Мерсье, Мишель

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мишель Мерсье
Michèle Mercier
Имя при рождении:

Жослин Ивонн Рене Мерсье
фр. Jocelyne Yvonne Renée Mercier

Профессия:

актриса, балерина

Награды:

Мишель Мерсье (фр. Michèle Mercier, настоящее имя Жослин Ивонн Рене Мерсье, фр. Jocelyne Yvonne Renée Mercier, род. 1 января 1939, Ницца) — французская актриса.

Всего снялась в 55 кинофильмах и трёх сериалах. Мировую известность Мерсье принесла роль Анжелики в историческом сериале 1964—1968 годов по роману Анны и Сержа Голон[1].





Биография

Дочь француза и итальянки, она с детства увлекалась танцами. В 1957 году Жослин становится солисткой балета в оперном театре Ниццы. Морис Шевалье, однажды встретившись в театре с молодой балериной, предсказывает ей большой успех. В его фильме «У меня было семь дочек» Мерсье впервые появилась на экране: ей досталась эпизодическая роль с одной репликой.

В 17 лет Жослин едет покорять Париж, несмотря на возражения родителей, которые видят дочь наследницей фармацевтической компании, принадлежащей семье Мерсье. Она танцует сначала в антрепризе Ролана Пети, а затем в труппе «Балет Эйфелевой башни». В Париже познакомилась с Чарли Чаплиным, который посоветовал выучить английский язык и попробовать сниматься в кино. После того, как обе труппы распались, Мерсье отправляется в Лондон, там она учится актёрскому мастерству, но вскоре возвращается в родительский дом.

Дебют Жослин в кино состоялся в фильме «Поворот ручки». Режиссёр Д. де ла Пателье повстречал девушку в доме её отца в Ницце, куда она возвратилась, отчаявшись добиться успеха в балете. Имя Жослин не понравилось продюсерам и Жослин превратилась в Мишель. По официальной версии, имя было позаимствовано у Мишель Морган, игравшей в «Повороте ручки» главную роль. Однако, по стечению обстоятельств, имя Мишель также некогда носила младшая сестра Жослин, умершая от тифа ещё в детстве.

За «Поворотом ручки» последовали роли в интернациональных романтических комедиях, американский фильм ужасов, комедия с Бобом Хоупом и маленькие роли у Франсуа Трюффо в «Стреляйте в пианиста» и Анатоля Литвака в «Любите ли вы Брамса?». Критика отмечала у молодой актрисы естественность движений, отсутствие скованности перед камерой, яркие внешние данные и красивую фигуру. Дебют актрисы на театральной сцене состоялся в 1958 году в спектакле «А вот и брюнетка!», однако сценическая карьера развития не получила.

Вскоре Мишель переехала работать в Великобританию, а затем в Италию, где полтора десятка ролей в итальянских скетчах делают её «самой известной французской актрисой в Италии». Здесь Мерсье проявила себя в широком диапазоне: она играла в лентах романтических приключений, триллерах, комедиях и детективах. Актрису уже знали во многих странах, но она была почти неизвестна в родной Франции.

В 1963 году режиссёр Бернар Бордери предложил Мерсье главную роль в костюмированном историческом фильме по популярному роману Анны и Сержа Голон «Анжелика», после того как от неё отказались Брижит Бардо, Катрин Денёв и Джейн Фонда. Мишель удачно прошла пробы и получила роль псевдоисторического персонажа из жестокого XVII века, всеми доступными средствами борющегося за своё женское счастье. Партнёром Мишель был Робер Оссейн. Всего с 1964 по 1968 год было выпущено 5 изобиловавших эротическими сценами фильмов об Анжелике, по фильму каждый год. Роль принесла актрисе всемирную известность, с конца 1960-х для мировой зрительской аудитории Мишель Мерсье ассоциируется прежде всего с Анжеликой. Только во Франции общее число зрителей кино- теле- и видеопоказов сериала об Анжелике по состоянию на 2012 год приближалось к 800 млн человек.

В СССР первичный кинотеатральный показ начался в конце 1968 года, и сразу с третьего фильма «Анжелика и король». Через год в прокате появился первый фильм «Анжелика — маркиза ангелов». Из каждого фильма советская цензура вырезала примерно по 30 минут экранного действия. Спустя десятилетия российские телеканалы, вспоминая о премьерных показах, утверждали, что «с "Анжеликой" в СССР впервые пришла экранная эротика»[1][2][3], однако в действительности цензурные ножницы больше оставляли зрителям простор для воображения. В рецензиях, опубликованных советской прессой 1960-х годов, говорилось, что «образ Анжелики — это не сексуальная похоть, а ярко выраженная целомудренная чувственность». Остальные три фильма сначала вообще не прошли цензуру в СССР и появились на советских экранах только с началом «перестройки» в 1985 году, при этом из двух последних серий была смонтирована одна[1].

