Марк Корнелий Фронтон

Марк Корнелий Фронтон

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Марк Корнелий Фронтон (лат. Marcus Cornelius Fronto, ок. 100—170 гг.) — римский грамматик, риторик и адвокат. Родился в столице Нумидии, городе Цирта. В 142 году занимал пост консула.

Жизнь

Фронтон родился в Цирте, столице Нумидийского царства. Именует себя ливийцем (то есть жителем Африки), указывая, что происходит из местного (но полностью романизированного) рода.

Получил образование в Риме и со временем был признан адвокатом и оратором, уступающим лишь Цицерону. Он скопил большое состояние, построил великолепные здания и приобрёл знаменитые сады мецената. Антонин Пий, прослышав о его славе, назначил его наставником своих приёмных сыновей, Марка Аврелия и Луция Вера.

В 142 году в течение двух месяцев Фронтон занимал пост консула, но по причине слабого здоровья отклонил предложение стать проконсулом Азии. Последние годы жизни были омрачены потерей всех родных детей, кроме одной дочери. Его талант оратора и риторика получил широкое признание у современников, некоторые из которых впоследствии основали школу, названную в его честь Фронтониан (лат. Frontoniani). Учение Фронтона призывало к использованию латинского языка вместо искусственной речи, распространённой среди авторов первого столетия (таких, как Сенека), а также поощряло употребление «внезапных и неожиданных фраз», которые можно почерпнуть у авторов, писавших до Цицерона. Он критиковал Цицерона за невнимание к деталям, хотя и безмерно восхищался его письмами. Предположительно, Фронтон умер в конце 160-х при эпидемии чумы, последовавшей за парфянской войной, однако убедительные доказательства этого отсутствуют.

Сохранившиеся работы

До 1815 года были известны только две сохранившиеся работы, авторство которых приписывалось (ошибочно) Фронтону. Это были два грамматических трактата: De nominum verborumque differentiis и Exempla elocutionum (последний в действительности принадлежит Арузиану (лат. Arusianus Messius)). Но в тот год Анджело Май (итал. Angelo Mai) обнаружил в Амброзианской библиотеке в Милане манускрипт палимпсестов, содержавших письма Фронтона к его ученикам и их ответы. Спустя 4 года Май нашёл ещё несколько листов из этого манускрипта в библиотеке Ватикана. Изначально эти палимпсесты принадлежали известному монастырю Св. Колумбана в Боббио, и были переписаны монахами по указу Халкидонского собора.

Эти письма вместе с фрагментами других работ, содержащимися в палимпсестах, были опубликованы в Риме в 1816 году в том же виде, в каком доступны на палимпсестах Амброзианской библиотеки. В 1823 году были добавлены тексты из Ватикана и окончание труда Gratiarum actio pro Carthaginiensibus, найденного в другом манускрипте библиотеки Ватикана. И только в 1956 году Бернард Бишоф установил, что треть манускрипта (занимающая одну страницу) содержит фрагменты переписки Фронтона с Луцием Вером, которая частично совпадает с палимпсестами из Милана. Тем не менее, манускрипт был впервые издан в 1750 году Домом Тассином (фр. Dom Tassin), который предположил, что автором его может являться Фронтон.

Эти фрагменты разочаровали учёных периода Романтизма, поскольку не подтверждали превосходную репутацию Фронтона. Это случилось отчасти потому, что учение Фронтона с его призывами изучать работы древних авторов в поиске удачных фраз не соответствовало тогдашним веяниям (Италия, где не только Май, но и Леопарди пришли в восторг от работ, стала исключением); отчасти из-за постоянных жалоб на слабое здоровье, особенно часто встречающихся в 5 книге Ad M. Caesarem, вызвавших больше недовольства, чем сострадания. Эти отрицательные суждения прекратились, как только работы Фронтона были прочитаны с целью познать, кем он был, а не кем он не был, как в одобрительной трактовке Дороти Брок — ''Studies in Fronto and his Age (Cambridge: Cambridge University Press, 1911).

Большая часть писем состоит из переписки с Антонином Пием, Марком Аврелием и Люцием Вером, в которой ученики Фронтона предстают в очень выгодном свете, особенно благодаря привязанности, которую они всё ещё питают к их старому наставнику. По некоторым письмам можно сделать вывод, что Фронтон и юный Марк состояли или делали вид, что состоят, в эротических отношениях. Также имеются письма к друзьям — в основном это наставления. Но есть одно письмо (Ad amicos 1. 19) нехарактерное для Фронтона, в котором он жалуется на попытки Авла Геллия достать копии его работ для публикации. (Фронтон фигурирует в пяти главах «Аттических ночей» (лат. Noctes Atticae), но порой его стиль больше похож на стиль самого Геллия, а не на то, что мы читаем в письмах). Собрание также содержит трактаты о красноречии, некоторые исторические сведения и шутливые литературные зарисовки на темы похвалы дыму и праху, похвалы небрежности, трактат об Арионе. Кроме того, во фрагменте его речи, записанном Минуцием Феликсом (лат. Minucius Felix, Octavius 9. 6-7), Фронтон обвиняет христиан в кровосмесительных оргиях.

Марк Аврелий в своей работе «Наедине с собой» не говорит ни слова о риторическом учении Фронтона, так же, как не упоминает (хотя пишет на греческом) своего учителя греческой риторики и давнего друга Герода Аттика (лат. Herodes Atticus). Тем не менее он, перечисляя своих учителей, благодарит Фронтона за то, «что я разглядел, какова тиранская алчность, каковы их изощренность и притворство, и как вообще неприветливы эти наши так называемые патриции».

Первое издание работ, как написано выше, принадлежит Маю. Стандартное издание вышло в 1988 году в Лейпциге.

Источники

• Ad M. Caesarem 2. 3. 5; cf. A. R. Birley, The African Emperor (London: Batsford, 1999), 43.
• Edward Champlin, Fronto and Antonine Rome (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1980), 7-8.
• Champlin, Fronto, 20
• This account of Fronto’s rediscovery is based on L.D. Reynolds (editor), Texts and Transmission: A Survey of the Latin Classics (Oxford: Clarendon Press, 1983), pp. 173f.
• Amy Richlin, Marcus Aurelius in Love (Chicago: University of Chicago Press, 2006).
• Ad M. Caesarem 2. 4. 1; a certain distancing from Hadrian may be observed in the actions of Antoninus Pius and the words of Marcus Aurelius.
• Ad Verum 1. 6. 7, Ad amicos 1. 3. 3 (margin).

Переводы

• В серии «Loeb classical library» (№ 112—113) издан двухтомник: The correspondence of Marcus Cornelius Fronto. Edited and translated by C. R. Haines (1919). [www.archive.org/details/correspondenceof01fronuoft Volume 1], [www.archive.org/details/correspondenceof00fron Volume 2], at the Internet Archive.
• Письма [избранные]. / Пер. И. П. Стрельниковой. // Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства. М., 1964. С. 178—204.

Литература

Исследования:

• Стрельникова И. П. Письма Фронтона. // Античная эпистолография: Очерки. М.: Наука. 1967. С. 139—152.
• Альбрехт М. фон. История римской литературы. Т. 3. М., 2005. С. 1566—1570.

Ссылки

• Фронто, Марк Корнелий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [epistol.glossa.dk/fronto.html M. Cornelius Fronto: Epistulae (Latin text)]
• [www.archive.org/stream/correspondencem00auregoog Loeb edition vol. 1]
• [www.archive.org/stream/correspondencem00frongoog Loeb edition vol. 2]
• Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.

Отрывок, характеризующий Марк Корнелий Фронтон

Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.