Национальный исламский фронт Афганистана
| Национальный исламский фронт Афганистана пушту محاذ ملی اسلامی افغانستان | |
 | |
| Лидер: | |
|---|---|
| Дата основания: | |
| Идеология: |
пуштунский национализм, умеренный исламизм, демократия, антикоммунизм, ранее — монархизм |
| Интернационал: | |
| Союзники и блоки: | |
Национальный исламский фронт Афганистана (пушту محاذ ملی اسلامی افغانستان), Mahaz-e Milli-ye Islami-ye Afghanistan, Mahaz-i Milli-yi Islami-yi Afghanistan — афганское повстанческое движение, затем политическая партия традиционно-исламского и национал-демократического толка. Объединил пуштунских моджахедов — приверженцев пира Саида Ахмада Гейлани. Активно участвовал в войне с СССР и режимом НДПА, входил в Пешаварскую семёрку. Являлся наиболее светским и либеральным из моджахедских движений. Был представлен на международной конференции антикоммунистических повстанцев Джамбори. В Исламской Республике Афганистан — центристская политическая партия.
Содержание
В Афганской войне. Политические особенности
После прихода к власти в Афганистане в 1978 марксистской партии НДПА многие антикоммунистически настроенные афганцы покинули страну. Национальный исламский фронт Афганистана (НИФА) был создан в 1979 в пакистанской эмиграции сторонниками влиятельного пуштунского пира Саида Ахмада Гейлани, главы традиционного суфийского тариката[1]. НИФА выступал против марксистского просоветского режима, за возвращение в Афганистан короля Захир-шаха. После вторжения в Афганистан советских войск НИФА активно включился в вооружённую борьбу моджахедов. Военную структуру НИФА возглавлял полковник королевской армии Абдул Рахим Вардак.
НИФА являлся наиболее светским, прозападным и либеральным из моджахедских движений. Программа организации отвергала не только коммунизм, но и исламский фундаментализм. Провозглашалась приверженность пуштунскому национализму и демократии[2], принципу разделения властей, гражданским и политическим свободам. Не случайно именно НИФА в лице полковника Вардака представлял афганских моджахедов на учредительной конференции Демократического Интернационала в Джамбе 2 июня 1985[3].
Наибольшей популярностью НИФА пользовался среди афганских беженцев в Пакистане. Максимальную военную активность отряды Вардака развивали в восточных провинциях Афганистана, прежде всего Пактии[4]. В то же время специфика НИФА как организации приверженцев пира Гейлани создавала политические ограничения. Отношения строились патриархально и замыкались на Гейлани (в том числе в финансовых вопросах). Это препятствовало организационному развёртыванию. Исламская партия Хекматьяра, Исламское общество Раббани—Масуда в этом плане достигли большего.
Внешние связи
НИФА был тесно связан с пакистанской разведслужбой ISI и через неё с ЦРУ США. Поддерживались контакты с американскими неоконсервативными организациями Heritage Foundation и Freedom House, с влиятельным британским политиком и историком Николасом Бетеллом.
Организация играла важную роль не только в военно-политическом плане, но и как канал финансирования моджахедского движения. Однако связи поддерживались в основном с западными партнёрами, крупных мусульманских спонсоров, арабских или иранских, НИФА не имел.
В афганской политике
В начале 1990-х НИФА присоединился к Северному альянсу. После падения режима НДПА Гейлани от имени НИФА участвовал в переговорах о создании нового правительства. Он отказался войти в кабинет Раббани из-за разногласий по вопросу возвращения Захир-шаха. Однако Абдул Рахим Вардак возглавил тогда штаб афганской армии.
При правлении фундаменталистского Талибана НИФА снова находился в вооружённой оппозиции. После свержения талибов Гейлани выступал за реставрацию монархии Захир-шаха на Боннской конференции 2001[5]. Впоследствии сблизился с администрацией Хамида Карзая.
Представители НИФА поддерживали Карзая на президентских выборах, генерал Вардак в 2004—2012 был министром обороны Афганистана. Гейлани высказался в пользу американского присутствия в Афганистане, но при этом подчёркивал, что умеренные элементы «Талибана» должны иметь возможность участвовать в афганской политике[6].
См. также
- Национальный союз за полную независимость Анголы
- Этническая организация освобождения Лаоса
- Никарагуанские демократические силы
Напишите отзыв о статье "Национальный исламский фронт Афганистана"
Примечания
- ↑ [books.google.ca/books?id=6VeCWQfVNjkC&pg=PA92&lpg=PA92&dq=mahazmili+OR+%22Mahaz-e+Milli-ye+Islami-ye%22+Afghanistan&source=bl&ots=VRKOVV6_2e&sig=SLxwL5LR-3WXOc8iWq9FgcqLb8Q&hl=en&ei=_gDiTIvfPIebnwel7t2CDw&sa=X&oi=book_result&ct=result#v=onepage&q=mahazmili%20OR%20%22Mahaz-e%20Milli-ye%20Islami-ye%22%20Afghanistan&f=false The Oxford dictionary of Islam. Gaylani family]
- ↑ [www.refworld.org/docid/3ae6ad1014.html Pakistan/Afghanistan: Information on the National Islamic Front of Afghanistan (NIFA) ...]
- ↑ [www.sensusnovus.ru/analytics/2015/06/01/20916.html Пуля из джунглей летела в обком]
- ↑ Ali Ahmad Jalali,Lester W. Grau. Afghan Guerrilla Warfare: In the Words of the Mjuahideen Fighters.
- ↑ [www.centrasia.ru/newsA.php?st=1166430660 Семейные ценности Гейлани]
- ↑ [www.afghan-bios.info/index.php?option=com_afghanbios&id=569&task=view&total=2869&start=865&Itemid=2 Gilani, Pir Sayed Ahmad Gailani]
Отрывок, характеризующий Национальный исламский фронт Афганистана
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
