Кипро-генуэзская война

Кипро-генуэзская война
Дата	1373—1374
Место	остров Кипр
Причина	арест генуэзских купцов, обвинённых в организации беспорядков после коронации Петра II де Лузиньяна
Итог	победа генуэзцев, аннексия Фамагусты, на Кипр наложены непосильные контрибуции размером более 4 млн золотых флоринов
Противники
Генуэзская республика Кипрское королевство
Командующие
Пьетро ди Кампофрегозо, Дамиано Каттанео Жан де Лузиньян Жак де Лузиньян
Силы сторон
36 галер, 14 000 солдат неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Кипро-генуэзская война — вооружённый конфликт между Кипрским королевством и Генуэзской республикой, проходивший в 1373—1374 годах на территории острова Кипр и закончившийся полным поражением киприотов. Поражение Кипрского королевства в этой войне позволило генуэзцам аннексировать главный торговый порт Кипра город Фамагусту и привело к наложению на Кипрское королевство непомерной контрибуции, в результате чего королевство безвозвратно утратило своё экономическое благосостояние и политическое могущество.

Причины и предпосылки войны

Генуэзская республика обеспечила себе привилегированное положение на Кипре ещё в 1232 году, благодаря чему генуэзцы на острове всегда выделялись как наиболее независимые от королевской власти иностранцы. Больше всего эта ситуация раздражала их традиционных торговых и политических соперников венецианцев. Кипрским королям оставалось лишь балансировать между интересами этих двух средиземноморских республик и пытаться гасить их периодические конфликты на острове. В 1365 году король Пьер I де Лузиньян в очередной раз подтвердил обширные торговые и административные привилегии генуэзцев.

Поводом к генуэзскому вторжению на Кипр послужили события, произошедшие непосредственно после коронации Пьера II де Лузиньяна (1369—1382) королём Иерусалимским 12 октября 1372 года в Фамагусте. Во время коронации в соборе Святого Николая венецианцы заняли место по правую сторону от короля, традиционно принадлежавшее генуэзцам. Последние громко выразили свой протест, однако конфликт удалось погасить. Во время последовавшего за коронацией пира произошла вооружённая стычка между генуэзцами и венецианцами, в результате которой были убитые и раненые. Недовольное засильем генуэзцев население Фамагусты стихийно вышло на улицы и начало грабить генуэзские склады, магазины, конторы и дома. Многие генуэзцы были убиты и ранены.

После того как беспорядки утихли, король с гостями вернулись к празднествам. При этом к королю был вызван генуэзский подеста Антонио ди Нигроне, который был обвинён в организации вооружённых беспорядков и попытке сорвать празднование коронации. Король потребовал от Нигроне письменных объяснений, однако так и не принял их впоследствии, сославшись на занятость. Возможность урегулировать надвигающийся кипро-генуэзский конфликт путём переговоров была утеряна именно по причине апатичного поведения короля Пьера II. Более того, король своими необдуманными действиями сам шёл на обострение конфликта. Оправившиеся через несколько дней от шока генуэзцы потребовали от короля компенсации ущерба, возврата похищенных во время погрома финансовых документов и наказания виновных. Недолго думая, король приказал арестовать всех генуэзцев, бывших на его коронации, обвинив их в том, что они явились на праздник с оружием. Начался панический исход генуэзцев с Кипра и резкий отток генуэзских капиталов (по оценке хронистов, в спешном порядке было увезено около двух миллионов дукатов). Предпринятые правительственные меры оказались запоздалыми и не смогли остановить массовую генуэзскую эвакуацию. Последовавшая после этого дипломатическая кампания Кипра по поиску союзников против Генуи и оправданию своих действий в глазах папы римского Григория XI также провалилась: никто не хотел ввязываться в кипро-генуэзский конфликт, а папа в начале весны 1373 года потребовал от Кипра наказать венецианцев, виновных в начале беспорядков, и вернуть генуэзцам их имущество, отнятое во время погромов в Фамагусте. Вполне возможно, что после выполнения Кипром этих требований конфликт был бы исчерпан, однако в дело вмешалась королева-мать Элеонора Арагонская, давно мечтавшая отстранить от управления королевством своих деверей Жана и Жака де Лузиньянов и взять власть в свои руки при слабом и внушаемом короле Пьере II. Через своего отца, монаха-францисканца Педро Арагонского-Анжу, а также других своих представителей Элеонора жалуется папе Григорию XI, что власть в королевстве фактически остается в руках бывшего регента Жана де Лузиньяна, который, помимо прочего, покрывает убийц её мужа короля Пьера I. В конце концов Элеонора добилась от папы римского разрешения позволить генуэзцам оказать ей военную помощь, чтобы вернуть власть законному королю и отомстить убийцам её мужа. Фактически Элеонора добилась согласия папы на интервенцию войск враждебно настроенного иностранного государства в свою собственную страну. Заручившись поддержкой папы, Элеонора получила политическую возможность обратиться за военной помощью также к своему кузену, королю Арагона Педро IV, и к королеве Неаполя Джованне I. Следует отметить, что папа приложил многочисленные усилия для примирения сторон как до, так и в ходе конфликта, желая перенаправить силы воюющих сторон против турок, однако его усилия оказались тщетны.

