Никарагуанские демократические силы

Никарагуанские демократические силы
исп. Fuerza Democrática Nicaragüense
Является частью:	Контрас
Идеология:	антикоммунизм, демократия
Этническая принадлежность:	никарагуанцы
Лидеры:	Адольфо Калеро Энрике Бермудес, Аристидес Санчес, Франсиско Карденаль
Штаб-квартира:	Майами
Активна в:	Никарагуа Никарагуа Гондурас Гондурас
Дата формирования:	1981
Дата роспуска:	1990
Союзники:	MDN, KISAN, ARDE (с 1986), CDN, PSC, YATAMA; США, УНИТА, НИФА, ELOL
Противники:	СФНО
Участие в конфликтах:	Гражданская война в Никарагуа
Сайт:	[www.fdn-rn.org/ -rn.org]

Никарагуанские демократические силы (исп. Fuerza Democrática Nicaragüense; FDN) — военно-политическая организация никарагуанской антисандинистской оппозиции 1980-х годов. Крупнейшая структура движения Контрас. Объединяли различные политические элементы, от крайне правых до леворадикальных, но в целом ориентировались на идеологию рейганизма. Вели гражданскую войну против правительства СФНО. Тесно сотрудничали с администрацией и спецслужбами США. Участвовали в международном антикоммунистическом Интернационале Джамбори. Прекратили вооружённую борьбу после политического урегулирования в Никарагуа и свободных выборов 1990 года. В настоящее время — общественная организация социально-благотворительного и историко-просветительского характера.

Создание и лидеры

FDN были учреждены 11 августа 1981 года в Майами по инициативе никарагуанских оппозиционных активистов Хосе Франсиско Карденаля и Аристидеса Санчеса. При правлении Сомосы Карденаль был оппозиционером и подвергался преследованием, Санчес являлся сторонником властей. Однако тот и другой категорически отвергали сандинистский режим: первый — за антидемократизм, второй — за революционность.

В декабре 1982 к ним присоединился основатель Легиона 15 сентября Энрике Бермудес — бывший подполковник Национальной гвардии Сомосы, с 1979 начавший подпольную борьбу против сандинистов. Затем примкнул либеральный деятель Эдгар Чаморро, представитель влиятельного семейства никарагуанской элиты. В январе 1983 в FDN вступил Адольфо Калеро — бывший менеджер Coca-Cola, при Сомосе активист демократической оппозиции, непримиримый антикоммунист. В октябре 1983 Калеро занял пост председателя FDN.

28 декабря 1983 года было объявлено о создании военно-гражданского руководства FDN в составе:

• Адольфо Калеро, председатель и главнокомандующий

• Энрике Бермудес, командир вооружённых формирований

• Эдгар Чаморро, куратор пропаганды и внешних связей

• Индалесио Родригес, руководитель гражданских отделов

В 1984 Чаморро вышел из FDN из-за конфликтов с Калеро и Бермудесом. На его позиции в руководстве быстро выдвинулся Аристидес Санчес. Он также взял под контроль гражданские функциональные службы.

К концу 1984 определилось соотношение в руководстве FDN. Военную организацию возглавлял Энрике Бермудес. Идеологию и политический курс определял Адольфо Калеро, личный друг Рональда Рейгана. Он же контролировал финансирование организации. Связующим звеном между политическим руководством в Майами и военным командованием в гондурасских лагерях выступал Аристидес Санчес.

Идеология и политика

Антисандинистская консолидация

С политической точки зрения в FDN преобладали правые либералы и консерваторы. Взгляды Калеро характеризовались неоконсерватизмом. Бермудес и особенно Санчес были ближе к крайне правым (авторитарный традиционализм Санчеса включал элементы антиамериканизма, что осложняло его контакты в Вашингтоне).

Однако по мере советизации сандинистского режима шло пополнение FDN за счёт бывших сторонников и даже некоторых бывших активистов СФНО. В этом плане наиболее известен пример Эдена Пасторы, создавшего Революционно-демократический альянс (ARDE) и открывшего «южный фронт» с территории Коста-Рики. Ещё больший приток в ряды «северных» (базирующихся в Гондурасе) контрас обеспечило леворадикальное крестьянское ополчение MILPAS (Народная антисомосистская милиция) — воевавшее в союзе с СФНО против Сомосы, но быстро порвавшее с правящими сандинистами. К середине 1980-х большую часть региональных соединений FDN возглавляли выходцы из MILPAS. На определённом этапе выходцы из этой среды достигли примерно половины общей численности FDN.

