Родригес, Феликс
| Феликс Родригес | |
| исп. Félix Rodríguez | |
 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы | |
| Звание | |
| Сражения/войны |
Операция в заливе Свиней, ликвидация отряда Че Гевары в Боливии, Война во Вьетнаме, Гражданская война в Сальвадоре, Гражданская война в Никарагуа |
| Награды и премии |
|
Феликс Исмаэль Родригес Мендигутия (исп. Félix Ismael Rodríguez Mendigutia; 31 мая 1941, Гавана) — кубино-американский антикоммунист, оперативный сотрудник ЦРУ, полковник вооружённых сил США. Участник Вьетнамской войны и ряда спецопераций, в том числе в заливе Свиней, «Феникс», «Иран-контрас». Организатор ликвидации Эрнесто Че Гевары. Кубинский политэмигрант, активист антикастровской оппозиции. Крайне правый политик, близкий к неоконсервативным кругам Республиканской партии США.
Содержание
Против режима Кастро
Дядя Феликса Родригеса был министром общественных работ в правительстве Фульхенсио Батисты. С 1955 Родригес жил в Доминиканской Республике. Он враждебно отнёсся к Кубинской революции, с самого начала усмотрев в ней коммунистические тенденции. В 18-летнем возрасте примкнул к Карибскому антикоммунистическому легиону, созданному под эгидой Рафаэля Трухильо для свержения Фиделя Кастро.
В 1960 Феликс Родригес установил контакт с ЦРУ США. Вступил в Бригаду 2506. Планировалось тайное проникновение на остров для организации подполья и массовых антикастровских акций в преддверии атаки извне. Президент США Джон Кеннеди утвердил этот план в урезанном виде, что было сочтено предательством в среде кубинских политэмигрантов.
28 февраля 1961 группа Родригеса тайно прибыла на Кубу и приступила к координации антикастровских повстанческих групп.
Миссия не обошлась без забавных случаев. Однажды Родригес с товарищем собрались на пляж. Родригес спросил милиционера: «Можем мы пройти или пляж частный?» Милиционер удивился: «Компаньеро, ты откуда? Никаких частных пляжей теперь нет. Они все принадлежат народу!» «Спасибо, компаньеро, — ответил Родригес. — Да здравствует революция!» Но быстро был предупреждён: не заходить на определённый участок пляжа, он забронирован для самого Фиделя Кастро[1].
14 апреля 1961 началась высадка в заливе Свиней. Однако операция потерпела провал в результате пятидневных боёв. Феликс Родригес был блокирован в Гаване и скрылся в венесуэльском посольстве. Правительство Ромуло Бетанкура предоставило ему политическое убежище. 13 сентября Родригесу удалось вылететь в Каракас.
Из Венесуэлы Родригес перебрался в США, где продолжал службу в ЦРУ. Демонстрируя кубинский патриотизм, принял оперативный псевдоним «Максимо Гомес». В 1963—1965 Родригес участвовал в операциях противодействия кастровской агентуре в странах Центральной Америки.
Захват и убийство Че Гевары
В 1967 Феликс Родригес был командирован в Боливию в качестве полномочного советника ЦРУ при 2-м рейнджерском батальоне (действовал под псевдонимами «коммерсант Рамос» и «доктор Гонсалес»). Перед 2-м батальоном была поставлена задача ликвидировать коммунистический партизанский отряд Эрнесто Че Гевары. 8 октября 1967 отряд был разгромлен, сам Гевара взят в плен[2]. Был проведён интенсивный допрос, оказавшийся, однако, практически безрезультатным.
— Почему ты сражаешься здесь? Ты же аргентинец. Почему ты не борешься в своей стране?
— А почему ты здесь? Ты же кубинец?
Рука Гонсалеса дёрнулась. Он уже хотел ударить Че за эту дерзость, но, по-видимому, презрительный взгляд Че удержал его.
— Отвечай на мой вопрос!
— Революция не знает границ… Если ты хочешь больше узнать о теории партизанской войны и революции, советую тебе приобрести некоторые мои книги, которые вышли на Кубе. Кроме того, я рекомендую ознакомиться с речами Фиделя[3].
9 октября 1967 от президента Боливии Рене Баррьентоса было получено распоряжение ликвидировать Че Гевару. Приказ на месте отдал Феликс Родригес, расстреливал сержант Марио Теран.
На последней прижизненной фотографии Че Гевары рядом с ним изображён Феликс Родригес[4]. Он также сохранил на память принадлежавшие Че наручные часы марки Rolex. Впоследствии Родригес не раз отдавал должное мужеству Гевары и твёрдости его убеждений.
Ликвидация Че Гевары имела важное политико-символическое значение и выдвинула Родригеса в круг ведущих оперативников ЦРУ. В 1969 году Феликс Родригес получил американское гражданство и офицерское звание вооружённых сил США.
Вьетнам, Сальвадор, Никарагуа
После Боливии Феликс Родригес был отправлен в Южный Вьетнам. Служил в спецподразделении MACV-SOG. В ходе Вьетнамской войны он осуществил более трёхсот вертолётных миссий, пять раз бывал сбит. В 1971 занимался тренировкой спецгрупп, осуществлявших операцию «Феникс». Во вьетнамский период своей деятельности Феликс Родригес был представлен Джорджу Бушу-старшему[5] — будущему директору ЦРУ, затем вице-президенту и 41-му президенту США.
