Революционно-демократический альянс
| Революционно-демократический альянс | |
| исп. Alianza Revolucionaria Democrática | |
| Является частью: | |
|---|---|
| Идеология: | |
| Этническая принадлежность: | |
| Лидеры: |
Эден Пастора (до 1986) |
| Активна в: | |
| Дата формирования: | |
| Дата роспуска: | |
| Союзники: | |
| Противники: | |
| Участие в конфликтах: | |
Революционно-демократический альянс (исп. Alianza Revolucionaria Democrática; ARDE) — военно-политическая организация никарагуанской оппозиции 1980-х годов. Создан сандинистским полевым командиром Эденом Пастрой после разрыва с правительством СФНО. Примыкал к движению Контрас как левое крыло, но дистанцировался от FDN и США. Участвовал в гражданской войне. Базировался в Коста-Рике, вёл партизанскую борьбу против марксистского режима в южных районах Никарагуа. С 1986, после отстранения Пасторы, блокировался с правыми FDN. Фактически прекратил существование после смены власти в 1990, но некоторые активисты продолжали спорадическое сопротивление никарагуанским властям до середины 2000-х.
Содержание
Сандинизм против сандинистов
В 1978—1979 сандинистский полевой командир Эден Пастора командовал южным фронтом в войне против режима Сомосы. Он отличался леворадикальными взглядами, был популярен среди беднейших крестьян и индейского населения. После свержения Сомосы занял пост заместителя министра обороны.
Авторитаризм руководства СФНО, ориентация на «реальный социализм», сближение с СССР и Кубой, прокоммунистические тенденции влиятельного министра внутренних дел Томаса Борхе, а главное, тяжёлое положение крестьянства привели Пастору к жёсткому конфликту с правящим СФНО. Негодование Пасторы вызывал и образ жизни партийной элиты, напоминавший роскошество клана Сомосы.
Я не покидал СФНО — они покинули меня. Те, кто предал наши идеалы ради марксизма-ленинизма.
Эден Пастора[1]
В 1981 Пастора организовал оппозиционный Сандинистский революционный фронт (FRS). В 1982 на политической базе FRS был учреждён Революционно-демократический альянс (ARDE) для вооружённой борьбы с «изменниками делу Сандино». (К альянсу примкнуло Никарагуанское демократическое движение социал-либерала Альфонсо Робело.)
Южный фронт гражданской войны
ARDE включился в гражданскую войну против марксистского режима СФНО. Базой для рейдов в Никарагуа стали северные районы Коста-Рики. Первоначально удалось закрепиться на никарагуанской территории в бассейне реки Сан-Хуан. Партизанская штаб-квартира была устроена в городе Ла-Пенка. Однако военные успехи ARDE оказались недолговечными. Регулярная правительственная армия нанесла серию поражений повстанцам. Руководство Пасторы характеризовалось как малокомпетентное.
Правые лидеры никарагуанской вооружённой оппозиции были заинтересованы в сотрудничестве с популярным и харизматичным Эденом Пасторой. Объективно ARDE являлся частью движения Контрас. Однако по идеологическим причинам Пастора категорически отказывался от союза с Никарагуанскими демократическими силами (FDN), подчёркивал, что ARDE остаётся сандинистской организацией и регулярно отклонял предложения участвовать в объединительных проектах (это привело и к разрыву с Робело). Такая позиция спровоцировала месть ЦРУ США — был распространён слух о причастности Пасторы к наркоторговле (реальных фактов такого рода выявлено не было). С другой стороны, сандинистское правительство и его союзники также вели массированную кампанию по компрометации Пасторы (в советской прессе он пренебрежительно характеризовался как «р-р-революционер»)[2].
30 мая 1984 против Пасторы был совершён теракт на пресс-конференции в Ла-Пенке. Погибли 7 человек, Пастора получил ранение. Взрыв был организован аргентинскими ультралевыми по заказу сандинистского правительства[3].
Отстранение Пасторы и союз с FDN
К 1985 среди командиров ARDE распространилось откровенное недовольство Пасторой, его политической самоизоляцией, отсекавшей от основных сил сопротивления и от международной поддержки. Многие активисты выступали за присоединение — по примеру Робело — к Объединённой никарагуанской оппозиции, в которой решающую роль играли правые FDN во главе с Адольфо Калеро, Энрике Бермудесом, Аристидесом Санчесом и Исраэлем Галеано.