Главные гражданские лидеры FDN, в первую очередь Адольфо Калеро и Артуро Крус, кажется, искренне стремится к созданию плюралистического демократического общества. Их экономические взгляды, хотя и далеки от от воплощения принципов свободного рынка, явно предпочтительнее марксистской политики сандинистов и коррумпированной клептократии режима Сомосы. Большинство бойцов FDN происходят из крестьянского класса. Их вера в демократический капитализм проблематична, но мало что свидетельствует об их желании вернуться к авторитаризму времён Сомосы.
Тед Карпентер, эксперт Института Катона, июнь 1986

Важным сплачивающим фактором в идеологии FDN являлся своеобразный культ Хорхе Саласара — никарагуанского предпринимателя, лидера Союза сельскохозяйственных производителей, организатора мирной политической оппозиции правительству СФНО. 17 ноября 1980 Хорхе Саласар был убит агентами сандинистской госбезопасности. Его деятельность подавалась как пример патриотизма и демократизма, а судьба — как доказательство невозможности иных форм борьбы, кроме вооружённых. Вдова Саласара — Лусия Амада Карденаль — состояла в руководстве FDN. Именем Хорхе Саласара было названо воинское соединение FDN, которым командовал Исраэль Галеано — Команданте Франклин.

При всём идейно-политическом плюрализме, в целом идеология FDN формулировалась неоконсерватором Калеро. Дабы избегать расколов по этому признаку, председатель акцентировал не видение будущей общественной системы, а ближайшую общую задачу — свержение режима СФНО.

Никарагуанское сопротивление и Джамбори

Весной 1985 года FDN составили основу коалиционного проекта Объединённая никарагуанская оппозиция. Её возглавил триумвират в составе Адольфо Калеро, Альфонсо Робело и Артуро Круса. Из троих лидеров только Калеро располагал реальными боевыми силами. Это позволяло ему игнорировать позиции партнёров. Из-за этого в начале 1987 Объединённая оппозиция распалась, но уже через несколько месяцев учредилась коалиция Никарагуанское сопротивление. В новом оппозиционном блоке по-прежнему доминировал Triángulo de Hierro — «Железный треугольник» FDN: Калеро—Бермудес—Санчес. Вооружённые силы RN почти целиком состояли из формирований FDN, штаб возглавлял Галеано.

2 июня 1985 Адольфо Калеро представлял никарагуанскую вооружённую оппозицию на международной конференции партизан-антикоммунистов в ангольском городе Джамба. FDN, наряду с ангольским движением УНИТА, моджахедским НИФА и лаосской ELOL, стали соучредителями Демократического Интернационала антикоммунистических повстанцев. Участие в международном форуме, на котором зачитывалось личное послание Рейгана, подчеркнуло значимость никарагуанской оппозиции в глобальной Холодной войне.

Военная структура

Известные командиры

Организация с самого начала создавалась не столько для политической, сколько для вооружённой борьбы. Военная организация FDN называлась Армия никарагуанского сопротивления — Ejército de la Resistencia Nicaragüense (ERN). FDN активно участвовали в гражданской войне против сандинистского режима. Именно вооружённые силы FDN, базировавшиеся в Гондурасе, являлись основной боевой силой движения Контрас. Это определило и политическое преобладание FDN среди контрас, и руководящую роль в движении «Железного треугольника».

Вооружённые формирования FDN структурировались следующим образом. Три отряда Destacamento (первичная ячейка примерно из 20 человек) составляли Grupo, из которых формировались территориальные Fuerza de tarea, объединяемые в несколько Comando regional. Наиболее известными полевыми командирами FDN являлись

• Энрике Бермудес (Команданте 3-80), бывший офицер Национальной гвардии

• Исраэль Галеано (Команданте Франклин), крестьянин

• Педро Пабло Ортис (Команданте Самоубийца), бывший сержант Национальной гвардии

• Франсиско Руис Кастеллон (Команданте Ренато), бывший офицер Национальной гвардии

• Роберто Кальдерон (Команданте Тоно), бывший офицер Национальной гвардии

• Бенито Браво (Команданте Мак), бывший национальный гвардеец

• Хосе Габриэль Гармендиа (Команданте Яхоб), крестьянин

• Энкарнасьон Вальдвиа Чаварриа (Команданте Оцелот), бывший лидер MILPAS

• Франсиско Вальдвиа Чаварриа (Команданте Димас Оцелот), брат Команданте Оцелота, бывший командир MILPAS

• Мануэль Ругама (Команданте Аурелиано), помощник Команданте 3-80

• Оскар Собальварро (Команданте Рубен), бывший командир MILPAS

• Рамон Морено (Команданте Ригоберто), бывший командир MILPAS

• Деогенес Эрнандес Мембрено (Команданте Фернандо), протестантский священник

и ряд других.