Ход военных действий

В апреле 1373 года небольшая генуэзская эскадра из семи галер под командованием Дамиано Каттанео подошла к Фамагусте. Каттанео потребовал от кипрского короля уплаты компенсации ущерба размером в 350 тысяч дукатов и передачи замка Фамагусты под протекторат Генуи, однако ничего не добился и начал грабить окрестности Фамагусты. Кроме того, Каттанео совершил грабительские рейды на Лимасол и Пафос, которые захватил и сжёг. В августе того же года к Фамагусте подошёл генуэзский флот в составе 36 галер под коман­дованием адмирала Пьетро ди Кампофрегозо, брата дожа Генуи Доменико ди Кампофрегозо (1371—1378).

В октябре 1373 года кипрские войска под командованием иерусалимского коннетабля Жака де Лузиньяна совершили успешную вылазку против высадившихся у Фамагусты генуэзцев, заставив их вернуться на свои галеры. После этого однако Жак, оставив короля в осажденной Фамагусте, уезжает в Никосию и берёт реальную власть над королевством в свои руки. Король Пьер II соглашается начать переговоры с Кампофрегозо в замке Фамагусты, однако во время этих переговоров генуэзцы вероломно захватывают замок, а после него и весь город. Король Пьер, королева-мать Элеонора Арагонская, коннетабль Жан де Лузиньян и многие бароны королевства становятся пленниками генуэзцев. К концу 1373 года генуэзские войска захватили практически весь остров, включая столицу Никосию. Попавшие в плен король и королева-мать сразу же выразили готовность к сотрудничеству с захватчиками и были помещены под домашний арест. Элеонора Арагонская даже выразила надежду, что генуэзцы отомстят за убийство её мужа короля Пьера I. Коннетабль Жан де Лузиньян был брошен в темницу и закован в кандалы, однако через какое то время ему удалось бежать и укрепиться в замке Святого Иллариона в Киренийских горах. Его брат Жак де Лузиньян при приближении захватчиков к Никосии бежал вместе с семьёй и своими вассалами в Кирению. Король Пьер II отправил ему приказ явиться вместе со своими вассалами в Фамагусту, затем потребовал сдать Кирению генуэзцам, однако Жак стоически проигнорировал эти приказы. Коннетабля Жака де Лузиньяна активно поддерживало местное население Кирении, состоявшее, помимо греков, из армян и сирийцев. Жак успешно оборонял город и делал удачные вылазки против врага, самой значительной из которых был его поход на Никосию.

Его брат коннетабль Кипра Жан де Лузиньян также успешно оборонялся от генуэзцев в замке Святого Иллариона, неподалёку от Кирении. Захватчики даже привезли королеву Элеонору, которая безуспешно пыталась увещевать Жана сдать замок. Улучив удобный момент, королева вскоре сбежала в замок к Жану де Лузиньяну. Поняв бесплодность своих атак, генуэзцы отступили от гор Кирении. За Лузиньянами, таким образом, осталась наиболее укреплённая северная часть Кипра с портом Кирении. В феврале 1374 года генуэзцы предприняли последнюю отчаянную попытку захватить Кирению, однако опять потерпели неудачу. После этого в октябре 1374 года было подписано кипро-генуэзское мирное соглашение.

Следует заметить, что вооружённый конфликт, начавшийся на территории Кипра со столкновения между представителями Венецианской и Генуэзской республик и, более того, по сути спровоцированный венецианцами, вылился в полноценную войну между Генуей и Кипрским королевством, в которой Венеция не приняла никакого участия.

Последствия поражения Кипра

Кипро-генуэзская война принесла Кипрскому королевству экономические потери, от которых оно уже не смогло оправиться до конца своего существования. В октябре 1374 года было подписано кипро-генуэзское мирное соглашение, согласно которому король Пьер II брал на себя и своих преемников следующие обязательства:

1. Ежегодно выплачивать Генуэзской республике по 40 тысяч флоринов в качестве компенсации затрат на подавление антигенуэзских мятежей на Кипре;
2. В течение следующих 12 лет выплатить «Маоне Кипра» (своего рода акционерное общество, созданное в Генуе специально для сбора средств на войну с Кипром) контрибуцию в 2 012 400 золотых флоринов;
3. Выплатить к 1 декабря 1374 года 90 тысяч золотых флоринов на содержание генуэзского флота в портах Кипра;
4. Ежегодно выплачивать обещанные гражданам Генуэзской республики фьефы;
5. Возместить убытки, понесённые гражданами Генуэзской республики на Кипре во время войны;
6. Обеспечить генуэзским гражданам свободное передвижение и проживание на Кипре, гарантировать право иметь своего консула и подтвердить все прежние привилегии, гарантированные генуэзцами предыдущими королями Кипра;
7. Обеспечить генуэзским гражданам возможность свободно приобретать недвижимое имущество на острове Кипр и гарантировать защиту со стороны королевского суда им и их имуществу;
8. Передать Генуэзской республике Фамагусту со всей юрисдикцией над ней, кроме налоговых поступлений от города и порта, в качестве гарантии исполнения условий данного мирного соглашения. При этом король обязался ежегодно выплачивать 120 тысяч золотых флоринов на содержание города и крепости. Кроме того, в качестве гарантии исполнения соглашения отправить заложниками в Геную дядю короля Жака де Лузиньян, двух сыновей коннетабля Кипра Жана де Лузиньяна и нескольких кипрских рыцарей;
9. В случае неисполнения условий данного мирного соглашения передать в залог все Кипрское королевство, а Фамагусту оставить в руках генуэзцев;
10. Передать замок Буффавенто под контроль рыцарей ордена госпитальеров для обеспечения большей безопасности на острове.

