Крушение в Сен-Мишель-де-Морьен

Крушение в Сен-Мишель-де-Морьен (крушение под Моданом)
Подробные сведения
Дата	12 декабря 1917
Время	около полуночи
Место	Сен-Мишель-де-Морьен
Страна	Франция Франция
Железнодорожная линия	Кюло — Модан (Ligne de Culoz à Modane)
Оператор
Тип происшествия	сход с рельсов
Причина	превышение скорости из-за недостаточного тормозного коэффициента
Статистика
Поезда	№ 612
Погибшие	около 700
Раненые	183

В ночь с 12 на 13 декабря 1917 года на железнодорожной линии Кюло — Модан у французского селения Сен-Мишель-де-Морьен (фр. Saint-Michel-de-Maurienne) произошла крупнейшая железнодорожная катастрофа в истории Франции. Воинский эшелон № 612, в котором ехало около тысячи солдат, из-за недостаточной обеспеченности тормозами на спуске в альпийскую долину Мерьен разогнался до высокой скорости, после чего сошёл с рельсов. По разным оценкам в крушении официально погибли около 700 человек (отдельные издания указывают 800 погибших), что делает данное крушение крупнейшим в XX веке.

Предшествующие обстоятельства

Вечером 12 декабря 1917 года военный эшелон № 612 вёз из Италии французских солдат. Эти солдаты месяцем ранее участвовали в широкомасштабной битве при Капоретто, в которой помогли итальянской армии выстоять против наступления войск Центральных держав и укрепить линию обороны. После прохода через Мон-Сенисский туннель (соединяет Францию и Италию), эшелон прибыл в Модан (фр. Modane) (из-за этого в некоторых российских источниках местом крушения ошибочно указывают Модан), где к нему прицепили дополнительно 2 вагона. № 612 должен был доставить солдат в Шамбери, где солдаты собирались встретиться со своими семьями и провести с ними положенные им 15 дней рождественских каникул. Стоянка в Модане составила час, что потребовалось для пропуска других поездов. В связи с этим, большинство офицеров пересели на экспресс «Модан — Париж».

Воинский эшелон состоял из 19 вагонов итальянского производства с лёгкими деревянными кузовами и железными ходовыми частями: по багажному вагону в голове и хвосте, 15 вагонов на тележках и 2 дополнительных двухосных, прицепленных в Модане. Вес поезда составлял 526 тонн при длине 350 метров и в нём официально ехало 982 солдата, хотя фактически их было гораздо больше. Вести такой состав должны были два паровоза, так как от Модана (высота 1040 метров над уровнем моря) к расположенному далее Сен-Мишель-де-Морьену (высота 710 метров над уровнем моря) шёл крутой спуск в 33 ‰. Однако на сей раз вести его предстояло лишь одному паровозу типа 2-3-0, так как второй реквизировали для поезда с боеприпасами. К тому же из всех вагонов воздушными тормозами были оборудованы только первые 3, а на остальных были лишь ручные, поэтому по ним распределили 7 тормозильщиков (позже 2 из них погибнут в крушении), которые по гудкам паровоза вручную приводили такие тормоза в действие. Адъютант Жирард (фр. Girard), который был машинистом данного поезда, хорошо знал впереди расположенный участок и поначалу отказался вести перегруженный состав. В ответ капитан Файоль (фр. Fayolle) пригрозил ему трибуналом, из-за чего машинист был вынужден согласиться. В 23:15 воинский эшелон № 612 отправился от Модана.