Утверждение командного центра

Отношения между командирами часто были натянутыми до враждебности. Это объяснялось не только личным соперничеством. Серьёзные проблемы создавались различиями в происхождении и политических взглядов. Сформировались три устойчивые группы: бывшие национальные гвардейцы, бывшие сандинисты, ранее аполитичные крестьяне и индейцы-мискито. Первые, как профессиональные военные, требовали безусловного повиновения. Вторые не желали подчиняться недавним сомосистам. Третьи не были склонны к соблюдению дисциплины и признанию какого-либо командования над своими отрядами.

Однако постепенно в FDN утвердился военно-командный центр во главе с Бермудесом, в целом контролировавший вооружённые формирования организации. В этом состояло отличие FDN от движения контрас в целом, где единого командования так и не удалось создать.

Боевые действия

Наиболее интенсивные удары вооружённых сил FDN по СФНО пришлись на середину 1980-х. Скоординированное наступление контрас планировалось на 1986 год. Общая численность вооружённых формирований FDN достигла тогда 17 тысяч. Нанести серьёзное поражение правительственным войскам не удалось. Активность ограничивалась разрозненными боестолкновениями, терактами и диверсиями (важную роль в таких действиях играло спецподразделение Команданте Яхоба, подготовленное аргентинскими, американскими и израильскими инструкторами). Несмотря на все усилия, не удалось взять под контроль сколько-нибудь обширную территорию, чтобы объявить на ней о создании альтернативного правительства. Однако общий фон перманентного военного противостояния оказывал жёсткое давление на сандинистские власти и несомненно подрывал их политические позиции.

Последняя попытка военного решения была предпринята в конце 1987 — начале 1988. Решающая роль в наступлении отводилось формированию Команданте Франклина — Исраэля Галеано. Его бойцы нанесли ощутимые потери правительственной армии. В публичном выступлении Галеано мотивировал свои действия антикоммунистическими убеждениями и возмущением никарагуанских крестьян сандинистской политикой коллективизации.

Тяжёлые бои на рубеже 1987—1988 с военной точки зрения не привели к коренному перелому, но сыграли важную политическую роль. Сандинистское руководство вынуждено было пойти на переговоры о мирном урегулировании и во многом согласиться на условия, сформулированные Калеро.

Связи с США

Адольфо Калеро был среди ключевых фигур операции Иран-контрас. Средства, незаконно полученные от тайной продажи оружия Ирану, предназначались в основном для финансирования FDN. В 1987 Калеро вызывался для дачи показаний в конгресс США. На слушаниях он признал конфиденциальные связи с подполковником Оливером Нортом, доверительный характер отношений и совместные операции. В то же время Калеро настаивал, что не был осведомлён о происхождении средств.

Левые организации США, пресса, некоторые конгрессмены многократно выступали с разоблачительными заявлениями о незаконных связях контрас, особенно их «северного фронта» (FDN) с ЦРУ. Известно, что взаимодействие с «северными контрас» осуществляли такие известные деятели американской дипломатии и спецслужб, как Эдвин Корр и Феликс Родригес.

Сами по себе связи FDN с американской администрацией не являлись секретом, Калеро был лично знаком с Рейганом. Президент США официально принимал председателя FDN в присутствии Оливера Норта. Поддержка контрас являлась важной установкой Доктрины Рейгана, тогда как FDN идейно и политически были наиболее близки к рейганизму.

Урегулирование и окончание войны

Весной 1988 года сандинистское правительство вступило в переговоры с Никарагуанским сопротивлением. Делегацию контрас возглавлял председатель FDN Адольфо Калеро, делегацию СФНО — министр обороны Никарагуа Умберто Ортега, брат сандинистского президента Даниэля Ортеги.

Поначалу переговоры шли трудно, в атмосфере недоверия и взаимных обвинений. Однако впоследствии ситуация изменилась. Вопреки ожиданиям, Калеро и Ортега-младший довольно быстро нашли общий язык и согласовали схему урегулирования.

Соглашение Сапоа о прекращении огня и политическом диалоге между контрас и правительством было заключено 23 марта 1988 года. На дальнейших переговорах был согласован план политической реформы в Никарагуа, освобождения политзаключённых и проведения свободных выборов. Эти договорённости вызвали протесты радикально настроенных контрас во главе с Бермудесом. Однако компромиссную позицию Калеро поддержал Госдепартамент США.

На президентских выборах 25 февраля 1990 года победу одержала кандидат широкой антисандинистской коалиции (от консерваторов до коммунистов) Виолетта Барриос де Чаморро. Большинство мест в парламенте получил Национальный союз оппозиции. Первое правление СФНО закончилось. В день инаугурации нового президента 25 апреля 1990 Исраэль Галеано торжественно сдал автомат Виолетте Барриос де Чаморро, символически демонстрируя окончание гражданской войны.

