Мари Дресслер

Мэри Дресслер
Marie Dressler
Дата рождения:	9 ноября 1868(1868-11-09)
Место рождения:	Кобург, Онтарио, Канада
Дата смерти:	28 июля 1934(1934-07-28) (65 лет)
Место смерти:	Санта-Барбара, США
Гражданство:	Канада, США
Профессия:	актриса
Карьера:	1914—1933

Мари́ Дре́сслер (англ. Marie Dressler, 9 ноября 1868 — 28 июля 1934) — канадо-американская актриса, обладательница премии «Оскар».

Биография

Дресслер, урождённая Лейла Мари Кёрбер, родилась в канадском городе Кобург 9 ноября 1868 года в семье австрийца Александра Рудольфа Кёрбера и его жены Анны Хендерсон. Её актёрский талант проявился ещё в детском возрасте, а её карьера на сцене началась ещё в четырнадцать лет. В 1892 году она дебютировала на Бродвее. Мари первоначально хотела стать оперной певицей, но всё же склонилась к водевилям. В начале 1900-х годов она была уже одной из самых ярких звёзд в водевилях. Помимо театральной карьера Мари в 1909 и 1910 годах записала две пластинки на «Edison Records».

В 1902 году она познакомилась с молодым канадским актёром Маком Саннетом и помогла ему получить работу в театре. После того как Саннет стал владельцем собственной киностудии он пригласил Мари на роль Тилли Бэнкс в свой фильм «Прерванный роман Тилли» (1914). В последующие четыре года она появилась ещё в нескольких фильмах, прежде чем вновь не вернулась в водевили.

В 1919 году после забастовки актёров в Нью-Йорке Актёрская ассоциация назначила Дресслер своим первым президентом. В 1927 году Мари попала в чёрный список театральных продюсеров из-за того что придерживалась жесткой позиции во многих актёрских выступлениях. Но у Мари также оставалось много поклонников и среди них был владелец «MGM» канадец Луис Б. Майер. Именно он помог Дресслер в 1927 году возобновить её кинокарьеру. Мари быстро достигла успеха как киноактриса в комедиях, несмотря на то, что уже ей уже было 60 лет.

Помимо комедийных ролей у неё также были и серьёзные роли, такие как Мин Дивот в фильме «Мин и Билл» (1930). Эта роль стала одной из самых успешных в её карьере и в 1931 году принесла ей премию «Оскар» как лучшей актрисе. Спустя год она вновь стала номинанткой на «Оскар» за роль в фильме «Эмма» (1932). 7 августа 1933 года Мари стала первой женщиной, чья фотография была опубликована на обложке журнала «Time». Несмотря на такой успех в 1933 году её карьера внезапно закончилась после того как у неё был диагностирован рак. Под конец своей жизни Мари, считавшая себя довольно непривлекательной, написала автобиографию под названием «Биография гадкого утёнка».

Последние годы своей жизни актриса провела вместе со своей подругой Клер Дю Брей, с которой помимо дружбы её связывали лесбийские отношения. Мари Дресслер скончалась 28 июля 1934 года в возрасте 65 лет в калифорнийском городе Санта-Барбара и была похоронена на кладбище Форест-Лаун в Глендейле.

За свой вклад в киноискусство Мари удостоена звезды на Голливудской аллее славы. Ежегодно в её родном городе Коборг проводится посвящённый ей кинофестиваль.

Избранная фильмография

• 1914 — Прерванный роман Тилли — Тилли Бэнкс
• 1928 — Патси
• 1928 — Трус — Мама Хэррингтон
• 1929 — Божественная леди — Миссис Харт
• 1929 — Голливудское ревю 1929 года — камео
• 1930 — Анна Кристи — Марти Оуэнс
• 1930 — Мин и Билл — Мин Дивот
• 1932 — Эмма — Эмма Татчер Смит
• 1933 — Обед в восемь — Карлотта Вейнс

Премии

• «Оскар» 1931 — «Лучшая актриса» («Мин и Билл»)

Ссылки

• [www.mariedressler.ca/ Сайт о Мари Дресслер] (англ.)
• [ibdb.com/person.php?id=7532 Мари Дресслер] (англ.) на сайте Internet Broadway Database

Отрывок, характеризующий Мари Дресслер

– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.