Никоцарас

Никоцарас
Памятник Никоцарасу в городе Элассона
Дата рождения	1774(1774)
Место рождения	Яннота, Олимп, Османская империя
Дата смерти	1807(1807)
Место смерти	на борту корабля, рейд Литохоро
Принадлежность	Греция Греция
Род войск	иррегулярные войска и пиратский флот
Командовал	собственным отрядом и кораблём

Никос Царас (греч. Νίκος Τσάρας), более известный как Никоцарас (греч. Νικοτσάρας), (1774, село Яннота, Олимп — 1807, рейд Литохоро) — деятель греческого национально-освободительного движения против турецкого ига.

Биография

Никоцарас родился в 1774 году в селе Яннота, расположенном на склонах Олимпа в семье клефта и арматола Паноса Цараса. В возрасте 18 лет, после убийства его отца, вместе с братом Константином нашёл убежище в дружественной семье рода Лазосов, и с помощью Лазосов стал главой арматолика в Влахоливадо. Никоцарас отличался гордостью, пренебрежением к деньгам и своей силой. Предания гласят, что он перепрыгивал через семь коней поставленных рядом.

Никос Царас доказал, что располагает достоинствами вождя, когда оказался в эпицентре вендеты с капитаном клефтов Влахотеодоросом, а также когда поднял восстание в регионе Олимпа против турецких пашей Македонии, последовавшего после русско-турецкой войны. Военачальник и историк Касомулис пишет, что Никоцарас поддерживал контакты с служившим Российской империи Ламбросом Кацонисом, для совершения одновременных военных действий с моря и суши в регионе Олимпа и Македонии. Когда русские заключили с османами мир, Али-паша Тепеленский начал преследование клефтов, сотрудничавших с русскими. Так Никоцарас со своими соратниками, семьёй Лазосов, Вергосом и Харисисом, перебрался на острова Северные Спорады и совершал пиратские налёты на побережье Фессалии и Македонии. Никоцарас оставался пиратом до 1801 года, когда Али-паша вернул ему его арматолик в Влахоливадо, но их отношения вновь были нарушены и Никоцарас в очередной раз начал военные действия против Али-паши.

Согласно некоторым источникам Никоцарас принял участие в Первом сербском восстании с отрядом в 550 своих бойцов. В 1804 году Никоцарас убил знатного сановника Али-паши, после чего начал вновь досаждать знати и османам на Олимпе. Когда весь регион, греческие клефты, бывшие врагами его отца, вместе с турками и греками землевладельцами, объединили свои силы против Никоцараса, он бежал на остров Идра, где Лазарь Кундуриотис предоставил ему паспорт, только что созданной при поддержке России, Республики Семи Островов. Гонения Али-паши вынудили многих клефтов Фессалии и Македонии перебраться на остров Скиатос и сформировать здесь свою пиратскую эскадру. Корпуса и паруса кораблей эскадры были покрашены в чёрный цвет, в силу чего она получила имя «Чёрная эскадра». Командовал эскадрой Яннис Статас. Никоцарас стал его заместителем. Эскадра совершала налёты на османские корабли в северной части Эгейского моря и рейды на побережье Македонии, Фессалии и острова Эвбея.

В июне 1807 года, вскоре после того как разразилась очередная русско-турецкая война, российский адмирал Дмитрий Сенявин пригласил Никоцараса на остров Тенедос и предложил совместное сотрудничество в боевых действиях против турок. Никоцарас высадился на континент и одержал победы над турками в Ано Неврокопи и Мелнике на северо-востоке Македонии. После того как против него выступил паша Серр Измаил-бей с 8 тысяч солдат, Никоцарас, который располагал 400 бойцами с Олимпа и немногими местными греческими добровольцами, а также примкнувшими к нему 120 албанцами, отступил к Прави (нынешний Элефтеруполис). Никоцарас разбил лагерь возле реки Стримонас. Измаил-бей осаждал его 3 дня, после чего сотня албанцев сдалась туркам. В тот же вечер «Орёл Олимпа», как его именует Касомулис, принял решение прорваться через турецкие линии. Прорыв удался, но с огромными потерями. После трёхдневной осады и прорыва, живыми из прорыва вышли только 60 греческих бойцов, которые перешли на Афон, затем на остров Скиатос и наконец на Олимп. Никоцарас вернулся к пиратской деятельность, базируясь на острове Скиатос. В последнем своём бою Никоцарас одержал победу над турко-албанцами на побережье у города Литохоро, в июле 1807 года. В этом сражении Никоцарас был тяжело ранен и умер на своём корабле. Никоцарас был похоронен, согласно его последнему пожеланию, в его убежище на острове Скиатос, у монастыря Эвангелистрия, рядом с горным потоком Лехуни, именуемым в народе именем «поток Никоцараса». Его именем было названо маленькое село (около 300 жителей) Никоцарас нома Драма, после того как в 1928 году оно было заселено греческими беженцами из Турции (ранее, до 1923 года в селе проживали мусульмане).

О Никоцарасе

• Теодорос Колокотронис сожалел, что Никоцарас не дожил до Греческой революции 1821 года, говоря: «Его вклад в нашу борьбу был бы велик, если бы он жил сегодня»
• Народная песня описывает его бой в Прави, где он «воюет против трёх вилайетов» и где он «рубит своим дамасским мечом и турки бегут от него словно козы».

Литература

• Ράπτης Γ., Όλυμπος, Πιέρια Βέρμιο και Άθως στη ζωή των Μακεδόνων, εκδ. Όλυμπος, 1996.
• Συλλογικό έργο, Εγκυκλοπαίδεια Παιδεία, Μαλλιάρης Παιδεία, τόμος 17, Θεσσαλονίκη, 2006.
• ΣΤΡΑΤΙΩΤΙΚΗ ΙΣΤΟΡΙΑ, ΝΙΚΟΤΣΑΡΑΣ-Ο Αετός του Ολύμπου, Βαρσάμη Δ., τεύχος 96, εκδόσεις ΠΕΡΙΣΚΟΠΙΟ, Αύγουστος 2004
• [www.archive.org/details/mittheilungenau00dergoog Mittheilungen aus der Geschichte und Dichtung der Neu-Griechen. Zweiter Band]. — Coblenz: Jacob Hölscher, 1825.

Отрывок, характеризующий Никоцарас

– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…