Калабалин, Семён Афанасьевич

Калабалин Семён Афанасьевич
Семён Калабалин в молодые годы
Род деятельности:	педагог-подвижник, контрразведчик, писатель
Дата рождения:	21 августа 1903(1903-08-21)
Место рождения:	с. Сулимовка Полтавская область, Российская Империя
Гражданство:	Российская Империя, СССР
Дата смерти:	24 июня 1972(1972-06-24) (68 лет)
Место смерти:	д. Клемёново Егорьевского р-на Московская область СССР
Супруга:	Калабалина (Подгорная) Галина Константиновна
Дети:	Антон, Галина, Елена и Константин
Награды и премии:
Разное:	воспитанник, сподвижник, продолжатель дела А.С.Макаренко

Калабалин Семён Афанасьевич (21 августа 1903, Сулимовка, Полтавская область, Российская импеерия — 24 июня 1972, Клемёново, Егорьевский район, Московская область) — один из наиболее известных воспитанников, затем сподвижник и, совместно с супругой Галиной Константиновной, продолжатель дела Антона Семёновича Макаренко.

Родился в Сулимовке на Полтавщине в августе 1903 г. Точный день рождения не известен. В разных источниках сам Калабалин приводил и 14 августа (автобиография 1942 г.) и 21 августа (в своей автобиографической книге «Бродячее детство»).

Умер 24 июня 1972 г. в Клемёновском Егорьевского р-на Московской обл., где был директором очередного детского дома-интерната, работавшего по методикам А. С. Макаренко. Всего супруги Калабалины с сотрудниками и помощниками воспитали более 15 тысяч воспитанников целого ряда детских домов в России, Грузии и на Украине.

Трудное детство

Уже в перестроечные годы стала известна автобиография, которую в 1942-м году по просьбе работников НКВД написал С. А. Калабалин.

«Родился я в 1903 году, 14 августа, в селе Сулимовке на Полтавщине. Мои родители занимались сельским хозяйством — батрачили, так как земли своей, избы и, вообще, никакого имущества не имели. В связи с тем, что не было своего гнезда, мы часто переезжали из села в село на жительство, а в селе из избы в избу поселялись за отработок.

Себя я помню из села Сторожевого Чутовского района Полтавской области. Уже девятилетним мальчиком я был определён в пастушки к кулаку Сивоволу за три рубля в лето и за первые штанишки в жизни из сурового полотна. На другое лето я был определён пастухом к кулаку Завгороднему в с. Васильевку, — уже за 8 руб., а на третье лето к кулаку Наливко Николаю.

Зимою ходил в церковно-приходскую школу 4-летку, которую и закончил в 1915 году. В том же году меня свели к помещику Голтвянскому и продали за 40 р. в год; лето — пастухом, а зиму — коровником».

Таким образом Семён Калабалин происходит из трудовой семьи и сам вынужден трудиться в помощь семье, от работы не бегает, делает это, судя по всему, вполне успешно, но в августе 1916 г. Семён был вынужден уйти из дому.

Произошло это так. В один из жарких августовских дней коров одолели слепни, ими овладело своего рода «коровье бешенство» и, несмотря на все усилия юных пастухов, они, возвращаясь на усадьбу, прогалопировали в коровник мимо помещицы Голотвянской, варившей во дворе варенье. Та, раздосадованная, не стала долго разбираться и, схватив первого попавшегося пастушонка (им оказался Семён), начала, ругаясь и выдирая клочья волос, бить его ложкой из под варенья по лицу.

«Я был вне себя от всего происшедшего, от погони за взбесившимися коровами, от собственного крика, от страха, от боли. Я знал, что вины моей никакой нет и бьют меня несправедливо. Кровь бросилась мне в голову. Неожиданно для самого себя, пожертвовав клоком волос и вырвавшись из цепких рук помещицы, я изо всей силы хлестнул её кнутом. Видно, удар был удачным. На помещице треснуло платье. Она стала громко кричать» — вспоминает С. А. Калабалин в первой главе своей книги «Бродячее детство».

Ответ кнутом даже на незаслуженную, как следует из воспоминаний Калабалина, пощёчину хозяйки выглядит хотя и несколько чрезмерным, но, в общем-то, случайным событием. Помещица, кстати, в отместку за это открыто грозится — нет, не обратиться в суд, а просто стереть Семёна с лица земли, а заодно присваивает весь его заработок за первые летние месяцы.

