Лампе, Алексей Александрович фон

Алексей Александрович фон Лампе
Дата рождения	18 июля 1885(1885-07-18)
Место рождения	Вержболово, Сувалкская губерния, Российская империя
Дата смерти	28 мая 1967(1967-05-28) (81 год)
Место смерти	Париж, Франция
Принадлежность	Российская империя Российская империя Белое движение
Род войск	Инфантерия Семёновский лейб-гвардии полк
Годы службы	1902—1920
Звание	генерал-майор Генерального штаба (1921 г.)
Сражения/войны	Русско-японская война Первая мировая война Гражданская война в России
Награды и премии

Алексе́й Алекса́ндрович фон Ла́мпе (18 июля 1885 Вержболово, Сувалкская губерния, Российская империя — 28 мая 1967 Париж, Франция), генерал-майор Генерального штаба (1921). Участник Белого движения. Впоследствии, белоэмигрант, один из организаторов белоэмигрантских объединений, в том числе РОВС. В годы Второй Мировой Войны сотрудничал с Германией.

Детство и юность

Прадед Лампе со стороны отца приехал в Россию из Гамбурга и поступил на службу в русскую армию в эпоху наполеоновских войн. Семья Лампе утратила все связи с родиной предков и Александр Александрович владел немецким языком очень плохо.

Окончил Первый кадетский корпус (1902), Николаевское инженерное училище (1904), Николаевскую военную академию (1913).

Участник русско-японской войны в составе 6-го саперного батальона, для того чтобы попасть на фронт отказался от поступления на дополнительный курс училища. Был ранен и контужен.

С 1908 г. в лейб-гвардии Семеновском полку.

В 1910 г. поступил в Императорскую Николаевскую военную академию, по её окончании был назначен в Генеральный штаб.

В 1912 г. он женился на Наталье Михайловне <…>. В декабре 1914 г. у них родилась дочь Евгения.

С началом Первой мировой войны был назначен в штаб 18-го армейского корпуса, где за отличие получил Георгиевское оружие и орден Св.Владимира 4-й степени с мечами и бантом.

В 1917 году, благодаря родственным связям жены, оказался в Харькове, где редактировал газету «Возрождение», затем газету «Россия» и позже газету «Великая Россия».

Гражданская война

Летом — осенью 1918 возглавлял подпольный комитет в Харькове, занимавшийся переброской офицеров в Добровольческую армию. Сотрудник «Азбуки» (агент «Люди»). С конца 1918 г. в Добровольческой армии. Затем начальник оперативного отдела в группе войск генерала барона П. Н. Врангеля и в управлении генерал-квартирмейстера Кавказской Добровольческой армии. С ноября по декабрь 1919 г. — начальник оперативного отдела штаба Добровольческой армии.

В конце декабря 1919 г. был прикомандирован к военному представителю главнокомандующего Вооруженными силами на юге России в Константинополе и в марте 1920 г. выехал в Константинополь. По поручению генерала А.С. Лукомского, направленного в апреле в Константинополь новым главкомом ВСЮР генералом П.Н. Врангелем, фон Лампе занимался делами беженцев, размещенных союзниками на Принцевых островах.

В эмиграции

В 1920 г. был направлен Врангелем в качестве военного представителя Русской Армии в Данию. В 1921 году Врангель направил фон Лампе своим военным представителем в Венгрию с целью добиться разрешения её правительства на размещение в стране частей Русской армии. Однако переговоры не привели к положительному результату из-за нежелания Хорти и в начале 1922 г. были прекращены.

С лета 1922 года Лампе был представителем Врангеля в Германии, сменив на этом посту И.А.Хольмсена. В 1924 году возглавил 2-й отдел Русского общевоинского союза (РОВС) в Берлине. В начальный период эмиграции фон Лампе с большим трудом изъяснялся на немецком языке и даже брал уроки, так как в его семье говорили только по-русски.

В 1923 г. принимал участие в работе «Комитета по вывозу русских студентов с Балкан и содействия им в получении образования в Германии», созданного по инициативе профессоров Русского научного института и лидеров военной эмиграции.

В 1926-1928 гг. издал 7 сборников «Белое дело», в которых публиковались материалы по истории белой борьбы.

В 1933 году, во время прихода нацистов к власти, Лампе был арестован немецкой политической полицией по обвинению в шпионаже и около трёх месяцев провёл в тюрьме. Был освобожден по настоянию друзей, чтобы присутствовать при последних днях умирающей от туберкулеза легких дочери (Евгения умерла в декабре 1933 г.).

С 1938 — глава РОВС в Германии. Был активным членом церковного Свято-Князь-Владимирского братства. Организовал сооружение памятника «Верным сынам великой России» в память погибшим воинам Первой мировой войны и Гражданской войны на братском русском кладбище в Берлине-Тегеле в 1938 году.

