Ламот-Уданкур, Филипп де

Филипп де Ламот-Уданкур
фр. Philippe de La Mothe-Houdancourt
Филипп де Ламот-Уданкур, герцог де Кардона, маршал Франции
Дата рождения	1605(1605)
Дата смерти	24 марта 1657(1657-03-24)
Место смерти	Париж
Принадлежность	Королевство Франция Королевство Франция
Годы службы	1622—1657
Звание	маршал Франции
Сражения/войны	Гугенотские восстания Англо-французская война (1627—1629) Война за Мантуанское наследство Тридцатилетняя война Франко-испанская война (1635—1659)

Филипп де Ламот-Уданкур (фр. Philippe de La Mothe-Houdancourt; 1605 — 24 марта 1657, Париж) — французский военачальник, маршал и пэр Франции, вице-король Каталонии, герцог де Кардона и де Файель.

Биография

Сын дворянина из графства Бомон-сюр-Уаз Филиппа де Ламот-Уданкура (1558—1652) и его третьей жены Луиз Шарль дю Плесси-Пике, родственницы кардинала Ришелье.

Поступил на службу в 1622 корнетом в роту шеволежеров герцога де Майена; во время первой гугенотской войны 1620—1622 участвовал в осадах Негрепелиса, Сент-Антонена, Соммьера, Люнеля, Монпелье, затем принимал участие в кампании в Вальтеллине.

В 1624 командовал ротой в пехотном полку Жуанвиля, затем Фальсбурга. Во время второй гугенотской войны 1625—1629 15 сентября 1625 участвовал в морском сражении герцога де Монморанси с гугенотами Ла-Рошели, а 8 ноября 1627 в разгроме англичан на острове Ре.

Первый капитан своего полка, в 1629 принимал участие в осадах Суайона, Памье, Реальмона, Сен-Севера, Кастельно.

В 1630 участвовал в войне за Мантуанское наследство: в атаке Пиньероля, Брикера, и был ранен в бою у Понте ди Кариньяно 6 августа.

По возвращении во Францию участвовал в столкновении с мятежным войском Анри II де Монморанси у Кастельнодари 1 сентября 1632.

Во время войны с герцогами Орлеанским и Лотарингским (1631—1634) 10 августа 1633 стал командиром полка, с которым действовал при осаде Нанси.

Франко-испанская война

С началом франко-испанской войны в 1635 выступил в поход в Нидерланды, 20 мая сражался в битве при Авене, участвовал в осаде Лувена, павшего 4 июля, затем в осаде и взятии крепости Скенк.

В 1636 в должности батального сержанта в составе армии графства Бургундского участвовал в деблокировании крепости Сен-Жан-де-Лон, осажденной герцогом Лотарингским и испанцами Маттиаса Галласа.

31 марта 1637 произведен в лагерные маршалы, в Германской армии командовал отдельным корпусом, с которым отличился в битве при Кенсингене.

26 марта 1638 был назначен командовать войсками в районе Лангра, Шомона и Бассиньи (Франш-Конте), сменив на этом посту Гебриана, который, отправляясь на помощь Бернгарду Саксен-Веймарскому, оставил своему преемнику разработанный им план операций. Во Франш-Конте Ламот-Уданкур действовал в составе армии графства Бургундского под командованием герцога де Лонгвиля, ставшего одним из его покровителей, наряду с кардиналом Ришелье. В эту кампанию были взяты несколько крепостей, в том числе Полиньи, под стенами которого де Ламот атаковал лотарингские позиции, а затем отличился в сражении с армией герцога, пытавшегося отбить это место. Преследуя бегущего противника его отряд убил 300 человек и взял в плен сто вместе с командиром.

20 апреля 1639 назначен губернатором Бресса, на место умершего маркиза де Трианжа; также получил его роту жандармов.

25 апреля был направлен в Пьемонт; при отступлении после поражения под Кьери, 20 ноября вел арьергардный бой с преследовавшим французов маркизом Леганесом.

В 1640 снова воевал в Пьемонте. 23 апреля прибыл под Пиньероль, и соединился с войсками графа д'Аркура. Участвовал в сражении под Казале и деблокировании этой крепости, а затем в двух битвах под стенами осажденного Турина и взятии этого города 24 сентября.

Война в Каталонии

17 января 1641 произведен в лейтенант-генералы и направлен в армию принца де Конде, действовавшую в Лангедоке, Руссильоне и Каталонии, восставшее население которой решило перейти под власть Франции.

19 января получил кавалерийский полк, взял Вальс, Лекуветт, крепость Сало, город и крепость Константи, осадил Таррагону, перехватив 10 июня конвой с припасами, разогнав эскорт и взяв 800 вьючных животных. Осажденные произвели крупную вылазку и пытались отбить конвой; в результате пятичасового боя они были разбиты, потеряв 400 человек убитыми и три сотни пленными.

10 августа корабли и испанская морская пехота сумели прорваться через блокаду порта, осуществлявшуюся архиепископом Бордо, и доставить в город продовольствие.

