Керр, Ральф
| Ральф Керр | |
| англ. Ralph Kerr | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы |
1904—1941 |
| Звание | |
| Часть |
|
| Командовал |
|
| Сражения/войны |
Первая мировая война: Ютландское сражение |
| Награды и премии |
|
Ральф Керр CBE (англ. Ralph Kerr; 16 августа 1891, Ньюнэм-на-Северне — 24 мая 1941, Датский пролив) — британский военный моряк, капитан 2-го ранга, участник обеих мировых войн. Погиб во время сражения в Датском проливе, командуя крейсером «Худ», который был потоплен в том сражении.
Биография
Ральф Керр родился 16 августа 1891 в семье подполковника сэра Рассела Керра и его супруги леди Керр, в Ньюнеме-на-Северне, Глостершир. Зачислен во флот 15 мая 1904, быстро продвигался по службе, начиная со звания кадета. 28 февраля 1914 произведён в лейтенанты[1]. Участвовал в Первой мировой войне, нёс службу на линкоре «Бенбоу», флагманском корабле адмирала сэра Доветона Стэрди. В мае 1916 года сражался в Ютландской битве, в 1918 году стал капитаном эсминца «Казак»[1].
30 июня 1927 Керр был произведён в коммандеры и в декабре 1928 года принял командование эсминцем «Виндзор». С августа 1929 по февраль 1931 годы командовал эсминцем «Трастер». Пробыв год на суше, в море он вернулся в феврале 1932 года, возглавив эсминец «Декой». Произведён в капитаны 30 июня 1935, 6 сентября 1935 возглавил 21-ю флотилию эсминцев[1], пост оставил 22 мая 1936. Его командир, адмирал Томсон, писал следующее о своём подопечном:
.Очень способный капитан (D), хорошо обучил свою флотилию. Офицер, возможно, лучше других подготовленный к практической стороне морской жизни, чем к штабным обязанностям. Сильная личность с определёнными командирскими способностями и очень хороший моряк. Наиболее лоялен и очень тщателен при выполнении своих обязанностей. Хорошие социальные навыки. Физически крепкий, обладает хорошей выносливостью.
Оригинальный текст (англ.)A very capable Captain (D) who has trained his Flotilla well. An officer probably much better suited to the practical side of naval life rather than to Staff duties. A strong personality with definite powers of command and a very good seaman. Most loyal and is very thorough in the carrying out of his duties. Social qualities good. Physically fit and has good powers of endurance.[1]
В июле 1936 года Керр стал старшим офицером Резервного флота на борту «Каледона», а 3 ноября того же года перешёл на борт «Коломбо»[1]. Будучи старшим офицером резерва, он был главным штабным офицером при сэре Джеральде Дикенсе, вице-адмирале 10-й эскадры крейсеров до июля 1937 года. Дикенс писал следующее:
Очень сильный и усердный офицер, который хорошо проявил себя в ранге старшего офицера Резервного флота. Сильный характер, сильная воля, умственно подготовлен. Хороший моряк и звучный администратор. Очень лояльный, но и амбициозный в стремлениях добиться хорошего результат. Хорошие социальные навыки. Физически крепкий[1].
Оригинальный текст (англ.)A very keen zealous officer who has done well as Senior Officer Reserve Fleet. Has plenty of character and drive and is mentally alert. A good seaman and a sound administrator. Very loyal, while ambitious to do well. Good social qualities. Keeps fit.
Керр предварительно был назначен командиром эсминца «Данкан» и 8-й флотилии эсминцев, но это назначение отменили[1]. В итоге он возглавил 2-ю флотилию эсминцев и её головной корабль «Харди». Его командующим был вице-адмирал сэр Джон Тови. Керр произвёл впечатление как на Тови, так и на командующего Средиземноморским флотом, адмирала сэра Дадли Паунда[1]. Керр возглавил эсминец «Броук» и 15-ю флотилию эсминцев, а позднее перешёл на судно «Кочрейн» в Росайте 30 августа 1939. До 24 января 1940 Ральф Керр оставался в порту Росайта на борту судна. За свою службу был награждён Орденом Британской империи (командор)[1].
15 февраля 1941 Керр принял командование над линейным крейсером «Худ», что стало для него сюрпризом: ранее он командовал только эсминцами[1]. Он вывел корабль в море в марте после завершения ремонта: судно занималось учебными стрельбами и патрулировало исландское побережье[1]. Керр провёл в ранге командира крейсера всего три месяца: 24 мая 1941 в Датском проливе произошло сражение, в ходе которого крейсер «Худ» был потоплен немецким линкором «Бисмарк», а сам капитан корабля погиб. Посмертно Керра упомянули в донесениях[1]. Похоронен Керр на военном кладбище Портсмута[2].
Был женат на Маргарет Августе Керр с 14 февраля 1920. В браке родились дети Рассел и Джейн. Семья проживала в Лондоне, Сент-Джонс-Вуд. Рассел Керр-младший был капитаном артиллерии и командиром танка, погиб в 1945 году в Бирме[1][3].
Напишите отзыв о статье "Керр, Ральф"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 [www.hmshood.com/crew/memorial/k/KerrR.htm Kerr's biography] (англ.)
- ↑ [www.cwgc.org/search/casualty_details.aspx?casualty=2370052 Casualty details—Kerr, Ralph], Commonwealth War Graves Commission
- ↑ [www.cwgc.org/search/casualty_details.aspx?casualty=2086626 Casualty details—Kerr, Russell Charles], Commonwealth War Graves Commission
Ссылки
- [www.hmshood.com/crew/memorial/k/KerrR.htm Kerr's biography at hmshood.com] (англ.)
Отрывок, характеризующий Керр, Ральф
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