Первые две недели Семён ещё жил в огородах села, питаясь чем придётся и, наконец, ушёл в г. Полтаву. Жил в воровских притонах, на кладбище и промышлял карманными и квартирными кражами. Имел около полусотни приводов в полицию и однажды был направлен в колонию для малолетних преступников.

Через некоторое время его прихватывают для попрошайничества и много месяцев он под начальством лжеслепого проходимца вынужден обходить города и посёлки Украины, зарабатывая за скудное питание последнему на богатую жизнь в Полтаве. При удобном случае убегает от своего хозяина, возвращается в Полтаву. Из интереса к лошадям помогает выгуливать их в прибывшем в Полтаву цыганском таборе, а через некоторое время и уходит с ними в качестве приёмного сына одного из цыган. Учится езде на лошадях, зажигательным танцам, участвует порой и в проказах таборной молодёжи.

Но оборотная сторона цыганской «вольницы» — это жёсткость, и даже жестокость иных цыганских законов. Семён помогает выиграть на спор для приёмного отца хорошую собаку — большую ценность в таборе. Но по цыганским законам помощника полагается … отхлестать кнутом. Ощутив на своей спине подобную «благодарность», Семён уходит и из табора.

В конце 1917 года Семён пристал к вооружённому отряду, налетевшему на город и ушедшему в лес в окрестности г. Полтавы. Оказалось, что во главе отряда красных партизан стоял его брат Иван. Позже отряд вошёл в состав 1-го Украинского Советского полка имени Шевченко. Брат был командиром батальона, Семён — разведчиком. В бою с гайдамаками под ст. Раздольная Семён был ранен в ногу, лежал в Николаеве, а затем в 1919 г. уехал в Полтаву. Выздоровев, снова нашёл своего брата Ивана.

Затем отряд влился в 501 полк, который действовал против деникинских войск. В бою под Белогородом Семён был ранен в руку. Лежал в Харькове, заболел тифом, был переведён в тифозный городок, а после выздоровления уехал к родным в с. Сторожевое, где застал отца, мать и младшую сестру. Братья Ефим, Иван, Андрей и Марк были в Красной Армии.

Позже то, что Семён уже переболел тифом и получил невосприимчивость к нему, сыграет большую роль в тяжелейшие дни Колонии под руководством А. С. Макаренко, когда, по воспоминаниям Калабалина, «не заболели тифом только Антон Семёнович, Калина Иванович, лошадь и я», а надо было готовить дрова (холодное время года), отвозить заболевших в больницу и т.д. и т.п.

Пожив дома около месяца, Семён уехал в Полтаву и в марте или апреле 1920 года с отдельным 53 батальоном уехал на Польский фронт. Под Проскуровым был ранен в обе ноги, но не сильно. Лежал с неделю в какой-то деревне, а затем добрался до Полтавы и в армию больше не возвращался.

И тут Семёна встречает тяжёлая весть — подло убит из-за угла его брат Иван, возвращавшийся после краткой побывки в родном селе, куда ходил увидеть новорождённого сына. В груди у Семёна вспыхнуло желание отомстить обидчикам. В условиях гражданской войны едва ли не единственным способом сделать это ему представляется сборка собственного «отряда благородных мстителей» и совершение правосудия над убийцами. Замыслу вроде бы способствует встреча с несколькими старыми приятелями, и вот отряд уже создан. Но быстро найти след преступников не удаётся, а участникам отряда необходимо питаться, кормить лошадей, для чего приходится отбирать еду и корм у селян. Заодно кое-кто из членов постоянно растущего отряда начинает прихватывать и другие вещи. Логика жизни преобладает над намерениями основателя отряда — его приказаний слушаются только тогда, когда это приказ грабить или приказ отходить, а кто отдаст эти приказы — по большому счёту уже всё равно. Таким образом, отряд очень скоро стал обычной воровской шайкой, с которой через несколько месяцев и расправляются соответствующим образом. Знаменательно, что грамотно, без единого выстрела, задержавшим шайку конным отрядом милиции в декабре 1920 г. руководил один из старших братьев Семёна Ефим, который в качестве приветствия встретил Семёна … чувствительным ударом кнута и отправил под суд на общих основаниях.

Таким образом, Семён происходил не из какой-то потомственной бандитской или воровской семьи, а из вполне трудовой — батраческой. С трудом знаком с ранних лет и от труда не бегал — ни от тяжёлого сельского — с утра до ночи, ни от ратного — в партизанском отряде и в Красной армии. Это важно отметить, поскольку ряд исследователей творчества Макаренко коротко сразу представляют Семёна Калабалина как изначального бандита, причём особо опасного.