В Германии фон Лампе начал сниматься в кино в качестве статиста, чтобы прокормить семью и содержать 2-й отдел РОВС. Позже его стали приглашать в качестве консультанта в фильмы, посвящённые жизни в России, Первой мировой и Гражданской войнам.

Оценка А. А. Лампе террора 1937—1938 гг. в СССР

В 1937 году Лампе дал оценку большого террора в СССР в своих письмах П. А. Кусонскому и С. А. Волконской.

Из письма заместителю председателя РОВС П. А. Кусонскому от 17 июня 1937 г.: «В СССР жертвами теперь являются те, кого мы и сами без колебаний повесили бы».

Из письма к С. А. Волконской от 13 августа 1937 г.:

Поговорим… о Сталине и его деяниях. Я не согласен с Вами, что-де, мол, «протянули они 20 лет, протянут и еще 20». Думаю, что не протянут. Да и надо отметить то, что 20 лет они жили и своих не угробливали, а на вторые 20 лет именно с этого-то и начали. А взаимные угробливания и казни в своей среде есть нормальный конец всякой революции… Пусть Сталин проведет черную работу как можно дальше… Пусть он принесет хоть ту пользу, что ликвидирует тех, кто, добравшись к власти, затянет дело надолго. А такими я считаю именно тех, кого сам Сталин, видимо, рассматривает как своих конкурентов, ибо только этим обстоятельством объясняется переселение их из советского рая в потусторонний ад… Все разговоры об «изменах», «шпионаже в пользу одной державы» — это сплошной вздор.

1940—1960-е годы

После начала Второй мировой войны фон Лампе служил в крупной издательской фирме, а также занимался организацией отделов Русского Красного Креста в Берлине и завоеванных Германией странах Западной и Восточной Европы. Эти отделы должны были помогать русским эмигрантам, попавшим в немецкий плен, так как многие эмигранты были мобилизованы в армии стран, в которых они имели постоянное место жительства до войны.

В конце 1944 года вошёл в состав Комитета освобождения народов России.

11 февраля 1945 г., опасаясь попасть в число мобилизуемых немцами стариков, фон Лампе со своей женой и секретарем Красного Креста Б.В. Дуплевым выехал из Берлина на пригородном поезде в Альтенбург — место пребывания возглавлявшей в тот период Русский Красный Крест вел. кн. Веры Николаевны. 27 апреля, чтобы не попасть в руки советских оккупационных властей, они переехали в город Линдау, который 30 апреля заняли французы. В Линдау, при содействии французских оккупационных властей, вел. кн. Веры Николаевны и Дуплева, фон Лампе открыл офис Красного Креста, который регистрировал всех «бесподданных» - «старых» эмигрантов и тех русских, кто укрывался от насильственной репатриации. Занимался спасением советских граждан и русских эмигрантов от насильственной репатриации в СССР.

Осенью 1945 г. он и его офис Красного Креста постоянно подвергались нападкам со стороны советской миссии Красного Креста, действовавшей во французской оккупационной зоне. В итоге фон Лампе был в очередной раз арестован, обвинен в шпионаже и провел 42 дня в тюрьме. По настоянию французских властей он все же был освобожден из тюрьмы и в марте 1946 г. переехал в Мюнхен.

В 1946-1950 годах жил в Мюнхене. В 1950 году переехал в Париж и стал заместителем председателя РОВС генерал-лейтенанта Архангельского. С 1957 его преемник, возглавлял РОВС до конца жизни.

Скончался в Париже, похоронен на кладбище Сент-Женевьев де Буа.

Литература

• Главнокомандующий Русской армией генерал барон П. Н. Врангель : К десятилетию его кончины 12/25 апр. 1938 г. : Сб. ст. Под ред. А. А. Фон-Лампе.
• [www.archive.org/details/putivernykhsborn00fon Пути верных.] Сборник статей. Париж, 1960.
• Белое дело. Летопись белой борьбы. Сборник в 7 томах. Берлин, 1926-1927. (Выходил под редакцией Лампе).
• Е.А. Широкова. Генерал А.А. фон Лампе и его дневник : взгляд на военную эмиграцию. // Новый исторический вестник. 2000. № 2. С. 5.
• Е.А. Широкова. Фон Лампе Алексей Александрович (1885-1967). // Новый исторический вестник. 2001. № 3. С. 186-189.

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_l/lampe.php Биографические данные.]
• [zarubezhje.narod.ru/kl/L_418.htm А. А. фон Лампе как церковный деятель]
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=608 Алексей Александрович фон Лампе] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Лампе, Алексей Александрович фон

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.