В результате подписания этого соглашения король Кипра обязался за 12 следующих лет выплатить Генуэзской республике в общей сложности 4 022 400 золотых флоринов (что соответствовало 16 089 600 кипрским белым безантам). Это помимо ежегодных выплат фьефов и компенсаций ущерба генуэзским гражданам, сумма которых не уточнялась. Выполнение условий этого мирного соглашения было не просто слишком обременительно для Кипрского королевства, оно было объективно неосуществимо.

Однако и эти кабальные условия оказались не окончательными. Поскольку Кипр в последующие годы практически не исполнял финансовую часть условий мирного соглашения 1374 года, после смерти короля Пьера II новый король Жак I де Лузиньян, находившийся в Генуе в качестве заложника, 19 февраля 1383 года подписал новый договор, вносивший существенные дополнения в предыдущий:

1. Фамагуста и прилегающий к ней район теперь уже полностью передавались Генуэзской республике со всеми правами, налогами и габеллами;
2. Кирения передавалась генуэзцам в залог в качестве обеспечения исполнения условий договора;
3. Фамагуста объявлялась единственным портом Кипра, в который вправе были заходить иностранные суда, за исключением следовавших из Турции (им можно было заходить ещё и в Кирению);
4. Произведённая на Кипре продукция могла также загружаться на корабли в порте Лимасола;
5. Все генуэзские фьефы на Кипре должны были быть выплачены с 5-процентной неустойкой за каждый год просрочки их выплаты;
6. Генуэзская республика в свою очередь обязалась не возводить на острове никаких крепостей, кроме крепости Фамагусты;
7. Кипрские рыцари сохраняли все свои прежние владения.

Кроме того, новый король должен был выплатить республике 852 тысячи золотых флоринов в качестве выкупа за своё освобождение. Дальнейшее развитие событий показало, что и эти финансовые обязательства никогда не были выполнены кипрской стороной.

Отторжение от Кипрского королевства его главного торгового порта Фамагусты, приносившего основную часть поступлений в казну, и наложение огромной контрибуции, поставившей королевство на грань банкротства, привело к тому, что Кипр попал в непреодолимую финансовую зависимость от Генуи и Венеции. Последствия кипро-генуэзской войны были столь разрушительны для Кипрского королевства, выразились в таких материальных потерях и убытках, что королевство не смогло уже вернуться на предыдущий уровень экономического развития и политического могущества вплоть до конца своего существования в 1489 году.

Литература

• Близнюк С. В. Короли Кипра в эпоху крестовых походов. — СПб.: Алетейя, 2014. — 264 с. — (Историческая книга). — ISBN 978-5-91419-947-7.
• Близнюк C. B. [vremennik.biz/sites/all/files/68_06_%D0%91%D0%BB%D0%B8%D0%B7%D0%BD%D1%8E%D0%BA%20%D0%A1.%D0%92._%D0%9E%D1%82%20%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B7%D0%B4%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B0%20%D0%BA%20%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B5.pdf От праздника к войне (об истоках кипро-генуэзского конфликта 1373—1374 гг.)] // Византийский временник. — М.: Наука, 2009. — Т. 68. — С. 91-107. — ISBN 978-5-02-036996-2. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0132-3776&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0132-3776].
• Близнюк C. B. [www.vremennik.biz/sites/all/files/59_07_%D0%91%D0%BB%D0%B8%D0%B7%D0%BD%D1%8E%D0%BA%20%D0%A1.%D0%92._%D0%A6%D0%B5%D0%BD%D0%B0%20%D0%BA%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D1%85%20%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%20%D0%BD%D0%B0%20%D0%9A%D0%B8%D0%BF%D1%80%D0%B5%20%D0%B2%20XIV-XV%20%D0%B2%D0%B2.pdf Цена королевских войн на Кипре в XIV—XV вв.] // Византийский временник. — М.: Наука, 2000. — Т. 59. — С. 86-95. — ISBN 5-02-008594-4. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0132-3776&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0132-3776].
• Леонтий Махера [www.vostlit.info/Texts/rus11/Machera/frametext2.htm Повесть о сладкой земле Кипр. Книга II.] // Крестоносцы позднего средневековья: Король Кипра. Пьер I Лузиньян: Учебное пособие. — М.: Изд-во МГУ, 1999.

Отрывок, характеризующий Кипро-генуэзская война

«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.