С Антоном Макаренко

После разгрома шайки и расстрела её взрослых участников следователи не знают, что делать с Калабалиным — кроме руководства шайкой особо тяжких деяний он не совершал, расстреливать, как несовершеннолетнего, его не полагается, просто так отпустить тоже нельзя, а мест в тюрьме не хватает и для куда более «заслуженных» сидельцев. В тюрьме Семён Калабалин просидел три месяца и, когда Макаренко очередной раз заходит в тюрьму «за пополнением», ему решением комиссии по делам несовершеннолетних предлагают забрать и Семёна, что и было сделано после короткого разговора с заключённым в присутствии начальника тюрьмы.

Удивительные подробности этого дня (9 марта 1921 г.) ярко описаны в нескольких заключительных главах книги «Бродячее детство». Дальнейшая жизнь Семёна Калабалина в колонии им. Горького, а затем и коммуне им. Дзержинского автором не описана, поскольку он оказался одним из главных действующих лиц «Педагогической поэмы», названный в ней Семёном Карабановым…

В отличие от ряда выпускников колонии и коммуны, поступавших на педагогические отделения ВУЗов, Семён Калабалин пробует стать хлеборобом — поступает в сентябре 1923 г. на рабфак и по лето 1925 г. обучается на Инженерно-мелиоративный факультете Харьковского сельхозинститута. Агрономом, однако, Калабалин не стал. «Хай ему с тем хлеборобством, — сказал он своему учителю, — Не можу без пацанов буты. Сколько ещё хлопцев дурака валяет на свете, ого! Раз вы, Антон Семёнович, в этом деле потрудились, так и мне можно».

Летом 1925 г. Семён Калабалин возвращается в Колонию им. Горького уже в качестве воспитателя и трудится там (и, после переезда в Куряж — в Куряжской колонии) до ноября 1926 г.

13 ноября 1926 г. призван в Красную Армию, проходил службу в 74-м полку, размещавшемся на ст. Яреськи железнодорожной ветки Киев-Полтава. Досрочно демобилизован в сентябре 1927 г. из-за травмы, полученной на спортивных соревнованиях, после лечения в госпитале.

В октябре 1927 г. Семён Афанасьевич женится на Галине Подгорной - так же воспитаннице колонии им.Горького (в «Пед. поэме» — Черниговке), которая на всю жизнь становится не только его спутницей, но и сотрудницей и сподвижницей на «педагогическом фронте».

С октября 1927 г. по август 1928 г. С. А. Калабалин по поручению А. С. Макаренко заведует на станции Комаровка под Харьковом (Харьковская обл., г. Пивденное) общежитием воспитанников детских домов и коммун.

С августа 1928 г. по январь 1929 г. является воспитателем, затем заведующим учебно-воспитательной частью Будянской колонии им. В. Г. Короленко (пос. Буды Харьковской обл.).

С 1 февраля 1929 г. по март 1931 г. вновь удаётся сотрудничать с А. С. Макаренко, уже в коммуне им. Ф. Э. Дзержинского, где он трудится воспитателем (более точно — физкультурным руководителем коммуны).

Накопленный опыт воспитания и желание расширить область применения опыта Макаренко воодушевляет С. А. Калабалина к началу самостоятельно работы в этом направлении. Для этого он сознательно напрашивается на работу в самые запущенные и неблагополучные детские дома, ставя единственное условие — чтобы ему хотя бы первое время не мешали и не докучали проверками.

С марта 1931 г. по март 1932 г. — он старший воспитатель («командир батальона») детской воспитательной колонии (Детское Село, Ленинградская область).

С марта 1932 г. по август 1934 г. — старший воспитатель школы-колонии № 66 для трудновоспитуемых детей (г. Ленинград, пригород «Сосновая Поляна»).

С августа 1934 г. по май 1935 г. — заведующий учебной частью детского дома № 54 (Сталинский район г. Ленинграда).

С июня 1935 г. по декабрь 1935 г. — временно исполнял обязанности инспектора Управлениями колониями НКВД УССР (Управление возглавлял А. С. Макаренко) (Киев). Заместитель начальника Одесского детского приёмника (Одесса).

С 18 декабря 1935 г. по 24 января 1938 г. — помощник Управляющего и начальник учебно-воспитательной части Винницкой трудовой колонии № 8 НКВД Украины (Винница).

