Антонелли, Лаура

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Лаура Антонелли»)
Перейти к: навигация, поиск
Лаура Антонелли
Laura Antonelli
Имя при рождении:

Лаура Антоназ

Профессия:

актриса

Карьера:

1965—1991

Награды:

Давид ди Донателло (1973, 1981)

Лаура Антонелли (итал. Laura Antonelli, настоящее имя Лаура Антонац, итал. Laura Antonaz; 28 ноября 1941, Пола, Истрия, Италия — 22 июня 2015, Ладисполи, Лацио, Италия) — итальянская киноактриса. Звезда итальянского эротического кино 1970—1980-х годов.





Биография

Выросла в семье педагогов, детство и юность провела в Венеции, Генуе и Неаполе. С детства хотела пойти по стопам родителей и стать учителем, для чего окончила высший институт физического воспитания в Неаполе. Недолгое время проработав учителем физкультуры в римском лицее «Артистико», приняла участие в качестве рекламной модели в телешоу «Carosello», после чего начала карьеру актрисы.

В 1965 году дебютировала в незначительной роли в фильме режиссёра Луиджи Петрини «Шестнадцатилетние».

В 1960-х годах снималась в фильмах «Доктор Голдфут и девушки-бомбы», «Сексуальная революция», «Венера в мехах».

В 1973 году выходит фильм «Коварство» режиссёра Сальваторе Сампери, которая заработала только в итальянских кинотеатрах 6 миллиардов лир и сделала из Лауры Антонелли звезду итальянского эротического кино.

В 1970-х — 1980-х годах играла преимущественно в эротических драмах, фарсах и комедиях: «Безумный секс» (1973), «Боже мой, как низко я пала!» (1974), «Тигры в губной помаде» (1979), «Чистая и целомудренная» (1981), «Римини, Римини» (1987) и других.

В 1976 году сыграла главную роль в фильме Лукино Висконти «Невинный», в котором блестяще проявила своё драматическое дарование. К значительным работам актрисы также относятся ленты «Жена-любовница» (1977) и «Любовная страсть» (1981).

27 апреля 1991 года на вилле Лауры Антонелли в городе Черветере (Cerveteri) карабинеры обнаружили 36 граммов кокаина. Актриса была обвинена в распространении наркотиков, арестована, а затем помещена под домашний арест. Суд первой инстанции приговорил её к 3,5 годам тюрьмы. Лишь через 9 лет апелляционный суд оправдал её, в том числе благодаря изменению в Италии закона, регулирующего вопросы, связанные с употреблением наркотиков.

В том же 1991 году на съёмках фильма «Наваждение» (Malizia 2000) продюсеры, чтобы освежить лицо актрисы, настояли на курсе коллагеновых инъекций, которые фактически обезобразили её лицо. За этим эпизодом последовал 13-летний судебный процесс, в итоге Трибунал Рима отклонил иск Антонелли, требовавшей возмещения нанесённого ущерба. Актриса не выдержала нервного напряжения и попала в психиатрическую клинику. Процесс был возобновлён в 2003 году и присудил ей 10 тысяч евро, и лишь в 2006 году итальянский апелляционный суд признал правоту Антонелли и приказал выплатить ей в качестве компенсации 108 тысяч евро.

Все эти годы Лаура Антонелли практически не показывалась на публике и избегала каких-либо контактов с бывшими коллегами и прессой.

Личная жизнь

Лаура Антонелли и Жан-Поль Бельмондо познакомились в 1971 году во время их совместной работы в фильме «Повторный брак». Роман с французской кинозвездой был для всех полной неожиданностью. Лаура тотчас же развелась с мужем, книжным издателем Энрико Пьяцентини, и купила себе отдельную квартиру в центре Рима, для того чтобы беспрепятственно встречаться с Бельмондо. Любовный роман не закончился браком. Она постоянно ревновала Жан-Поля, закатывала скандалы. И когда его терпению пришёл конец и он оставил её, она очень сильно переживала разрыв. Вместе они снялись ещё в одной картине комедии Клода Шаброля «Доктор Пополь».

Награды

  • Italian National Syndicate of Film Journalists
  • Премия Silver Ribbon 1974 года — Лучшая актриса за роль Анжелы в фильме «Коварство» (1973)

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Антонелли, Лаура"

Примечания

Ссылки

  • [www.divinacreatura.com «Divina Creatura» — Дань уважения Лауре Антонелли]


Отрывок, характеризующий Антонелли, Лаура



Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».