Литцман, Карл Зигмунд

Не следует путать с Лицман, Карл.

Карл Зигмунд Литцман

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Карл Зигмунд Литцман (нем. Karl-Siegmund Litzmann; 1 августа, 1893, Вестфалия — дата и место смерти неизвестны) — один из руководителей оккупационного режима Третьего рейха на территории СССР, партийный функционер НСДАП, один из организаторов массовых расправ над мирным населением Эстонии. Имел звание обергруппенфюрера СС.

Биография

Родился в Вестфалии. Сын генерала Карла Лицмана (1850—1936). Участвовал в сражениях Первой мировой войны. В 1929 году вступил в НСДАП и СА. В 1933 году Карл Сигизмунд получил назначение на должность руководителя третьей обергруппы СА (его штаб-квартира располагалась в Штеттине, административном центре подчинённой ему территории. В 1933 году получил статус прусского государственного советника. 12 ноября 1933 года Литцман был избран на пост депутата Рейхстага. Когда в Германии 30 июня 1934 года произошёл путч высших армейских чинов, недовольных усиливающимся влиянием Гитлера, Литцман продемонстрировал лояльность фюреру, тем самым упрочив своё положение. В 1935 году стал членом Народной судебной палаты.

Вторая мировая война. Назначения

С началом Второй мировой войны и формированием Остланда из оккупированных восточных территорий Литцман получил пост имперского комиссара Эстонии. 11 июля 1941 года захватчиками был взят Тарту, 17 августа — Нарву, а 28 августа Вермахт на территорию Таллина. По указанию фюрера был сформирован центр по управлению оккупированными восточными территориями. Новое ведомство возглавил один из отцов официальной имперской идеологии Альфред Розенберг. Имперским комиссаром области Остланд был назначен печально известный начальник Рижского гетто Генрих Лозе. Одновременно с формированием административного органа управления Эстонией была создана военно-полицейская ячейка, управление которой осуществлялось самим Генрихом Гимлером. В свою очередь, господин Литцман занял руководящую должность уже на следующем уровне — ему достался генеральный комиссариат Эстония. Штаб-квартира наместника располагалась в Таллине. Тем не менее необходимо было сформировать новый состав городского самоуправления и из нескольких предложенных кандидатур, прошедших тщательный отбор, нацистами был избран глава эстонского самоуправления — участник эстонского сопротивления в Финляндии доктор Хяльмар Мяэ. Это марионеточное самоуправление, в состав которого входили сплошь немецкие ставленники (некоторые были друзьями детства А. Розенберга, родившегося в Таллине), было одобрено немецким генералом фон Роком 15 сентября 1941 года. Тем не менее, Карл Сигизмунд Литцман не рассматривал Прибалтику (в частности, подведомственную ему Эстонию) как территорию, населенную исключительно недружелюбным элементом, а смотрел на вверенный ему край как на цивилизованный анклав, находившийся под многовековым влиянием германской нации. Однако по приказу свыше Литцман занялся активным формированием вспомогательных военизированных подразделений, которые должны были держать под контролем наиболее «неустойчивые» области комиссариата. Процесс вербовки проходил достаточно подвижно: в начале февраля 1944 года была сформирована самостоятельная 20-я гренадерская дивизия СС (1-я эстонская), регулярно совершавшая акции карательного характера как на территории Эстонии, так и за её пределами (в пограничных областях Белоруссии против партизан и мирных жителей близлежащих деревень).

Всего в должности генерального комиссара Литцман пробыл с 1941 по 1944 годы. За время его правления по всей стране было создано 25 концлагерей. Литцман непосредственно несёт ответственность за проведение многочисленных актов ликвидации советских граждан разных национальностей, которые проводились на территории оккупированной Эстонии (подробнее см. об этом История Эстонии). В общей сложности можно говорить о 61000 погибших мирных жителях за годы оккупации вермахтом, равно как и о 64000 советских военнопленных. В частности, у населенного пункта Лемматси на протяжении нескольких месяцев (после того, как немецкие войска вступили в Тарту) по его приказу проводились массовые расстрелы советских граждан. В общей сложности речь идет о приблизительно 12000 расстрелянных.

Когда советская армия начала процесс освобождения Эстонии, оккупационные власти (Доктор Мяэ и Карл Сигизмунд Литцман) после совещания с вышестоящими кадрами приняли решение сформировать Национальный Комитет Республики Эстония, деятельность которого была направлена на провозглашение государственной автономии Эстонии; подобный шаг можно расценивать как попытку оккупационного руководства не допустить присоединения Эстонии к СССР. Комитет назначил временным и. о. президента «априори» независимой Эстонии Юри Улуотса. Однако подобные действия не возымели существенного успеха (невзирая на то, что Комитету освобождения выказали поддержку представители эстонской политической элиты 30-х годов, особенно те армейские чины, которые помогли Константину Пятсу организовать захват государственной власти в Эстонии), в итоге, после неудавшейся попытки сформировать национальное правительство Эстонии (председателем которого должен был стать Отто Тииф) под неусыпным контролем имперского наместника Литцмана 18 сентября 1944 года, ровно через четыре дня, 22 сентября 1944 года в Эстонию вошли передовые части восьмой армии, а также силы восьмого эстонского стрелкового корпуса. Власть в Эстонии снова перешла к правительству Эстонской ССР, сформированному с момента присоединения Эстонии к СССР в 1940 году.

После войны следы имперского наместника барона Литцмана теряются. Существует предположение, что он мог скрыться в Швеции при посредничестве дипломатической миссии представителей союзников. Возможно, барону удалось найти убежище в Аргентине наряду со многими эстонскими политиками, которые могли бы быть заподозорены в коллаборационизме. Во всяком случае, существует обширное поле для предположений о послевоенном месте проживания комиссара, равно как о дате его смерти.

Литература

• «Кто был кто в Третьем рейхе?» Биографический словарь

Отрывок, характеризующий Литцман, Карл Зигмунд

Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…