После ареста Г. Ягоды в апреле 1937 года (см. Большой террор) Болшевская коммуна была разгромлена и разогнана, М. С. Погребинский по официальной версии застрелился. Через несколько месяцев, 24 января 1938 г., по ложному доносу был арестован и Калабалин. Как «враг народа», содержался во внутренней тюрьме Управления НКВД по Винницкой области. После полутора месяцев следствия отпущен, в том числе по многочисленным просьбам его воспитанников, постоянно дежуривших у тюрьмы. Это произошло 2 марта 1938 г.

После освобождения С. А. Калабалин возвращается к воспитательной деятельности.

С 27 марта 1938 г. по 16 мая 1939 г. — заведующий учебной частью Соколовского специального детского дома (Винницкая обл., Крижопольский район, пос. Соколовка).

С 20 мая 1939 г. по 1 ноября 1940 г. — директор Барыбинский детдома (детский дом № 3 Мосгороно, Московская обл., ст. Барыбино).

С 3 ноября 1940 г. по 14 июля 1941 г. — директор детского дома № 60 Мосгороно с особым режимом (г. Москва, Сокольнический район).

До конца жизни А. С. Макаренко (в 1939 г.) Калабалин поддерживал с ним самые тесные деловые и дружеские отношения, постоянно переписывался и при первой возможности лично посещал учителя, приглашал его, если позволит здоровье Антона Семёновича, к себе в гости.

Сороковые годы

Июнь 1941-го он встретил в Москве — директором детдома для трудных детей № 60. Однако отъездом детдома на восток руководила уже его супруга и соратница Галина Константиновна. Калабалин записался на фронт добровольцем, но не попал ни в действующую армию, ни в ополчение. Он был отобран военной разведкой для выполнения особых заданий.

После выброски в тыл врага его группу разнесло ветром, он смог найти только двоих. Их обнаружили и стали преследовать бандеровцы и, пытаясь увести их от остальных, он отвлекал их на себя, пока его не взяли в плен. Его, с несколькими другими, повели на расстрел. Разъярённая бандеровка попыталась заколоть его вилами, но неудачно, попав в ноги. После этого был отправлен в лагерь для военнопленных.

Несколько раз пытался бежать, но неудачно (был выдан), чудом выжил. После этого изобразил готовность сотрудничества с абвером, был отобран в диверсионную школу, а после заброски в советский тыл убедил всю свою группу сразу явиться в НКВД. В течение нескольких лет после этого вёл радиоигру с целью дезинформации противника, в частности, во время Сталинградской и перед Курской битвой, помогал выявлять и обезвреживать очередных засылаемых в СССР диверсантов и радистов.

28 декабря 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Семён Афанасьевич Калабалин был награждён орденом Отечественной войны второй степени. Награду ему лично вручил начальник «Смерша», комиссар госбезопасности 2-го ранга В. Абакумов, будущий министр госбезопасности.

18 августа 1944 г. С. А. Калабалин прошёл освидетельствование медицинской комиссии при Мосгорвоенкомате, был признан негодным к несению воинской обязанности и снят с воинского учёта.

С 18 августа 1944 г. по 20 августа 1946 г. он директор детского дома № 2 для испанских детей Министерства просвещения РСФСР (г. Солнечногорск Московской обл.)

После войны

В октябре 1946 г. С. А. Калабалин с семьёй переезжает в Грузию. Его назначают заместителем начальника колонии по учебно-воспитательной части в городе Кутаиси. За короткий срок Семён Афанасьевич сумел наладить в колонии воспитательную работу, сплотить ребят, воспитать коллектив. В постоянных педагогических поисках оттачивалось его мастерство, накапливался опыт работы воспитания Человека в условиях колонии послевоенного времени.

В мае 1947 г. приказом министра внутренних дел Грузии С. А. Калабалина переводят в Сталинирскую ТВК заместителем начальника по учебно-воспитательной работе.

Из приказа № 0123 от «22» октября 1947 года, гор. Тбилиси

В результате бездеятельности бывшего руководства Сталинирской детской колонии, последняя была доведена до состояния, граничащего с развалом. Проверкой установлено, что назначенное в мае 1947 года новое руководство колонии в лице начальника колонии тов. Чхаидзе М.А. и его заместителя по учебно-воспитательной работе Калабалина С.А. полностью перестроило всю работу колонии в духе директивы МВД СССР за № 37 от 14 февраля 1946 года и в относительно короткий срок добилось значительных успехов в деле воспитания детей и подростков в колонии. ….

В августе 1950 г. С. А. Калабалин переезжает на Украину и принимает заведование специальным детским домом на станции Мотовиловка Фастовского района Киевской области (время работы — с 23 августа 1950 г. по 18 мая 1956 г.)

