Катастрофа Ли-2 под Дарвазой
| Рейс 112 Аэрофлота | |
| Общие сведения | |
|---|---|
| Дата | |
| Время |
09:59 |
| Характер |
Отказ двигателей из-за истощения топлива |
| Причина |
Ошибка экипажа |
| Место | |
| Воздушное судно | |
| Модель | |
| Авиакомпания |
|
| Пункт вылета | |
| Остановки в пути | |
| Пункт назначения | |
| Рейс |
112 |
| Бортовой номер |
СССР-63842 |
| Дата выпуска | |
| Пассажиры |
22 |
| Экипаж |
2 |
| Погибшие |
24 (все) |
Катастрофа Ли-2 под Дарвазой — авиационная катастрофа пассажирского самолёта Ли-2 компании Аэрофлот, произошедшая в субботу 2 января 1965 года в районе посёлка Дарваза (в настоящее время не существует), Туркменская ССР. В авиакатастрофе погибли 24 человека, что делает её крупнейшей в истории Туркмении.
Самолёт
Ли-2 Ашхабадского объединённого авиаотряда (165-й лётный отряд) Туркменского управления гражданской авиации с бортовым номером СССР-63842 (заводской — 6401) был выпущен в 1949 году и имел общую наработку 8758 лётных часов[1].
Экипаж
- Командир воздушного судна — Соболев Геннадий Иванович
- Второй пилот — Маргиев Виктор Исакович
Катастрофа
В пятницу 1 января борт 63842 выполнял пассажирский рейс 111 из Ашхабада в Ташауз. Всего, согласно заданию на полёт, в топливные баки было залито 1236 килограмм бензина. Вылетев в 13:05 МСК, авиалайнер без замечаний долетел до Ташауза, где приземлился в 14:58. Далее предстояло выполнить обратный рейс — 112. В 15:58 с 2 членами экипажа и 22 пассажирами (21 взрослый и 1 ребёнок) на борту Ли-2 вылетел из Ташоаузского аэропорта и направился в Ашхабад. Однако пока проходил полёт погода в Ашхабаде стала значительно хуже, поэтому в 16:10 диспетчер дал указание следовать на запасной аэродром — Дарваза, где самолёт и приземлился в 16:35. Экипаж и пассажиры остались в Дарвазе на ночёвку[1].
Утром 2 января второй пилот Маргиев начал готовить самолёт к полёту в Ашхабад. Он проверил работу двигателей, после чего, вместе с авиатехником аэропорта, слил и проверил отстой топлива. В лётном задании отсутствовала информация о заправке, загрузке и полётном весе авиалайнера, но тем не менее начальник аэропорта разрешил вылет. Стояла хорошая ясная погода, когда в 07:57 МСК (09:57 местного времени) Ли-2 с 24 людьми на борту взлетел с аэропорта Дарваза в южном направлении (курс 165°). Но затем неожиданно остановились оба двигателя, в связи с чем экипаж был вынужден совершить вынужденную посадку на расположенную под ними местность. Но через минуту-две после взлёта снижающийся под небольшим углом и с левым креном 30° самолёт врезался в песчаный бархан в 4 километрах от аэропорта и в 600 метрах правее линии взлёта. От удара авиалайнер полностью разрушился и загорелся. Все 24 человека на борту погибли (в некоторых источниках — 28 погибших[2])[1].
Известные пассажиры
- Бяшим Нурали (1900 г.р.) — народный художник Туркменской ССР, народный поэт и певец, заслуженный учитель.
Причины
Как показало изучение двигателей самолёта, они были технически исправны. Осмотр обломков показал, что четырёхходовой бензокран стоял в положении на правый передний бензобак, вместо того, чтобы быть переведённым в положение на левый передний бензобак. Как показал расчёт, топлива в правом переднем бензобаке уже было слишком мало даже для набора высоты, а экипаж это не проконтролировал. Таким образом, по заключению комиссии, виновником катастрофы был экипаж, который выполнял взлёт на переднем правом бензобаке, тем самым нарушив РЛЭ. Отчасти в катастрофе оказалось виновно и руководство 165-го лётного отряда (Ашхабадский объединённый авиаотряд), которое не смогло добиться от экипажей, чтобы те чётко выполняли изложенные в РЛЭ самолёта Ли-2 порядок и контроль за расходом топлива на различных этапах полётов[1].
Напишите отзыв о статье "Катастрофа Ли-2 под Дарвазой"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 [www.airdisaster.ru/database.php?id=202 Катастрофа Ли-2 Туркменского УГА в а/п Дарваза (борт СССР-63842), 02 января 1965 года.] (рус.). AirDisaster.ru. Проверено 26 августа 2014.
- ↑ [www.baaa-acro.com/1965/archives/crash-of-a-lisunov-li-2-in-darvaza-28-killed/ Crash of a Lisunov LI-2 in Darvaza: 28 killed] (англ.). B3A Aircraft Accidents Archives. Проверено 26 августа 2014.
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Катастрофа Ли-2 под Дарвазой
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.
Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