В 1980-х полем деятельности Родригеса стала Центральная Америка. Он осуществил около ста боевых вылетов, провёл ряд крупных спецопераций. В ходе сальвадорской гражданской войны Родригес консультировал правительственную армию. С другой стороны, в никарагуанской гражданской войне Родригес оказывал консультационное и финансовое содействие антиправительственному повстанческому движению против марксистского режима СФНО.
В 1983—1988 Феликс Родригес активно участвовал в операции «Иран-контрас». Последующие расследования установили его видную роль в финансировании и снабжении никарагуанских антикоммунистических повстанцев из незаконных источников. Утверждалось, что во взаимодействии с американским послом в Сальвадоре Эдвином Корром Родригес организовывал снабжение контрас с одного из сальвадорских аэродромов[6]. Сенатор Джон Керри обвинял Родригеса в вымогательстве на нужды контрас 10 миллионов долларов у Медельинского картеля.
В кубино-американской политике
Скандал «Иран-контрас» вынудил Родригеса надолго отойти от дел. Лишь в конце 1990-х он вновь стал появляться на публике — в основном в качестве деятеля кубинской эмиграции. В 2004 году Феликс Родригес возглавил Ассоциацию ветеранов 2506. На выборах президента США он резко критиковал кандидата демократической партии Джона Керри (противник со времён сенатского расследования), поддерживая республиканца-неоконсерватора Джорджа Буша-младшего (который и одержал победу).
Феликс Родригес всячески поддерживает кубинскую оппозицию[7], жёстко выступает против режима Кастро, указывает на опасность, исходящую от «маленьких Кастро, избранных демократическим путём» — Уго Чавеса, Николаса Мадуро, Эво Моралеса. 24 февраля 2011 года он участвовал в акции кубинских эмигрантов «Ночь зажжённых свечей».
До настоящего времени Феликс Родригес остаётся на действительной военной службе в звании полковника. Был удостоен Серебряной звезды, южновьетнамского креста «За храбрость», редкой награды ЦРУ Intelligence Star — «Звезда разведки».
В 1989 году Феликс Родригес в соавторстве с Джоном Вайсманом опубликовал свою биографию Shadow Warrior: The CIA Hero of a Hundred Unknown Battles — «Воин тени: герой ста неизвестных битв ЦРУ»[8].
Символ «Анти-Че»
Феликс Родригес известен в мире несравнимо меньше, нежели Че Гевара. Однако он позиционируется как «Анти-Че», олицетворение сил, противостоящих коммунизму и левому радикализму. В этом аспекте Родригес пользуется определённой популярностью.
Феликс Родригес всегда будет связан с Че Геварой. Они оба воевали. Но они не похожи друг на друга. Лицо Родригеса вряд ли украсит футболку. Он — «кубинский правый эмигрант». Гевара — «революционный романтик-идеалист»… Но из этих двоих лишь один достоин чести.
Джей Нордлингер
В России политические симпатии к Феликсу Родригесу — на почве крайнего антикоммунизма — проявляются в таких организациях, как НДА или НТС(оск).
Известный американский адвокат Артур Лиман, ведущий адвокат сенатской комиссии по расследованию операции «Иран-контрас», отозвался о Родригесе следующим образом:
Я думаю, Феликс Родригес закончит свой путь далеко отсюда, в безымянной могиле, в своей борьбе с остатками коммунизма.
Напишите отзыв о статье "Родригес, Феликс"
Примечания
- ↑ [www.nationalreview.com/nrd/articles/353799/anti-che The Anti-Che. Felix Rodriguez, freedom fighter and patriot]
- ↑ [news.headline.kz/culture/rassvet_v_la-igere_ili_povestvovanie_o_zakate_che_gevaryi.html «Рассвет в Ла-Игере» или повествование о закате Че Гевары]
- ↑ [fb2.booksgid.com/content/E4/klaus-peter-volf-che-moi-mechty-ne-znayut-granic/1.html Че: «Мои мечты не знают границ»]
- ↑ [www.newsmax.com/Newsfront/che-guevara-cia-cuba-killing/2013/10/08/id/529906/ On Anniversary of Che Killing, CIA’s Felix Rodriguez Remembers]
- ↑ [www.afrocubaweb.com/felixrodriguez.htm#guardian Felix Rodriguez: Coca Contra Airport Manager]
- ↑ [www.historycommons.org/context.jsp?item=a027886northdivert#a027886northdivert Context of 'February 7-8, 1986: CIA, State Department Officials Worry about North’s Connections to Humanitarian Funds']
- ↑ [vkrizis.ru/analiz/protest-on-i-na-kube-protest/ Протест — он и на Кубе протест]
- ↑ [spartacus-educational.com/JFKroderiguez.htm Felix Rodriguez]
Ссылки
- [www.youtube.com/watch?v=wjXUPbXczKQ Video: Secret CIA Operations: Felix Rodriguez, the Bay of Pigs, the Death of Che Guevara & Vietnam (1989)]
Отрывок, характеризующий Родригес, Феликс
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