Снова поиск новых форм воспитания, борьба с человеческими пороками, за полноценное, трудовое детство.

Время благополучия и в этом детском доме было краткосрочным. И здесь нашлись недоброжелатели калабалинских средств и методов воспитания — в его действиях увидели диктат и насилие над воспитанниками. Упрёки, наговоры и угрозы сменились письмами-кляузами в Киевское облоно и обком партии. В детский дом зачастили комиссии с проверками. Дело доходило до парадоксов.

Из воспоминаний Г. К. Калабалиной:

– Вечером дежурный рапортует: день прошёл благополучно. Проверяющий Калабалину этим рапортом в нос тычет: это отдаёт мистикой! Б-л-а-г-о-о! И находит в этом «преступление». Или отдаёт директор указание воспитаннику, тот ему в ответ: «Есть!». Проверяющий аж весь передёргивается: какое-то военизированное сообщество! По итогам этих многочисленных проверок выносится вердикт высшей власти: «Калабалина от занимаемой должности директора детского дома освободить и впредь запретить ему занимать должности, связанные с работой с детьми!

На защиту чести, имени и достоинства С. А. Калабалина включается детская писательница Фрида Абрамовна Вигдорова. Она помещает ряд статей в центральной прессе, где развенчивает клевету, как распространяющееся зло в педагогических кругах.

С. А. Калабалин с супругой пытаются всё же продолжать работу на Украине. С 19 мая 1956 г. по 11 декабря 1956 г. С. А. Калабалин — Директор пионерского лагеря Украинского геологического управления (в том же Фастовском районе Киевской обл.)

Однако продолжение Макаренковской деятельности в республике становится крайне затруднённым и С. А. Калабалин принимает предложение о работе в Клемёновском детском доме (Егорьевский район Московской области), где он проработал с 20 декабря 1956 г. до конца жизни, 24 июня 1972 г. Здесь же ему позже было присвоено почётное звание «Заслуженный учитель РСФСР» (1969 г.).

Но в первые годы Клемёново являло собой своего рода новый калабалинский Куряж.

Из письма Семёна Афанасьевича к Галине Константиновне:

29. ХII. – 1956 г. Клемёново. …А вообще живут же люди, будем жить и мы! Детали: потолки падают, полы проваливаются, вонище… Бухгалтер лежит в больнице, ни учёта, ни прихода. Есть вши, грязь, пустота. Нет человеческого тепла. Стульев нет. Всё разбито… Райком партии великодушно допустил: «На месячишко, а там мы посмотрим, как и что, а вообще, конечно, устраивайтесь». Сидим сегодня весь день без дела. Мы в детский дом, а директор из детского дома. Куда ни кинусь – ничего нет. Итак, жду вас, мои родненькие!…

Из дневников С. А. Калабалина:

Клемёновский детский дом школьного типа, с большим количеством переростков, поражённых многочисленными пороками и непонятной грубостью с работниками детского дома. Успеваемость составляет 60-70%. Детские общественные организации фактически отсутствуют. Коллектив работников, и, прежде всего воспитатели, находятся в состоянии растерянности и потерянного интереса к делу, не знают с чего начинать, чтобы вывести детей из их неприятного состояния. Хулиганство и грубость ребят парализовали работу воспитателей. Приняв заведование этим домом, я на общем собрании сказал твёрдо и прямо: «Жить такой оскорбительной для вашего человеческого достоинства жизнью дальше нельзя, и так жить мы не будем. Я буду беспощаден в борьбе за новую, красивую и счастливую жизнь и верю, что рядом со мной встанут смелые ребята, способные с улыбкой на лице пережить и некоторые лишения, и трудности в предстоящей борьбе. Уже с этого собрания мы разойдёмся организованными по отрядам, а все командиры отрядов образуют совет командиров. Пусть же наш совет поведёт борьбу за то, чтобы мы построили центральное отопление в доме, сделали пристройку для новых спален, провели водопровод, добились бы земельного участка для подсобного хозяйства, чтобы для наших будущих походов по стране приобрели автобус, чтобы заняли первые места в областных спартакиадах, построили стадион и заложили сад. Задачи большие, трудные и, конечно, придётся попотеть – потеть можно, а пищать нельзя…

(цит. по Морозов В. В. Воспитательная педагогика Антона Макаренко. Опыт преемственности. Москва — Егорьевск: МГГУ им. М. А. Шолохова. Егорьевский филиал, 2008).

Так началась для ребят неведомая до этого жизнь, в которой будут разумные и добрые учителя, горячая и увлекательная работа.

