Медное (Тверская область)

Село Медное Страна РоссияРоссия Субъект Федерации Тверская областьТверская область Муниципальный район Калининский Сельское поселение Медновское Координаты 56°55′42″ с. ш. 35°28′35″ в. д.56.92833° с. ш. 35.47639° в. д. / 56.92833; 35.47639    Первое упоминание XIV век Население ↘2645 человек (2010) Часовой пояс UTC+3 Почтовый индекс 170521 Автомобильный код 69 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=28220838001 28 220 838 001]

Ме́дное — село, центр Медновского сельского поселения Калининского района Тверской области, 2838 жителей (по данным на 2008 год).

Расположено на реке Тверце, в 28 километрах к северо-западу от Твери, на автомагистрали «Москва — Санкт-Петербург» М10 (E 105), которая обходит село с севера. Через село идёт старая линия шоссе, историческая Новгородская дорога. На противоположном берегу Тверцы — деревня Слобода.

История

Медное — одно из древнейших сел Верхневолжья, известное с конца XIV века, принадлежало боярину М. Ф. Фоминскому-Крюку. В XVI веке крупное промысловое село на пути из Твери в Торжок и Новгород, пристань на реке Тверце. В конце XVI века из 104 дворов 40 принадлежали ремесленникам. Медное, или Медная, было последним ямом перед Тверью и в этом качестве упоминается у Олеария. В XVIII веке — 1-й половине XIX века Медное — торговое село и почтовая станция на тракте из Петербурга в Москву. Глава «Медное» есть в книге «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева.

В Медном в 1793 году останавливалось чрезвычайное посольство Османской империи во главе с Мустафой Расихом Пашой, следовавшее в С.-Петербург подтвердить условия Ясского мирного договора 1792 года.

На 1859 год в казённом селе Медное Новоторжского уезда 350 дворов (275 в самом селе, и 75 в Козьмодемьяновской Слободе), 2200 жителей. В селе православная церковь, сельское училище, почтовая станция. Проводится ярмарка, еженедельные базары.

В конце XIX — начале XX веков Медное — центр волости и прихода Новоторжского уезда Тверской губернии. В 1884 году в селе 278 дворов, 1494 жителя (Слобода уже считается отдельно: 76 дворов, 482 жителя).

В 1905 и 1917 годах в Медном прошли массовые революционные выступления крестьян.

По переписи 1920 года в селе 1093 жителя, оно является центром сельсовета Медновской волости Новоторжского уезда. В 1929-35 годах Медное входит в состав Тверского (с 1931 — Калининского) района Московской области. С 1935 по 1956 год село — центр Медновского района Калининской области.

Во время Великой Отечественной войны в окрестностях Медного советские войска (оперативная группа Н. Ф. Ватутина) остановили передовые части вермахта, которые планировали прорыв к Торжку (боевая группа полковника Хайдебранда с приданной 900-й моторизованной бригадой). В течение трёх дней, с 17 по 20 октября 1941 года, за Медное велись кровопролитные бои, позволившие отбросить противника на исходные рубежи к Калинину. Село было освобождено контрударом войск под командованием генерал-лейтенанта Ватутина 21-22 октября 1941 года.

В конце 1930-х — начале 1940-х годов на полигоне НКВД в окрестностях Медного производились массовые захоронения жертв сталинских репрессий, в том числе более 6 тысяч пленных польских офицеров, расстрелянных по секретному решению Политбюро ЦК ВКП(б) весной 1940 года. Захоронения были обнаружены в августе 1991 года, когда следственная группа Главной военной прокуратуры (ГВП) СССР провела на территории дач КГБ частичную эксгумацию.

Также в районе Медного во время Великой Отечественной войны (в 1941—1943 годы) были похоронены советские солдаты, умершие от ран в окрестных госпиталях и погибшие в ходе боевых действий. В 2000 году на месте захоронений был открыт мемориальный комплекс.

Современное состояние

Медное — второй по численности населения сельский населённый пункт Тверской области (после Эммаусса), здесь центральная усадьба совхоза «Медновский», птицефабрика «Тверская», комбинат трикотажных изделий; Дом культуры, средняя школа, библиотека.

В 1966 году в Медном открыт памятник воинам-землякам.

Сохранилась Казанская церковь (1764), руины здания бывшей почтовой станции, построенной в конце XVIII века по проекту П. Р. Никитина.

На берегах Тверцы в окрестностях Медного расположено пять пионерских лагерей.

Медное входит в «Пушкинское кольцо Верхневолжья». Рядом с Медным, в Князево, находится дом-музей С. Я. Лемешева.

Мемориал жертвам репрессий

Государственный мемориальный комплекс «Медное» — международный мемориал, одно из мест массовых захоронений 1930-х — 1940-х годов. 2 сентября 2000 года в сосновом лесу на другом берегу Тверцы, рядом с деревней Ямок был открыт памятник расстрелянным полякам, к которому ежегодно в этот день приезжают родственники убитых и ставят свечи.

Памятник расстрелянным советским гражданам, предполагавшийся по проекту, так и не был поставлен. В 2007 году финансирование строительства мемориала (построен на 80 %) было прекращено.

Ссылки

• [region.tverlib.ru/cgi-bin/fulltext_opac.cgi?show_article=740 Электронный энциклопедический справочник «Тверская область»]
• [litmap.culture.tver.ru/litmaptver_k_01_mednoe.htm Литературная карта Тверского края (с. Медное)]
• [militera.lib.ru/memo/russian/sb_na_pravom_flange_moskovskoy_bitvy/03.html Калининская оборонительная операция (10.10-4.12.1941 г.)]
• [militera.lib.ru/memo/russian/sb_na_pravom_flange_moskovskoy_bitvy/s04.gif Схема боевых действий 17-22 октября 1941 года.]
• [katyn.editboard.com/forum-f3/tema-t28.htm Статья о Медном в «Вече Твери»]
• [boxpis.ru/gk-g/www_2tv_men_datap.php?u=wto_Mednoe&l=35.470733&b=56.930177&m=13&dl=0.0005150&db=0.0027210&nm=0 Медное на современной карте и на двухверстной топографической межевой карте Тверской губернии 1853 г.]

Литература

• [pisigin.ru/books/puteshestvie-iz-moskvy-v-sankt-peterburg/10/mednoe/ «Медное». Глава из книги Валерия Писигина «Путешествие из Москвы в Санкт-Петербург». — М.: ЭПИЦентр, 1997].

Отрывок, характеризующий Медное (Тверская область)

– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.