Московский главный архив

Московский главный архив — один из старейших архивов Российской империи («дедушка русских архивов»), находившийся в ведении сначала Иностранной коллегии, потом Министерства иностранных дел.

Наличие в Москве архива для хранения дипломатических документов упразднённого Посольского приказа было предусмотрено ещё при создании петровских коллегий. «Дела в Коллегии иностранных дел … суть наиважнейшие, все они есть вечный государственный архив и всем старинным и прошедшим в государстве делам, поступкам, поведениям и взятым мирам вечное известие», — указывал тогда А. Остерман.

Тем не менее реально архив был организован только в начале правления Екатерины II трудами академика Г. Ф. Миллера.

Архив сначала находился в московском кремле в здании Посольского приказа вблизи Архангельского собора, с 1762 г. — в Ростовском подворье в низине Китай-города близ Варварки, а в 1768 году для размещения документов были приобретены старинные палаты в Хохловском переулке, 7, принадлежавшие некогда главе внешнеполитического ведомства Емельяну Украинцеву. До этого при разливах Москвы-реки в кремлёвских подвалах старые бумаги гибли целыми сундуками, из которых «оставались большею частью даже невынутыми».

В одном из отдаленных кварталов Москвы, в глухом и кривом переулке, за Покровкой, старинное каменное здание возвышается на пригорке… Для хранения древних хартий, копий с договоров ничего нельзя было приискать безопаснее и приличнее сего старинного каменного шкапа с железными дверьми, ставнями и кровлею. Всё строение было наполнено, завалено кипами частью разобранных, частью неразобранных старых дел: только три комнаты оставлены были для присутствующих и канцелярских.

— «Записки» Вигеля

Наиболее плодотворный период в научной деятельности архива связан с именами Н. Н. Бантыш-Каменского и его преемника А. Ф. Малиновского. Оба вошли в историю как выдающиеся археографы. Под их руководством была выполнена огромная работа по разбору документов и изданию наиболее ценных из них — международных договоров и актов Московского государства. На эти издания во многом опирались в своих трудах крупнейшие русские медиевисты XIX века.

В 1811 году государственный канцлер граф Н. П. Румянцев на свои средства организовал при архиве Комиссию печатания государственных грамот и договоров. Из знаменитых учёных в архиве работали П. И. Бартенев, П. А. Бессонов, Н. В. Калачов. Н. М. Карамзин собирал здесь материалы для «Истории Государства Российского».

В пушкинское время число молодых людей, составлявших штат архива, было ограничено. Для получения должности в московском отделении коллегии иностранных дел требовалась надёжная протекция. Служба в архиве, возглавляемом Малиновским, рассматривалась дворянским сословием как мало к чему обязывающая синекура, подходящая стартовая площадка для холостых московских юношей, не желавших покидать родительский дом и перебираться на службу в Петербург. К кругу образованных «архивных юношей» принадлежали братья Веневитиновы и Тургеневы, В. Ф. Одоевский, А. К. Толстой, С. А. Соболевский, П. П. Свиньин и другие.

Я бы мог спокойно жить в беспечной Москве; изредка повышаемый в чинах, я бы до седых волос мог оставаться архивным юношей. Сколько мест в Москве, где служба — продолжительный, приятный сон! Кремлёвская экспедиция, Почтамт, Опекунский совет и другие.

— «Записки» Вигеля

Во время французского нашествия в 1812 году архив был вывезен в Нижний Новгород. В 1834—1882 гг. из Московского главного архива было выделено Государственное древлехранилище хартий и рукописей — наиболее ценная часть собрания, хранившаяся в стенах Московского Кремля и находившаяся в ведении Московской дворцовой конторы.

В 1874 году в связи с недостатком места архив переехал в бывшие палаты Нарышкиных на углу Моховой улицы и Воздвиженки, которые были перестроены специально для этой цели в затейливом «русском» стиле. В годы сталинской реконструкции на месте этого здания построен новый корпус библиотеки имени Ленина.

В советское время на базе Московского главного архива был организован Государственный архив древних актов.

Список руководителей

• М. Г. Собакин (1744—1745)
• Г. Ф. Миллер (1766—1783)
• Н. Н. Бантыш-Каменский (1800—1814)
• А. Ф. Малиновский (1814—1840)
• М. А. Оболенский (1848—1873)
• барон Ф. А. Бюлер (1873—1896)
• князь В. Е. Львов (1902—1913)
• С. А. Белокуров

В начале XX века библиотекарем архива служил философ Н. Ф. Фёдоров, основатель русского космизма.

Отрывок, характеризующий Московский главный архив

– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…