Меньше чем за год запущенный детский дом изменил свой облик. Анализируя первые итоги работы педагогического коллектива, было отмечено, что «благодаря добросовестному, почти самоотверженному напряжению физических и духовных сил воспитателей, наладившейся живой и полезной связи со школой, созданию работоспособного института детского самоуправления, в конце концов, удалось учебный год закончить с благополучными результатами. Из 106 учащихся перешли в следующих класс 100 человек. Детский коллектив к концу учебного года представлял собой здоровую согласную семью» (там же).

Из дневников Г. К. Калабалиной:

...Вовлекая детей в общественно-полезный и производственный труд, мы, разумеется, в первую очередь интересовались его педагогическими результатами. Учитывая то, что контингент детей у нас особый (в основном нам присылают детей, исключённых из массовых школ, из других детских домов и школ-интернатов), нам важно было добиться, чтобы в трудовой деятельности воспитанников вырастал интерес к учению, вырабатывался их нравственный облик, приобретались необходимые практические умения и навыки, воспитывалось чувство ответственности за порученное дело. Были организованы сводные отряды, которые работали на порученных участках, соревновались между собой. При подведении итогов обязательно учитывалось не только количество выполненной работы, но и её качество, и отношение каждого члена отряда к работе

(там же).

Память

Знаменательно, что кавалер боевых наград Семён Афанасьевич Калабалин умер 24 июня, в день, когда вспоминают Парад Победы на Красной площади. Ему (1972 г.) не было и 70 лет. По данным из документального фильма «Учитель с железным крестом» (с участием сына — А. С. Калабалина и др. воспитанников С. А. Калабалина), в июне 1972 г. С. А. Калабалин начал жаловаться на боли в животе, ему пытались сделать операцию по удалению аппендицита, но она прошла неудачно. Возможно и потому, говорится в фильме, что в тот день отмечался день медицинского работника.

С. А. Калабалин похоронен на Егорьевском городском кладбище (г. Егорьевск, Московской обл.). Рядом с ним похоронена его жена и единомышленник Калабалина Галина Константиновна (1908—1999).

Одна из улиц города Егорьевска названа в его честь. В 1998 году администрация района учредила премию имени С. А. Калабалина, лауреатом которой становятся лучшие педагоги. В 2003 году Калабалину Семёну Афанасьевичу присвоено звание «Почётный гражданин Егорьевского района» (посмертно).

Большой вклад в отстаивание педагогического дела и доброго имени С. А. Калабалина ещё при его жизни внесла известный писатель и журналист Ф. А. Вигдорова, написавшая ряд очерков и статей по соответствующим поводам в центральных газетах, и посвятившая деятельности С. А. и Г. К. Калабалиных целую трилогию произведений («Дорога в жизнь» (1954), «Это мой дом» (1957) и «Черниговка» (1959)), задуманную как своеобразное продолжение «Педагогической поэмы» (см. ссылки).

Мы — калабалинцы! (гимн)

Семён Калабалин, Черниговка славная
Миру известны из фильмов и книг.
Мы их питомцы, мы самому главному -
Жить научились у них.

Припев:
Дети Семёна, внуки Антона,
Песней привыкли мы утро встречать.
В нашем детдоме те же законы
Тот же призыв: «Не пищать!»

Кривые пути оборвались в Клемёнове,
Домом родным оказался детдом.
Бывшие трудные, дважды рождённые
Мы — ненаписанный том.

Ударом судьбы не убиты, не свалены,
Жив педагог Калабалин Семён.
Мы — калабалинцы, мы — Калабалины,
В нас продолжается он.

По жизни пройти не гостями — туристами,
С пользой расходовать дни и лета.
Быть перед Родиной совестью чистыми -
Вот наша цель и мечта!

Припев:
Дети Семёна, внуки Антона,
Песней привыкли мы утро встречать.
В нашем детдоме те же законы
Тот же призыв: «Не пищать!»

Записал Евгений Дмитриевич Горшков в г. Владивостоке, 31.12.74.

• В феврале-мае 2012 г. в память сорокалетия ухода С. А. Калабалина в г. Егорьевске начато проведение Калабалинских чтений

Награды и звания

За заслуги в области воспитания подрастающего поколения С. А. Калабалину присвоены звания

• «Заслуженный учитель РСФСР» (1969 г.)
• «Почётный гражданин Егорьевского района» (1997 г.)