Крушение

Поначалу всё шло нормально и машинисту на склоне удавалось контролировать скорость. Но после Френе уклон увеличился и тормозной силы уже оказалось недостаточно. На крутом спуске в долину Морьен эшелон № 612 вышел из-под контроля машиниста и начал стремительно разгоняться. Вскоре стрелка локомотивного скоростемера дошла до максимального значения — 135 км/ч. Ближе к концу спуска скорость начала спадать, но за 1300 метров до Сен-Мишель-де-Морьена сразу после пересечения реки Арк путь изгибался, и в этой кривой максимальная допустимая скорость составляла 40 км/ч. Когда на скорости 102 км/ч состав влетел в этот поворот, сцепку между тендером и первым вагоном разорвало. Первый вагон сошёл с рельсов и в него стали врезаться остальные. Деревянные вагоны входили друг в друга, а пламя с находящихся в них свечей (для освещения вагонов) перекинулось на деревянные конструкции и вызвало пожар. Также некоторые солдаты незаконно везли с собой гранаты и оружие, которые теперь подпитывали огонь. Три вагона остановились в узкой выемке, тем самым почти не давая шансов убежать от огня. В общей сложности пожар продолжался около суток.

Когда состав разорвало, машинист настолько был увлечён попытками снизить скорость, что попросту не заметил этого. Стоит отметить, что ещё дежурный по станции Ла Пра (фр. La Praz), увидев быстро несущийся поезд, связался с дежурным по станции Сен-Мишель-де-Морьен и предупредил об опасности, благодаря чему оттуда был спешно отправлен состав, полный британских солдат, что позволило избежать новой катастрофы. Машинист Жирард сумел остановить свой поезд лишь в Сен-Жан-де-Морьен (фр. Saint-Jean-de-Maurienne), где наконец оглянулся и осознал что произошло. После этого он с несколькими шотландскими солдатами (также возвращались после битвы при Капоретто) и работниками двух станций отправился к месту катастрофы.

Спасательная операция

Рядом с местом происшествия находились макаронная фабрика Bozon-Verduraz, а также городской военный госпиталь, в которые стали привозить раненых.

Непосредственно на месте крушения были опознаны 424 погибших, а 135 тел не удалось идентифицировать. Вдоль железнодорожного полотна и у правого берега реки были найдены 37 погибших солдат, которые выпрыгнули из вагонов во время неконтролируемого спуска состава либо после начала пожара. Ещё более сотни раненых скончались от ран в течение 15 дней. Выжило лишь 183 человека. Таким образом, в катастрофе погибло около 700 человек. Всех их похоронили в общей могиле у городского кладбища.

Память

Первые дни катастрофа замалчивалась как военная тайна. Лишь 21 декабря, то есть через 4 дня, ежедневная газета Le Figaro коротко сообщила о происшествии. По результатам расследования были арестованы 6 работников компании «Paris-Lyon-Méditerranée» (PLM), но военный суд их оправдал.

Первый памятник погибшим был открыт в июне 1923 года военным министром Андре Мажино на кладбище Сен-Мишель-де-Морьен. В 1961 году останки были перезахоронены на национальном кладбище Дова (fr:Nécropole nationale de la Doua). 12 декабря 1998 года к 81-й годовщине события был открыт памятник в Ла Сосе (фр. La Saussaz), что расположен неподалёку от места катастрофы.

Катастрофа воинского эшелона № 612 и поныне является крупнейшей железнодорожной катастрофой в истории Франции и Европы, а по официальному числу жертв — крупнейшей в мире в XX веке. Лишь в 2004 году её вдвое превзойдёт катастрофа поезда «Королева моря» на Шри-Ланке.

См. также

• Железнодорожные происшествия во Франции
• Крушение поезда № 612 (Россия)

Ссылки

• [danger-ahead.railfan.net/accidents/modane/home.html The Worst Rail Accident EverText-only version] (англ.).
• [archive.wikiwix.com/cache/?url=latrentequatrefnso.unblog.fr/2009/05/18/laccident-ferroviaire-de-saint-michel-de-maurienne/&title=%E2%80%9CLe%20train%20fou%20de%20Saint-Michel-de-Maurienne%E2%80%9D%20paru%20dans%20la%20revue%20 L’accident ferroviaire de Saint Michel de Maurienne] (фр.).

Отрывок, характеризующий Крушение в Сен-Мишель-де-Морьен

Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.