Традиция и сохранение

В послевоенной никарагуанской политике традицию Никарагуанских демократических сил в 1993—2006 продолжала Партия никарагуанского сопротивления (PRN). Однако с 2006 партия бывших контрас вошла в альянс с вернувшимся к власти СФНО.

Определённое сходство демонстрируют Никарагуанский либеральный альянс и Либерально-конституционная партия (ЛКП), представитель которой Арнольдо Алеман в 1997—2002 годах являлся президентом Никарагуа. На посту главы государства Алеман первоначально пользовался поддержкой Калеро. Но после сближения Алемана с Ортегой, фактического альянса ЛКП с СФНО и коррупционного скандала, возникшего вокруг Алемана, убеждённые контрас переориентировались на Независимую либеральную партию Эдуардо Монтеалегре. Индалесио Родригес и Оскар Собальварро входят в руководство партии.

В настоящее время движение Fuerza Democrática Nicaragüense—Resistencia Nicaragüense (FDN—RN) функционирует как общественная некоммерческая организация, оказывающая социальную помощь бывшим контрас и членам их семей. Занимается также благотворительными проектами и историко-политическим просвещением. Председателем FDN—RN является Фанор Перес Мехиа.

В современной Никарагуа существует также Ассоциация никарагуанского сопротивления имени Исраэля Галеано (ARNIG). Возглавляет ARNIG сестра Команданте Франклина — Элида Мария Галеано Корнехо (политически она занимает просандинистские позиции, является депутатом Национальной ассамблеи от СФНО).

Лозунг ¡Viva FDN! выдвигают современные «реконтрас» из организаций Демократические силы Команданте 380, Вооружённые силы национального спасения — Армия народа, Никарагуанская патриотическая команда, возобновившие вооружённые атаки против СФНО на рубеже 2000—2010-х годов. Первое крупное формирование, возобновившее вооружённую борьбу с правительством, возглавлял в 2010 году Хосе Габриэль Гармендиа — бывший командир спецназа контрас Команданте Яхоб.

18 апреля 2015 года группа бывших командиров FDN во главе с Оскаром Собальварро (Команданте Рубен) объявила о создании антисандинистского оппозиционного блока Национальная коалиция за демократию. Крупнейшей структурой коалиции является Независимая либеральная партия. По словам Собальварро, задача коалиции — свержение авторитарного режима Ортеги, возвращение Никарагуа на путь демократии и национального развития. При этом он подчеркнул, что речь идёт исключительно о мирной политической борьбе.

Послевоенные судьбы

Энрике Бермудес осуждал соглашение с сандинистами, критически относился к правительству Барриос де Чаморро, считал необходимым довести до конца разгром СФНО. Был убит при невыясненных обстоятельствах в 1991 году.

Аристидес Санчес также отверг компромисс с СФНО, не признал итоги выборов 1990. Выступал политическим лидером радикального движения реконтрас. Арестовывался за организацию массовых беспорядков. Скончался в 1993 году.

Адольфо Калеро занимался юридической практикой в Манагуа, поддерживал праволиберальные политические силы. Написал мемуары «Хроника Контрас». Скончался в 2012 году.

Исраэль Галеано был чиновником правительства Барриос де Чаморро. При этом придерживался радикальных позиций, близких Бермудесу и Санчесу. Погиб в автокатастрофе в 1992 году.

Элида Галеано политически сблизилась с сандинистами, является депутатом парламента от СФНО. При этом возглавляет общественную ассоциацию имени своего брата. Стала автором закона, установившего национальный праздник День никарагуанского сопротивления.

Хосе Габриэль Гармендиа работал в госкомпании водоснабжения. В 2009 возобновил вооружённую борьбу против сандинистов. Убит в боестолкновении в 2011 году.

Энкарнасьон Вальдвиа Чаварриа был активистом PRN. Скончался в 2013 году.

Роберто Феррей является одним из лидеров PRN, выступает как союзник СФНО.

Индалесио Родригес является почётным председателем оппозиционной Независимой либеральной партии.

Оскар Собальварро — оппозиционный политик, один из руководителей Независимой либеральной партии.

См. также

• Никарагуанское демократическое движение
• Демократические силы Команданте 380
• Вооружённые силы национального спасения — Армия народа
• Никарагуанская патриотическая команда
• Национальный союз за полную независимость Анголы
• Национальный исламский фронт Афганистана
• Этническая организация освобождения Лаоса

Отрывок, характеризующий Никарагуанские демократические силы

– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.