Крейтон, Александр Николаевич
Поделись знанием:
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
| Александр Николаевич Крейтон | |||||||
| |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 21 сентября 1909 — 1913 | |||||||
| Предшественник: | Владимир Николаевич Дудинский | ||||||
| Преемник: | Евгений Алексеевич Богданович | ||||||
| |||||||
| 1913 — 1916 | |||||||
| Предшественник: | Владимир Арсеньевич Колобов | ||||||
| Преемник: | Сергей Сергеевич Давыдов | ||||||
| |||||||
| 7 марта 1916 — 1917 | |||||||
| Предшественник: | Вадим Николаевич Шебеко | ||||||
| Преемник: | должность ликвидирована | ||||||
| Рождение: | 13 сентября 1866 | ||||||
| Род: | Крейтоны | ||||||
| Отец: | Николай Васильевич Крейтон | ||||||
| Супруга: | Александра Георгиевна Бобрикова | ||||||
| Образование: | Пажеский корпус | ||||||
| Награды: |
| ||||||
Алекса́ндр Никола́евич Крейтон (13 сентября 1866 — после 1917) — русский офицер и государственный деятель, последний Гродненский губернатор.
Содержание
Биография
Англиканского вероисповедания. Из дворян Санкт-Петербургской губернии. Сын статского советника Николая Васильевича Крейтона (1825—1885), внук лейб-медика Высочайшего двора Арчибальда-Вильяма (Василия Петровича) Крейтона (1791—1864). Братья: Владимир, государственный деятель, и Сергей, гвардейский офицер.
Окончил Пажеский корпус (1886), был выпущен подпоручиком в Преображенский лейб-гвардии полк.
Чины: поручик (1891), штабс-капитан (1897), капитан (1899), полковник (1901).
В 1896 году был назначен делопроизводителем полкового суда, командовал ротой Николая II и 5-й ротой (1897), исполнял обязанности полкового казначея, был членом полкового суда (с 1897). В 1901 году вышел в отставку в звании полковника с правом ношения мундира и пенсией.
Избирался предводителем дворянства Кременцкого уезда Волынской губернии. В 1903 году получил придворный чин камергера. В том же году поступил на службу в Министерство внутренних дел.
Гражданские чины: надворный советник (1907), коллежский советник (1908), статский советник (1908), действительный статский советник (1913).
В русско-японскую войну участвовал в работе Российского общества Красного Креста. Затем служил херсонским (1908—1913) и рязанским (1913—1916) вице-губернатором. В марте 1916 года был назначен исполняющим должность гродненского губернатора, в мае — утвержден в должности. В 1916 году получил звание почётного гражданина города Кременца. Был эвакуирован в Петроград, откуда продолжал исполнять губернаторские функции до января 1917 года.
После революции репрессирован[1].
Семья
Был женат на Александре Георгиевне Бобриковой (1879—?, репрессирована[1]), фрейлине, дочери генерала Бобрикова[2]. Их дети:
- Александра (1899—?), репрессирована[1]
- Георгий (1900—?)
- Пётр (1905—?)
- Мария (1913—?)
Награды
- Орден Святого Станислава 3-й ст. (1896);
- Орден Святой Анны 3-й ст. (1903);
- Орден Святой Анны 2-й ст. (1908);
- Орден Святого Владимира 4-й ст. (1911).
- Медаль «В память царствования императора Александра III»;
- Медаль «В память коронации Императора Николая II»;
- Медаль «За труды по первой всеобщей переписи населения» (1897);
- Медаль Красного Креста «В память русско-японской войны 1904—1905 гг.» (1906);
- Медаль «В память русско-японской войны» (1906) (1907);
- Медаль «В память 100-летия Отечественной войны 1812 г.» (1912);
- Медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых» (1913);
- Медаль «За труды по отличному выполнению всеобщей мобилизации 1914 г.» (1915).
Иностранные:
- черногорский Орден Князя Даниила I 4-й ст.;
- датский Орден Данеброга 4-й ст.
Напишите отзыв о статье "Крейтон, Александр Николаевич"
Примечания
Источники
- Фрейман О. Р. Пажи за 183 года (1711—1894). Биографии бывших пажей с портретами. — Фридрихсгамн, 1894. — С. 726.
- Гродненские губернаторы (1801—1917 гг.): документально-биографические очерки / Т. Ю. Афанасьева, Р. Ф. Горячева, В. В. Швед. — Гродно, 2007. — С. 142—143.
Отрывок, характеризующий Крейтон, Александр Николаевич
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Категории:
- Родившиеся 13 сентября
- Родившиеся в 1866 году
- Кавалеры ордена Святого Владимира 4 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 2 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 3 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 3 степени
- Кавалеры ордена Данеброг
- Кавалеры ордена Князя Даниила I 4 степени
- Персоналии по алфавиту
- Офицеры Российской империи
- Крейтоны
- Выпускники Пажеского корпуса
- Предводители дворянства
- Херсонские вице-губернаторы
- Рязанские вице-губернаторы
- Гродненские губернаторы
- Репрессированные в СССР