За заслуги в обороне Отечества и трудовую доблесть в мирное время он награждён орденами и медалями:

• Орден Отечественной войны II степени (орденская книжка Х-43199 к ордену № 128599, 29 декабря 1943 г.)
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (удостоверение К № 0143753, 19 марта 1946 г.)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (удостоверение X № 407571, 5 июля 1946 г.)
• Медаль «30 лет Советской Армии и Флота» (1948 г.)
• Медаль «20 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (удостоверение Б № 2112281, октябрь 1966 г.)
• Медаль «50 лет Вооружённых Сил СССР» (1968 г.)
• Медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» (апрель 1970 г.)

Продолжатели педагогической династии. Семья

Педагогическую династию Калабалиных продолжил его сын Антон (1939—2013), как и отец, отличавшийся завидной физ. подготовкой (мастер спорта по тяжёлой атлетике). На его счету успешное применение системы Макаренко, в частности, в Профессиональном училище № 72 г. Королёва. По 2013 г. А. С. Калабалин ряд лет являлся директором Педагогического музея А. С. Макаренко в г. Москве.

У Калабалиных также выросли две дочери — Галина и Елена. Первый сын Калабалиных, Константин, в возрасте 3-х лет был убит психически больным подростком. Этого подростка, уже зная особенности его поведения, тем не менее направили в детдом Калабалиных (в Ленинградской обл.). Эта трагедия произошла ещё при жизни А. С. Макаренко и описана в одном из его произведений. В фильме «Учитель с железным крестом» появление психопата в детдоме определённо связывают с кампанией по дискредитации системы Макаренко, развернувшейся после известного выступления Н. К. Крупской с критикой Макаренко и его системы в мае 1928 г. и включавшей ряд намеренных провокаций в детских домах, трудившихся по системе Макаренко.

Воспитанники С. А. Калабалина, ставшие макаренковедами

• Калабалин, Антон Семёнович [1939-2013] — сын С. А. Калабалина, в течение ряда лет директор Педагогического музея А. С. Макаренко в Москве.
• Морозов Владимир Васильевич — к.п.н., до 2011 г. дир. Центра внешкольной работы им. А. С. Макаренко. После ухода А.С. Калабалина сменил его на посту директора Педагогического музея
• Слободчиков, Виктор Иванович, доктор психологических наук, профессор, член-корреспондент РАО.
• Халиков Михаил Халикович — до 2010 г. сотрудник Педагогического музея А. С. Макаренко в Москве

Основные произведения

Из биографических произведений Семён Афанасьевич успел закончить только книгу о своём детстве и юности до времени, когда он познакомился с А. С. Макаренко:

• Калабалин С. А. [makarenko-museum.ru/lib/Kalab/Kalabalin_Childhood.htm «Бродячее детство»] // М.: Молодая гвардия, 1968 г.

Кроме этого сохранился целый ряд статей и писем С. А. Калабалина (также совм. с супругой Г. К. Калабалиной) на темы воспитания и обучения на основе подходов А. С. Макаренко. По ним подготовлено несколько сборников:

• Калабалин С. А., Калабалина Г. К. [makarenko-museum.ru/lib/Kalabaliny_From_first_face.htm Разговор от первого лица (из опыта работы С. А. Калабалина — воспитанника, соратника и последователя А. С. Макаренко) ] // МОИУУ. Кабинет детских домов и школ-интернатов, 1990 г.
• Калабалин С. А., Калабалина Г. К. [makarenko-museum.ru/lib/Kalabaliny_Slovo_ob_Uchitele_i_o_sebe.htm Слово об учителе и о себе (к столетию со дня рождения А. С. Макаренко)] // Моск. обл. политехникум. Учеб.-метод. кабинет. Инф. вып. 1989 г.

