Лалаянц, Исаак Христофорович

Исаак Христофорович Лалаянц
Дата рождения:	24 июля (5 августа) 1870(1870-08-05)
Место рождения:	Кизляр, Терская область, Российская империя
Дата смерти:	14 июля 1933(1933-07-14) (62 года)
Место смерти:	Москва, СССР

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Исаак Христофорович Лалаянц (псевдонимы Колумб, Изаров, Инсаров др.; 24 июля (5 августа) 1870 года, г. Кизляр, Дагестан — 14 июля 1933 года, Москва) — российский революционер, марксист, большевик. Соратник Ленина.

Член РСДРП с 1898 года, член ЦК РСДРП (1905—1906).

Биография

«Я знал Лалаянца с 1890-х годов как марксиста и потом большевика. Несомненно, преданный революционер…» (Ленин, 1921 год).

Армянин.

Был отправлен в Тифлис, где поступил в первый класс реального училища. По переходе во второй класс был перемещён в Казанское реальное училище, которое окончил в 1889 году.

В Казани в 1888—1889 годах был членом марксистского кружка Н. Е. Федосеева. Учился в Казанском университете, был исключен в 1889 году за участие в революционном движении. За это в 1889 году он был впервые арестован, и выслан из Казани.

На Кавказе отбыл воинскую повинность. Перешёл к профессиональной подпольной революционной деятельности, которую вёл в различных городах России. Накануне 1893 года был арестован и выслан в Самару.

В 1893 году вошёл в самарский социал-демократический кружок, сгруппировавшийся вокруг В. И. Ленина (Ленин, Скляренко и Лалаянц). Лалаянц так вспоминал о своей первой встрече с Лениным: «На другой день (после приезда в Самару) я отправился к Долгову… Во время разговора незаметно появился традиционный чай. Тут кто-то постучал в дверь — вошел молодой человек лет 22-23. Передо мной стоял человек с необыкновенной внешностью, как-то сразу располагающей к себе. Это был В. И. Ульянов. Он действительно произвел на меня замечательное впечатление. В этом молодом человеке удивительнейшим образом сочетались простота, чуткость, жизнерадостность и задорность, глубина знаний, беспощадная логическая последовательность, ясность и четкость суждения».

В июне 1894 года получил приговор по казанскому делу 10 месяцев одиночки, был арестован и этапом отправлен в Петербург в «кресты».

Освободившись в 1895 году, переехал в Екатеринослав), где стал одним из основателей в 1897 году местного «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (вместе с И. В. Бабушкиным). Участвовал в подготовке 1-го съезда РСДРП.

Весной 1900 года вместе с А. С. Мартыновым редактор 1-го номера екатеринославской нелегальной социал-демократической газеты «Южный рабочий» (см. также).

Накануне 1 мая 1900 года был арестован, отсидев в «Лукьяновке», «Таганке» и «Бутырке» два года спустя сослан в Сибирь, по пути с помощью Ленина бежал за границу. В 1903 году в Женеве заведовал типографией ленинской «Искры».

В 1903 году, после 2-го съезда партии, большевик, агент ЦК РСДРП в России. Вошёл в Одесский комитет РСДРП. Вместе с ещё одним его членом К. О. Левицким и находившимся в Одессе Вацлавом Воровским они составили Южное бюро ЦК.

В июне 1904 года арестован и в январе 1905 года сослан на пять лет в Вологодскую губернию, откуда бежал и с весны работал в Петербурге агентом ЦК партии. В обращении в ЦК в июле 1905 года Ленин рекомендовал кандидатуру Лалаянца в агенты ЦК, как «проявившего в Одессе и в Южном бюро недюжинные организаторские способности, по отзыву всех поставившего прекрасно живую работу. Он был душой всей местной работы, — так передавал ряд одесситов, вовсе даже не всегда расположенных к „твердокаменным“. Наконец, он чрезвычайно выдержанный принципиально человек». В ноябре 1906 года один из организаторов и делегат 1-й конференции военных и боевых организации РСДРП в Таммерфорсе, выступал с докладом о роли партии в вооружённом восстании. По окончании конференции, в декабре 1906 года вновь был арестован и после двухлетнего тюремного заключения сослан сроком на шесть лет на каторгу: отбывал в Петербурге до 1910 года, затем в Шлиссельбурге. В 1913 году, по отбытии срока был сослан на вечное поселение в Иркутскую губернию.

До революции Лалаянц был одним из лучших учеников и соратников Ленина

Из некролога за подписью М. Ульяновой, Д. Ульянова, В. Вишняка и др.

Как указывает БСЭ: «Осенью 1914, надломленный тюрьмами, каторгой, тяжело больной, отошёл от партийно-политической деятельности». Согласно автобиографическим сведениям, до 1917 года просидел 11 лет.

С 1922 г. работал в Главполитпросвете Наркомпроса РСФСР. С 1929 года пенсионер. Умер после продолжительной болезни. Похоронен на Новодевичьем кладбище. Его переписка с Лениным не сохранилась.

Жена — Прасковья Ивановна Кулябко. Жена — Лалаянц Анна Сафоновна (1897—1970).

Память

Имя Лалаянца носит улица в городе Кизляр.
улица Лалаянца — до 2007 г. название улицы Тахтарова в Махачкале.

Ссылки

• Лалаянц, Исаак Христофорович — статья из Большой советской энциклопедии., [www.npgi.ru/gournal/8_2009.pdf с. 31]
• [www.knowbysight.info/LLL/05423.asp], [www.armeniaonline.ru/article.php/1954], [www.mi-dag.ru/news/110/veterans/2007/12/08/3047], [web.archive.org/web/20051101151832/narovol.narod.ru/Person/person11.htm], [www.booksite.ru/fulltext/kon/ova/lov/4_2.htm], [uni-persona.srcc.msu.ru/site/research/zajonchk/tom4_2/V4P23000.htm]

Отрывок, характеризующий Лалаянц, Исаак Христофорович

«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.