Изяславом Мстиславичем и сами претендовали на Новгород-Северский. Но в борьбу против Изяслава за Киев включился Юрий Долгорукий, с помощью которого Святослав смог отстоять свои владения.

Черниговское княжение

См. также: Междоусобная война на Руси (1158—1161)

Когда в Киеве умер Юрий Долгорукий (1157), киевским князем стал Изяслав Давыдович, Святослав перешёл за ним в Чернигов. Но в 1159 году Изяслав был изгнан из Киева, а его победитель Мстислав Изяславич с галичанами посадил в Киеве старшего из Мономаховичей, Ростислава Мстиславича. Святослав не уступил Изяславу Чернигов, и тот начал одновременную борьбу за Киев и Чернигов в союзе с половцами, причём сторону Изяслава приняли даже племянники Святослава и его старший сын Олег. Святославу удалось отстоять Чернигов, и противник подверг разорению смоленские земли. Ростислав через своего сына Романа (женатого на дочери Святослава) якобы (возможно, это было дезинформацией, созданной противниками их союза) обещал Изяславу Чернигов, а Святослав призывал Изяслава отказаться от претензий на Киев и вернуться на левобережье Днепра, «здесь вся твоя правда будет».

Изяслав заключил династический союз с Андреем Боголюбским, но участие владимирских войск свелось к защите удела Святослава Владимировича, Вщижа, и в итоге тому пришлось признать старшинство Ростислава Мстиславича.

В 1164 году по смерти Святослава ему наследовал племянник Святослав Всеволодович, а сын Олег уехал в Новгород-Северский. При этом потомство Святослава Ольговича получило исключительное право на занятие северских уделов и сохранило права на Чернигов.

Семья и дети

Браки:

• В 1107 году Олег Святославич женил своего сына на половчанке, дочери половецкого хана Аепы Гиргенева. В летописи не указано имя княжича, но полагают, что это был Святослав Ольгович.
• В 1136 году Святослав Ольгович женился в Новгороде. По версии В. Н. Татищева на дочери новгородского посадника Петрилы. Летопись сообщает, что архиепископ Нифонт отказывался их венчать, поскольку князь был «не достоить ея пояти» — почему, неизвестно (препятствием могло быть близкое родство, число предыдущих браков у одного из брачующихся или отъем жены у живого мужа).

Дети:

• Олег Святославич (князь новгород-северский)
• дочь — замужем за внуком Владимира Мономаха Владимиром Андреевичем
• дочь — с 1149 года замужем за Романом Ростиславичем Смоленским
• Мария Святославна (1149—1189?) — с 1166 года замужем за Ярополком Изяславичем
• Игорь Святославич (1151—1202)
• Всеволод Святославич (князь курский) (1153?—1196)

См. также

• Устав новгородского князя Святослава Ольговича

Образ Святослава Ольговича в кино

• Князь Юрий Долгорукий (1998; Россия) режиссёр Сергей Тарасов, в роли Святослава Николай Олялин.

Литература

• Экземплярский А. В. Черниговские, князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Карамзин Н. М. История государства Российского. — СПб.: Тип. Н. Греча, 1816—1829.
• Раздорский А. И. [old-kursk.ru/book/razdorsky/ra001.html Князья, наместники и воеводы Курского края XI-XVIII вв]. — Курск: Регион-Пресс, 2004. — 125 с. — ISBN 5-86354-067-2.
• Пчелов Е. В. [history.org.ua/JournALL/ruthenica/3/3.pdf Генеалогия семьи Юрия Долгорукого] // Ruthenica. — Киев: Інститут історії України НАН України, 2004. — С. 68—79. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1995-0276&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1995-0276].

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/sv_olg.html Святослав Ольгович\\Проект «Хронос»]

Отрывок, характеризующий Святослав Ольгович

– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.