Произведения с упоминанием С. А. Калабалина

• Макаренко А. С. «Педагогическая поэма» — описывает период создания и расцвета колонии им. М.Горького. В Поэме С. А. Калабалин назван Семёном Карабановым.
• Конисевич Л. В. [makarenko-museum.ru/lib/Konis/Konisevich_L_Nas_vosp_Mak.htm Нас воспитал Макаренко]. Челябинск: ИУУ, 1993 г. Многократные упоминания С. А. Калабалина (под своим именем) в качестве физкультурного руководителя коммуны им. Ф.Дзержинского, помощника и сподвижника А. С. Макаренко.
• Вигдорова Ф. А. [makarenko-museum.ru/lib/Kalab/Vigd/Vigdorova_FA_01_Doroga_v_gizn.htm Дорога в жизнь] (трилогия о коммунах под рук. С. А. Калабалина). М., 1954.
• Вигдорова Ф. А. [makarenko-museum.ru/lib/Kalab/Vigd/Vigdorova_FA_02_Tvoy_dom.htm Это мой дом.] М., 1957.
• Вигдорова Ф. А. [makarenko-museum.ru/lib/Kalab/Vigd/Vigdorova_FA_03_Chernigovka.htm Черниговка]. М., 1959.
• Морозов В. В. [makarenko-museum.ru/lib/Kalab/Moroz/el_book_Morozov_02.htm Воспитательная педагогика Антона Макаренко. Опыт преемственности]. Москва — Егорьевск: МГГУ им. М. А. Шолохова. Егорьевский филиал, 2008.
• [russia.tv/brand/show/brand_id/11485 Учитель с железным крестом] (документальный фильм). Россия. Студия: Ультра-Фильм, 2011. Размещён на офиц. сайте телеканала «Россия». Режиссёр: Виталий Якушев. В фильме принимают участие: Антон Калабалин, дир. Пед. музея А. С. Макаренко, сын С. А. Калабалина; Юлий Панич, актёр, режиссёр, журналист, исполнитель роли Семёна Карабанова в фильме «Педагогическая поэма»; Екатерина Васильева, народная артистка РСФСР, племянница А. С. Макаренко; Владимир Макаров, научный сотрудник Центрального архива ФСБ России; Виктор Слободчиков, доктор психологических наук, профессор, воспитанник С. А. Калабалина; Меланья Бахмацкая, педагог, воспитанница С. А. Калабалина; Владимир Морозов, кандидат педагогических наук, воспитанник С. А. Калабалина; Александр Прокофичев, работник экономического отдела Центрального Банка России, воспитанник С. А. Калабалина.

См. также

• Брюховецкий, Фёдор Фёдорович
• Кубраков, Григорий Максимович
• Макаренко, Антон Семёнович

Литература

• Хинштейн А. Е. «Тайны Лубянки». М., 2008 г. и др. изд.
• Андрюхин В. И. По следу Вервольфа (Горький против абвера). Нижний Новгород: Литера, 2011 г. 268 с. 2000 шт. ISBN 978-5-900915-98-2.

Ссылки

• Калабалин С. А. [www.kommunarstvo.ru/index.html?/biblioteka/bibkalvos.html Воспоминания об А. С. Макаренко] (заседание Педагогического клуба ЛГПИ им. А. И. Герцена 14 ноября 1954 года).
• Морозов В. В. [www.roditel.ru/pdf/bp_0304_28-41.pdf Педагогика бродячего детства] (к 100-летию со дня рождения С. А. Калабалина) // Беспризорник, 2003, № 4.
• Вячеслав Шилов. [magazines.russ.ru/sib/2010/1/sh17.html Человек из легенды] // ж-л «Сибирские огни» 2010, № 1.
• Дмитрий Барсков. [web.archive.org/web/20140202180301/www.infozt.ru/userdata/archive/1335941199.pdf Невидимый фронт] // Знамя труда (газета Егорьевского р-на Моск. обл.), 2 мая 2012 г. С. 10-11.
• [www.makarenko.edu.ru/kalabalin.htm Калабалин С. А.] (о нём) на портале Makarenko.edu.ru
• [savschool.ucoz.ru/publ/surovye_voennye_gody_s_a_kalabalina/1-1-0-3 Шифр Победы] (рассказ о военных годах С. А. Калабалина на странице Саввиновской школы им. С. А. Калабалина Егорьевского р-на Московской обл.)
• [makarenko-museum.ru/wiki/Kalabalin_SA_biography.htm Калабалин С. А.] (первичная заготовка данной статьи для Wiki на странице Пед. музея А.С. Макаренко с бо́льшим количеством фото Семёна Афанасьевича и Галины Константиновны Калабалиных).
• [pustoshka.ru/ru/modules/sections/index.php?op=viewarticle&artid=226 О семье Калабалиных и её истории] (больше об истории Галины Константиновны Калабалиной и её рода, восходящего к одному из героев Отечественной войны 1812 г. Карлу Христиановичу Мейеру) на сетевой странице г. Пустошки Псковской обл.
• Барсков Д. П. [www.pravmir.ru/v-pedagogiku-dolzhny-idti-muzhchiny-video/ Воспоминания о жизни в Клемёновском детском доме и С. А. Калабалине] на портале «Православный мир»
• [cvr-makarenko.mskzapad.ru/ Центр внешкольной работы имени Антона Семёновича Макаренко] ЮЗАО г. Москвы.

Отрывок, характеризующий Калабалин, Семён Афанасьевич

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».
«7 го декабря.
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».


Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.