В начале 1986 группа полевых командиров ARDE отстранила Эдена Пастору от руководства организацией[4]. Пастора объявил о прекращении вооружённой борьбы и сдался властям Коста-Рики.
Революционно-демократический альянс (ARDE), основанный бывшим сандинистским команданте Эденом Пасторой, исповедует туманно-расплывчатый личностный социализм (в отличие от доктринерского марксизма-ленинизма). Пастора порвал с ARDE в знак протеста против решения организации присоединиться к другим группам контрас и принять от США контроль и финансирование. Но даже с уходом Пасторы приверженность ARDE свободному предпринимательству остаётся незначительной, а приверженность демократическим принципам — вопрос отчасти открытый.
Тед Карпентер, эксперт Института Катона, июнь 1986[5]
Новое командование ARDE заключило союз с FDN. Это позволило объединить усилия с формированиями Исраэля Галеано, получить американскую материально-техническую помощь и активизировать военные действия. Отряды ARDE участвовали в решающем наступлении контрас 1987—1988, по результатам которого правительство Даниэля Ортеги согласилось на мирные переговоры с вооружённой оппозицией.
В послевоенный период
На свободных выборах 25 февраля 1990 года СФНО потерпел поражение. Однако политические организации контрас — любой идеологической ориентации, от FDN до ARDE — тоже не получили поддержки. К власти пришли правоцентристские силы из невооружённой оппозиции во главе с новым президентом Виолеттой Барриос де Чаморро.
Эден Пастора включился в легальный политический процесс. Поначалу он не достигал успехов, но после примирения с сандинистами — заметно эволюционировавшими вправо и вернувшимися к власти на выборах 2006 — получил министерский пост в правительстве Даниэля Ортеги. Деятельность Пасторы как министра по развитию бассейна реки Сан-Хуан спровоцировала межгосударственный конфликт Никарагуа с Коста-Рикой (из-за занятия никарагуанской стороной спорного приграничного острова Исла-Калеро и слива грязной воды на коста-риканскую территорию в ходе донноуглубительных работ)[6], привела к его объявлению в международный розыск[7] и спровоцировала резкую критику, в том числе касательно руководства ARDE[8].
Некоторые активисты и бойцы ARDE не признали урегулирования и длительное время продолжали спорадическое сопротивление на юге Никарауга. Однако эти действия уже не принимали сколько-нибудь серьёзных масштабов. В 2004 бойцам южного фронта были выделены сельскохозяйственные угодья, после чего они прекратили вооружённые акции.
Интересные факты
Сторонником ARDE и лично Эдена Пасторы был известный никарагуанский боксёр Алексис Аргуэльо[9].
См. также
Напишите отзыв о статье "Революционно-демократический альянс"
Примечания
- ↑ [www3.varesenews.it/blog/nicaragua/?p=18 Eden Pastora: La rivoluzione con la «livella»]
- ↑ «Литературная газета», май 1986.
- ↑ [www.latinamericanstudies.org/nicaragua/la-penca.htm Bombing Survivor Seeks Truth, Closure]
- ↑ [archivo.elperiodico.com/ed/19860512/pag_009.html El Periódico de Catalunya — Ed. General. Edición del Lunes 12 de Mayo de 1986]
- ↑ [www.cato.org/pubs/pas/pa074.html U.S. Aid to Anti-Communist Rebels: The «Reagan Doctrine» and Its Pitfalls]
- ↑ [www.ticotimes.net/More-news/News-Briefs/Costa-Rican-Prosecutor-s-Office-Issues-Warrant-for-Eden-Pastora_Wednesday-November-17-2010/ Costa Rican Prosecutor’s Office Issues Warrant for Edén Pastora]
- ↑ [www.crhoy.com/eden-pastora-ingresa-en-lista-de-requeridos-por-la-interpol/ Edén Pastora ingresa en lista de requeridos por la Interpol]
- ↑ [www.elnuevodiario.com.ni/opinion/85960-pastora-arde-modelo-participativo-actual/ Pastora, ARDE y el modelo participativo actual]
- ↑ [www.elnuevodiario.com.ni/nacionales/51401-politicos-usaron-abusaron/ Políticos lo usaron y abusaron]
Отрывок, характеризующий Революционно-демократический альянс
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