Ламот-Уданкур расположил войска в Вальсе и Константи, в сентябре был отставлен от наместничества в Брессе, 14 сентября выступил на Лериду. Осадил Тамарит на арагонской территории, и взял его штурмом, после чего вернулся под Таррагону с добычей и отрядом из 2500 пехотинцев и тысячей кавалерии.

В ноябре выступил на помощь Альменасу, осажденному испанцами. Эта крепость на границе Каталонии и Арагона имела стратегическое значение. Организовав ложную атаку с тыла, он сумел обмануть противника, имевшего двойное численное превосходство, и нанести ему поражение, положив на месте три сотни и взяв в плен две.

В начале 1642 выступил на Вильялонгу, 19 января разгромил испанский отряд, убив 800 человек и взяв в плен 400.

24 марта испанцы выступили на помощь Коллиуру, осажденному армией короля Людовика XIII. Де Ламот двинулся на перехват, в бою у реки Марторель убил три сотни, а затем внезапно атаковал в горном дефиле, изрубил 150 человек, и взял в плен сорок кавалеристов и командующего.

Маршал и вице-король

Наконец, 31 марта у Вальса при содействии дю Террая окружил и атаковал противника с трех сторон, взяв в плен 3 тысячи человек, в том числе 200 офицеров, и захватив пять знамен. За эту победу, облегчившую королю взятие Коллиура и Перпиньяна, Ламот-Уданкур 2 апреля получил чин маршала Франции.

В мае он взял штурмом захваченный испанцами Тамарит. 25 июня был назначен вице-королём Каталонии, на смену маршалу де Брезе, а в октябре получил титул герцога де Кардона.

Столь быстрое продвижение по службе объяснялось не только военными заслугами де Ламота, но и высоким покровительством его кузена кардинала Ришелье, выделявшего его и виконта де Тюренна среди молодых военачальников.

Осенью испанцы осадили Лериду. 7 октября под стенами города произошло сражение между 12-тыс. корпусом де Ламота и армией Леганеса, имевшего 24 тыс. человек. Расположив свою пехоту на высотах, маршал затруднил атаку испанской кавалерии. В битве, продолжавшейся с 11 часов утра до ночи, испанцы потеряли 3 тыс. убитыми. В декабре де Ламот с триумфом вернулся в Барселону.

Смерть кардинала и отставка государственного секретаря по военным делам Сюбле де Нуайе (10 апреля 1643) осложнили положение маршала. Новый глава правительства кардинал Мазарини и его ставленник Мишель Ле Телье, занявший пост государственного секретаря по военным делам, в течение всего 1643 года пытались побудить перешедшего к обороне де Ламота, вести более активные действия.

Испанцы усилили натиск на Каталонию, но маршал заставил их снять осаду Фликса в феврале, Мирабеля 1 марта, уничтожив в бою 400 человек и взяв в плен 1100, а также два орудия.

Испанцы взяли реванш в новом сражении под Леридой 15 мая 1644. При попытке деблокировать город де Ламот потерпел жестокое поражение, потеряв 2 тыс. убитыми, 10 орудий и обоз. Лерида пала 31 августа, в сентябре французам пришлось снять осаду Таррагоны.

Отставка и арест

18 ноября Мазарини проинформировал депутатов Каталонии и Совет Барселоны об отстранении де Ламота от должности. Маршал был срочно вызван во Францию, 28 декабря арестован в четырех лье от Лиона. В его багаже было найдено и изъято около 400 тыс. экю, предположительно, награбленных в Каталонии.

Де Ламот был помещен в крепость Пьер-Ансиз, где находился в заключении более трех лет, пока различные трибуналы и парламент Гренобля пытались установить степень его вины в поражении. Помимо подозрений в измене, на де Ламота поступило множество доносов от жителей Каталонии, недовольных его правлением; также его обвиняли в финансовых махинациях — замене полновесной монеты, предназначенной для выплаты жалования войскам, низкопробной билонной.

Освобождение. Фронда

Когда положение Мазарини пошатнулось из-за политического кризиса, друзья маршала 13 сентября 1648 добились его освобождения и восстановления в правах. Кроме прочего, за ним было зарезервировано место в числе рыцарей ордена Святого Духа, который он так и не получил. Выйдя из тюрьмы, де Ламот уехал в свои владения, но после начала парламентской Фронды и бегства правительства из столицы, примкнул к противникам Мазарини, став, вместе с герцогами Бофором, Буйоном и Лонгвилем одним из лидеров недовольной знати в первый период движения.

В январе 1649, когда власть в Париже перешла к фрондёрам, он вместе с герцогами д'Эльбёфом и де Буйоном был назначен генералом и комендантом города под началом формального генералиссимуса армии Парламента, принца де Конти. Руководил войсками в стычках с королевскими силами принца де Конде, и обеспечивал провод конвоев с продовольствием в блокированный город.

Кардинал де Рец, сотрудничавший в Париже с де Ламотом, и нелестно отзывавшийся обо всех современниках, дает ему следующую характеристику:

Маршал де Ламот наделен был большой отвагой, но оставался военачальником второго разряда. Он не отличался большим умом. В частной жизни был довольно кротким и покладистым. В партии он оказался человеком весьма полезным, ибо был весьма сговорчив.

