Николаева, Татьяна Михайловна

Татьяна Михайловна Николаева
Татьяна Николаева. Ноябрь 2014, Институт славяноведения РАН
Дата рождения:	19 сентября 1933(1933-09-19)
Место рождения:	Ленинград, СССР
Дата смерти:	21 октября 2015(2015-10-21) (82 года)
Место смерти:	Москва, Россия
Научная сфера:	лингвистика, славистика, семиотика
Место работы:	Институт славяноведения РАН
Учёная степень:	доктор филологических наук
Учёное звание:	член-корреспондент РАН
Альма-матер:	МГУ им. Ломоносова

Татья́на Миха́йловна Никола́ева (19 сентября 1933, Ленинград — 21 октября 2015, Москва) — российский лингвист, профессор (с 1992), член-корреспондент РАН (с 2000). Труды по русскому языку, славистике, акцентологии и теории интонации, языковым контактам, общим проблемам лингвистики и семиотики, литературоведению и др.

Биография

Окончила отделение русского языка и литературы филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. С 1957 года — в Академии наук, с 1960 — в Институте славяноведения, где с 1990 по 2012 год заведовала отделом типологии и сравнительного языкознания (в разные годы в отделе, сыгравшем исключительно важную роль в истории российской лингвистики в 1960—1980-е годы, работали В. А. Дыбо, А. А. Зализняк, Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров, Е. А. Хелимский и др.). В 1962 году защитила кандидатскую, в 1976 году — докторскую диссертацию. С 2002 до конца жизни являлась главным редактором журнала «Вопросы языкознания». В разные годы преподавала на Отделении теоретической и прикладной лингвистики МГУ и в других вузах.

Жена литературоведа Андрея Михайлова.

Похоронена на Введенском кладбище.

Вклад в науку

Ранние работы — по проблемам машинного перевода и формального описания русской грамматики; с середины 1960-х гг. начинает одной из первых заниматься проблемами просодии и фразовой интонации в славянских и балканских языках. Также одна из первых обратила внимание на семантическое своеобразие класса частиц, практически не изучавшихся в традиционной лингвистике; считается открывателем особой области лингвистики — описания модальных и дискурсивных частиц (в настоящее время этой проблематике посвящена очень значительная литература). Известны также её работы по истории и теории семиотики, семиотике литературного текста (в том числе «Слова о полку Игореве»), лингвистике текста и многим другим областям лингвистики, литературоведения и семиотики.

Основные работы

• Интонация сложного предложения в славянских языках (1969)
• Фразовая интонация славянских языков (1977)
• Семантика акцентного выделения (1982)
• Функция частиц в высказывании (1985)
• Просодия Балкан (1996)
• «Слово о полку Игореве»: лингвистика текста и поэтика (1997)
• От звука к тексту (2000)
• Непарадигматическая лингвистика: история «блуждающих частиц» (2008)
• О чем на самом деле написал Марсель Пруст? (2012)
• Лингвистика. Избранное (2013)

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49270.ln-ru Профиль Татьяны Михайловны Николаевой] на официальном сайте РАН
• [inslav.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=486:2010-12-23-22-10-09&catid=12:2009-08-05-10-49-56&Itemid=22 Страница] на сайте Института славяноведения РАН
• [about-msu.ru/next.asp?m1=person1&type=kor&fio=%CD%E8%EA%EE%EB%E0%E5%E2%E0%20%D2%E0%F2%FC%FF%ED%E0%20%CC%E8%F5%E0%E9%EB%EE%E2%ED%E0 Биографические сведения] на сайте «Всё о Московском университете»
• [isaran.ru/?q=ru/person&guid=771253DD-7004-6DC2-7B63-8A65F7055D87 Историческая справка] на сайте Архива РАН
• [danefae.org/pprs/nikol/biblio.htm Список трудов]

Отрывок, характеризующий Николаева, Татьяна Михайловна

Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.