Маклеод, Джон

Джон Джеймс Рикард Маклеод
англ. John James Rickard Macleod
Дата рождения:	6 сентября 1876(1876-09-06)
Место рождения:	Клуни, Шотландия
Дата смерти:	16 марта 1935(1935-03-16) (58 лет)
Место смерти:	Абердин, Шотландия
Страна:	Великобритания
Научная сфера:	Физиология и медицина
Альма-матер:	Абердинский университет
Известен как:	открывший инсулин (совместно с Фр. Бантингом)
Награды и премии:	Нобелевская премия по физиологии и медицине (1923)

Джон Джеймс Ри́кард Макле́од (Макла́уд; англ. John James Rickard Macleod; 6 сентября 1876, Клуни — 16 марта 1935, Абердин) — шотландский врач, физиолог, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине в 1923 году.

Биография

Джон Джеймс Рикард Маклеод (сын Роберта Маклеода), родился 6 сентября 1876 года в городе Клюни, вблизи города Данкельд (графство Перт, Шотландия). Начальное образование получил в Абердинской Гимназии. В 1893 году продолжил дальнейшее обучение в Колледже Маришал при Абердинском Университете, по специальности медицина. По окончании колледжа с отличием в 1898 году, он был удостоен степени бакалавра медицинских наук, а также был награждён стипендией Андерсена для прохождения заграничной стажировки. Для стажировки он направился в Институт Физиологии в Лейпцигском Университете (Германия), проработав там в течение года, он вернулся в Лондон для работы в должности Демонстратора Физиологии в Лондонском Мединцинском Колледже под руководством профессора Леонарда Хилла.  Спустя два года его назначали на чтение лекций по биохимии в этом колледже. В то же время, в 1901 году,  он был удостоен стипендии Маккиннона Королевкого Общества за исследования студентов. В 1902 г. в возрасте 27 лет Маклеод был назначен на должность профессора Физиологии в Западном Резервном Университете (Кливленд, штат Огайо), данный пост он занимал до 1918 года, пока он не был избран профессором физиологии в Торонтском университете. Зимой 1916 года он некоторое время занимал пост профессора физиологии в Университете Макгилла (Монреаль). Он проработал в Торонто в течение 10 лет, до 1928 г., пока его не назначили Профессором Королевской Кафедры Физиологии в Абердинском Университете, он несмотря на его неуклонно ухудшающееся состояние здоровья, продолжал руководство кафедрой, до самой своей смерти. В возрасте 58 лет, 16 марта 1935 г., он умер.

Исследовательская работа

Ранние исследования

Имя Маклеода всегда будет ассоциироваться с исследованиями углеводного обмена и инсулина. Несмотря на это, ранние его работы имели другую направленность. Его первая работа в 1899 году была посвящена содержанию фосфора в мышечных тканях, в последующих своих работах он занимался изучением пуриновых оснований, декомпрессионной болезни, биохимии карбаматов, химии палочки Коха и т.д.

Открытие инсулина

Основные направления научной деятельности Маклеода были связаны с метаболизмом углеводов и в частности с исследованиями сахарного диабета. Проблемой диабета он заинтересовался ещё в 1905 году. Он надеялся открыть вещество, отсутствие которого в организме приводило к данному заболеванию. Маклеод предполагал, что [поджелудочная железа] может быть тем органом нарушение работы которой, являлось причиной диабета, но как и все остальные ученые в то время, он не мог объяснить её роли в данной патологии. Густав-Эдуард Лагуэссе (1893 г.) предложил в качестве гипотетического источника внутренней секреции маленький островок Лангерганса. На тот момент вера в то, что именно островки Лангерганса в поджелудочной железе каким-то образом связаны с диабетом, была на столько сильной, что Шарпей-Шафер (1916 г.) предложил название активному веществу, гипотетически секретируемому в этих островках – «[инсулин]», хотя на тот момент доказательств, подтверждающих секрецию «инсулина» или механизма его действия не было.

На тот момент было сделано множество экстрактов из поджелудочной железы, и некоторые из них проявляли активность против [[сахарный диабет|диабета]]. Активные экстракты выделили Блюменталь (1989), Зюльцер (1908), Лепин (1909), Скотт (1912) и Мюрлин со своими помощниками (1913), но, несмотря на наличие большого количества работ в данном направлении, так и не было получено устойчивой фракции из этих экстрактов.

В начале 1921 Ф.Г. Бантинг обратился к Маклеоду с предложением сделать экстракт из лигированных протоков поджелудочной железы. Идея лигирования внешнего секреторного протока поджелудочной железы не была новой, так Скотт ранее проводил эксперименты по лигированию протоков поджелудочной железы, с целью получения атрофии секретирующей ткани поджелудочной железы и, таким образом, устранить пищеварительные ферменты, которые, как тогда было известно, каким-то образом влияли на деятельностью внутренней секреции. Маклеод одобрил предложение Бантинга и дал ему возможность проводить эксперименты в своей лаборатории в Торонто. Маклеод, на тот момент, владел самыми современными знаниями по данной проблеме, также у него было всё необходимое оборудование для экспериментов.  Бантинг совместно с Чарльзом Бестом получили в течение нескольких месяцев многообещающий экстракт, который показал хорошие результаты в экспериментах с сахарным диабетом. Экстракты, проявляющие активность, были также выделены из эмбриональной поджелудочной железы, когда пищеварительные ферменты ещё не активны. Этот выдающийся результат был опубликован, после предварительного доклада в "Journal Club» в Торонто, на встрече Американского Физиологического Общества в Нью-Хейвене (декабрь 1921 г.).