После «Анжелики» актриса пыталась уйти от стереотипа, навязанного ей кинематографическим альтер эго. На гребне успеха она появилась на экране в роли проститутки в фильме «Гром небесный» с Жаном Габеном, а во «Второй истине» Кристиана-Жака сыграла убийцу. Но после окончания последней серии «Анжелики» все появления Мерсье на экране будут малозаметны. Очередной переезд, теперь в США, будет отмечен не слишком успешным фильмом с Чарльзом Бронсоном и Тони Кёртисом. Сама Мерсье на склоне лет отзывается о своей звёздной роли неоднозначно: «С одной стороны, она принесла мне невероятную популярность, с другой — режиссёры перестали видеть во мне кого-либо ещё, кроме Анжелики. Так что Анжелика для меня — и судьба, и триумф, и своего рода «проклятие». Триумфальный успех сериала никак не отразился на материальном благополучии актрисы: контракты были составлены так, вспоминала Мерсье, что гонорары оказались «смехотворны»[4].

Тем не менее Мерсье продолжает появляться на кинофестивалях с ретроспективами фильмов об Анжелике. В 2006 году правительство Франции вручило актрисе Орден искусств и литературы.

Люди всегда говорят обо мне как об Анжелике, хотя я сыграла полсотни разных женщин. Я много лет пыталась забыть о ней, но сейчас она кажется мне маленькой сестрёнкой, которая всегда готова поддержать меня. Я научилась жить с нею рядом.
Мишель Мерсье

Личная жизнь

По утверждению Мерсье, счастья в личной жизни она не знала, хотя была замужем 4 раза, два раза официально, ещё два — в гражданском браке. В 1984 году, после двух разводов (с помощником режиссёра Андре Смагги в 1965 и с гонщиком Клодом Бурило в 1976) Мерсье ушла из кино, чтобы полностью отдаться личной жизни. На экранах она вновь появилась только через 14 лет. В 1999 году финансовый крах заставил её выставить на продажу личные вещи и платья Анжелики, некогда выкупленные у киностудии. Последним возлюбленным Мерсье был итальянский принц, с которым она собиралась обвенчаться. Детей у Мерсье нет[4][1].

Фильмография

Факты

  • Фильмы «Морские мстители» и «Пленница дьявольского острова» снимались параллельно в одних и тех же декорациях.

См. также

Напишите отзыв о статье "Мерсье, Мишель"

Ссылки

  • [l3m.free.fr/ Официальный сайт]
  • [www.michelemercier.eu/ Неофициальный сайт на англ. яз.]
  • [www.peoples.ru/art/cinema/actor/mercier/ Биография Мишель Мерсье из журнала «Караван историй»]
  • [lichnosti.net/people_288.html Личность Мишель Мерсье]
  • [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/MERSE_MISHEL.html Статья о Мишель Мерсье на русском языке]

Библиография

  • Мишель Мерсье. Маркиза Ангелов, или Разбитое сердце Анжелики. — Шымкент: Аурика, 1997. — ISBN 5-86020-182-6 — (Michèle Mercier. Angélique à coeur perdu. Prèface de Roger Peyrefitte. — Paris, 1987.)
  • Мишель Мерсье, Анри-Жан Серва. Я не Анжелика. — М.: АСТ; Люкс, 2004. — ISBN 5-17-019599-0 ; 5-9660-0019-0 — (Michèle Mercier et Henry-Jean Servat. Je ne suis pas Angélique. — Èditions Denoel, 2002.)

Примечания

  1. 1 2 3 4 [www.ekhoplanet.ru/movie_print_642_19298 Анжелика, маркиза без ангелов.Общественно-политический еженедельник Эхо планеты ИТАР-ТАСС]
  2. [www.1tv.ru/sprojects_utro_video/si33/p72024 …И меня никогда не полюбит Мишель Мерсье… - Доброе утро - Первый канал]
  3. [www.ntv.ru/novosti/371101/ О сексуальной красавице Анжелике снимают новое кино // НТВ.Ru]
  4. 1 2 [www.aif.ru/culture/person/38101 Мишель Мерсье: «Мои гонорары за „Анжелику“ были смехотворны» | Персона | Культура | Аргументы и Факты]

Отрывок, характеризующий Мерсье, Мишель

– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.