— Кардинал де Рец. Мемуары, с. 121

По словам де Реца, маршал не имел собственных убеждений или политических амбиций, а во всем следовал за своим прежним покровителем герцогом де Лонгвилем.

После заключения 1 апреля Сен-Жерменского мира, перешел на сторону короля, получив от правительства 200 тыс. ливров.

В марте 1651 с маршалом примирилась королева-мать Анна Австрийская. Этому способствовала женитьба де Ламота на Луизе де При, воспитательнице королевских детей, в которую он уже несколько лет был страстно влюблен.

После разгрома Фронды принцев маршал уже как официальное лицо 7 сентября 1651 был участником торжественной кавалькады, двинувшейся в занятый правительственными войсками Париж для празднования дня рождения Людовика XIV.

Новое назначение и конец карьеры

Дела французов в Каталонии шли все хуже; сменившие де Ламота граф д'Аркур, а затем герцог де Меркёр, не смогли исправить положение. В июле 1651 испанцы осадили Барселону.

12 ноября 1651 Ламот-Уданкур снова был назначен вице-королём и командующим армией, и на следующий день отбыл из Парижа, получив 400 тыс. ливров на военные расходы. 6—7 января 1652 ему вернули командование его полками пехоты и кавалерии, которое Мазарини отобрал 22 февраля 1649. В апреле Кардона была возведена в ранг герцогства-пэрства.

23 апреля де Ламот сумел прорваться через вражеские позиции в Барселону, но снять осаду ему не удалось. 13 октября голод заставил защитников сдаться.

Взамен потерянного герцогства Кардоны земля Файель, принадлежавшая маршалу, в январе 1653 была возведена в ранг герцогства-пэрства. В мае он покинул Каталонию и вернулся в Париж, где больше не играл заметной роли. В 1655 он отказался от кавалерийского полка, а в следующем году распустил пехотный.

Умер в Париже, по словам Ги Патена, после длительного воспаления, закончившегося абсцессом в печени, к которому привели действия невежественных лекарей, дававших пациенту жемчужную пыль, антимоний и тому подобные снадобья.

Семья

Жена (22.11.1650): Луиза де При, маркиза де Туси (1624—1709), дочь и наследница Луи де При, маркиза де Туси, и Франсуазы де Сен-Желе-Лузиньян

Дети:

• Филипп, ум. ребенком
• Франсуаза Анжелика де Ламот-Уданкур (1650—1711). Муж (28.11.1669): герцог Луи-Мари-Виктор д'Омон (1632—1704)
• Шарлотта Элеонора де Ламот-Уданкур (1651—1744), воспитательница королевских детей. Муж (14.03.1671): Луи-Шарль де Леви, герцог де Вантадур (ум. 1717)
• Мари Изабель Габриель Анжелика де Ламот-Уданкур (ум. 1726). Муж (18.03.1675): Анри-Франсуа де Сен-Нектер, герцог де Ла Ферте (1657—1703)

Литература

• André L. [195.220.134.232/numerisation/tires-a-part-www-nb/0000005430680.pdf Le maréchal de La Mothe-Houdancourt (1): son proces, sa rebellion, sa fin] // Revue d'histoire moderne. T. XII. — P.: Librairie Félix Alcan, 1937., pp. 5–35, 99—125
• Aznar D. [www.raco.cat/index.php/Pedralbes/article/viewFile/122929/170206 Gloria y desgracia de un virrey francés de Cataluña, el mariscal de La Mothe-Houdancourt. 1640—1644] // Revista d’Història Moderna, 2006, № 26, pp. 189–261
• Aubert de La Chesnaye Des Bois F.-A. Dictionnaire de la noblesse. T. XIV. — P.: Schlesinger frères, 1869., col. 637—640
• Courcelles. Dictionnaire historique et biographique des généraux Francais depuis le onzième siècle jusqu'en 1820. T. VIII. — P., 1823., pp. 108–113
• Nouvelle Biographie générale. T. XXIX. — P.: Firmin Didot frères, 1859., pp. 247–250
• Courcelles. Dictionnaire historique et biographique des généraux Francais depuis le onzième siècle jusqu'en 1820. T. VIII. — P., 1823., pp. 108–113
• Noailles A.-M., vicomte de. Épisodes de la guerre de Trente ans. Le maréchal de Guébriant (1602—1643). — P.: Perrin et Cie, 1913.
• кардинал де Рец. Мемуары. — М.: Ладомир; Наука, 1997. — ISBN 5-86218-235-7.
• La Roque L. de, Catalogue historique des généraux français. — P.: Desaide, 1896, pp. 101–102
• Pinard F.-J.-G. Chronologie historique-militaire. T. II. — P.: Claud Herissant, 1761., pp. 529–536

Ссылки

• [data.bnf.fr/10722162/philippe_de_la_mothe-houdancourt/ Philippe de La Mothe-Houdancourt (1605—1657)]

Отрывок, характеризующий Ламот-Уданкур, Филипп де

– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.