Основной проблемой, с которой впоследствии столкнулись исследователи, было выделение экстракта больших количествах и высокой чистоты. Тогда к команде присоединился опытный химик, Д.Б. Коллип, и, в конечном счете, путём использования спиртовой экстракции, из поджелудочной железы взрослого быка, был выделен  продукт, который мог быть использован для лечения пациентов с сахарным диабетом.

Идея, давшая начало этому фундаментальному исследованию, принадлежала Бантингу, но без оборудования, рекомендаций и сотрудничества, предоставленных Маклеодом, данное исследование не достигло бы таких скорых результатов.

Открытие инсулина внесло значительный вклад в практическую медицину. Оно позволило продлить жизнь тысячам людей больным сахарным диабетом. Открытие инсулина, также оказалось важнейшим шагом, в изучении регуляции углеводного обмена.

Дальнейшие исследования проблемы диабета

В своих попытках пролить больше света на механизм действия инсулина, Маклеод вернулся к исследованиям, которые привлекли его внимание в самом начале исследовательской карьеры. В 1908 году он изучал нервную систему, как один из факторов возникновения гипергликемии. В одной из последних своих работ, опубликованной в 1932 году в журнале Proceedings of the Royal Society, он использовал метод сахарного укола Клода Бернарда. Маклеод предполагал, что диабетогенный центр существует в мозге. Он обнаружил, что удаление части мозга на варолиевом мосту у кроликов, приводиk к гипергликемии, что не могло быть связано только с деятельностью надпочечников, и с гидролизом запасенного гликогена. Он пришел к выводу, что стимуляция глюконеогенеза в печени регулировалось парасимпатической нервной системой. Данный процесс, как он считал, мог непосредственно ингибироваться инсулином.

Личные качества

Как учитель и руководитель исследований, Маклеод имел настоящий успех. Он читал лекции в легкой, ясной и интересной манере, ему с легкостью удавалось удерживать внимание своих студентов. Его сотрудники не могли себе представить более благожелательного, полного энтузиазма, и вдохновляющего наставника. Он был готов выслушать идеи и стремления, исходящие от самых младших своих сотрудников — при непременном условии, что работник был увлечен исследованием. Но в свою очередь он требовал точности и честности; он не терпел небрежности в работе. Лишенный манерности и  гордости, он негативно относился к этим недостаткам в других. Он был честным человеком, никогда не держал ни на кого зла, но был ранимым — его глубоко возмущали любые сомнения относительно его честности. Он был верным и любящим, был оптимистом, который встречал всех с улыбкой. Маклеод никогда не унывал в случае неудач. Стоит отдать должное его мужеству и стойкости в последние годы его жизни, когда, несмотря на причиняющую ему боль инвалидность, он почти до самой своей смерти продолжал руководить исследовательской работой своей лаборатории.

Интересы

Его интересы за пределами лаборатории были широкими и разносторонними. Он увлекался садоводством, много читал и любил искусство, особенно живопись, также одним из его увлечений была игра в гольф.

Редакторская деятельность

В дополнение к преподавательской и исследовательской деятельности, Маклеод активно занимался редакторской работой. Он был помощником редактора в таких журналах как:

• Journal of Laboratory and Clinical Research
• Nutrition Abstracts and Reviews
• Physiological Reviews

Награды

После открытия и выделения инсулина Маклеод был удостоен множества наград. В том числе:

• Нобелевская премия по физиологии и медицине вместе с Ф. Бантингом (1923 г.)
• Премия Камерона (1923 г.)

Публикации

С 1899 г. по 1933 г., Маклеод опубликовал, около 200 статей. В дополнение к этим работам, им было опубликовано не меньше, чем одиннадцать книг и монографий, наиболее известными являются:

• «Физиология и биохимия в современной медицине»(1934 г., 7-е издание)
• «Диабет: патологическая физиология» (1913 г.)
• " Инсулин и его использование при диабете" (совместно с В.Р. Кэмпбеллом, 1925 г.)
• «Углеводный обмен и инсулин» (1926 г.)
• «Топлива жизни» (1928 г.)

В основном, книги, опубликованные Маклеодом, были связаны с различными стадиями углеводного обмена, в той или иной мере имели отношение к диабету. В материалах, опубликованных под названием «Топлива Жизни», он уделял особое внимание теоретическим и наиболее интересным проблема общей физиологии, в частности возможности превращения жиров в углеводы. Маклеод был убежден, что такое преобразование возможно, несмотря на то, что американский физиолог Грейам Ласка отрицал эту гипотезу.

Ссылки

• [nobelprize.org/nobel_prizes/medicine/laureates/1923/macleod-bio.html Биография Джона Маклеода на сайте Нобелевского комитета]
• [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/105901/Маклеод Маклеод Джон Джеймс Рикард в БСЭ]

Отрывок, характеризующий Маклеод, Джон

Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.