Оккупация Смирны

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
 
Вторая греко-турецкая война
Оккупация Измира

Инёню(1)Инёню(2)ЭскишехирСакарьяДумлупынарРезня в Смирне

Оккупа́ция Сми́рны[1][2][3][4] — оккупация войсками Греческого Королевства, при поддержки ведущих держав Антанты, оттоманского города Смирны (нынешний Измир в Турции) в Западной Анатолии 15 мая 1919 года, вскоре после поражения Османской империи в Первой мировой войне (октябрь 1918 года). Занятие греческими войсками города, половину (или несколько более половины, по разным источникам)[5][6][7] населения которого составляло местное греческое население, согласно турецкой историографии, положило начало «войны за независимость» Турции.





Предыстория

30 октября 1918 года между представителями Антанты и Османской империи было заключено Мудросское перемирие. 7-я статья документа гласила, что союзники имеют право на оккупацию любого города и любого пункта, имеющего важное стратегическое значение.

На Смирну претендовала Италия, которая уже контролировала юго-запад Малой Азии после победы в итало-турецкой войне 1912 года и войска которой находились южнее Измира. Чтобы ограничить амбиции Италии, Великобритания Франция и США приняли решение предоставить оккупацию Измира Греции, о чём итальянцам было объявлено 12 мая 1919 г.[8]

13 мая 1919 года «Совет Четырёх» (Великобритания, Франция, Италия, США) признал за Грецией право на оккупацию Смирны, о чём по его поручению британский адмирал Р.Вебб специальной нотой уведомил султанское правительство. Главную роль в принятии этого решения сыграла Великобритания, которая, рассчитывая получить на Ближнем Востоке надёжного союзника в лице Греции, поддержала её план создания «Великой Греции».

Ход событий

Карабурун
Чешме
Измир
Основные места высадки греческих войск 15 мая 1919 года

Султанское правительство не выразило протеста по поводу оккупации города; более того, оно запретило местным жителям оказывать сопротивление оккупантам. Тем не менее, турецкая часть населения Измира решила защищаться, однако местные турки мало что могли сделать перед лицом регулярной греческой армии.

На рассвете 15 мая 1919 года началась высадка греческой 1-й пехотной дивизии. Войска высаживались на полуострове Чешме, в районе Карабурун и в порту Смирны. Высадка предполагалась мирной и происходила под прикрытием кораблей стран Антанты: линкоров «Айрон Дюк» (британского), «Аризона» (американского) и «Кайо Дуилио» (итальянского), крейсеров «Авероф» (греческого), «Лигурия» и «Пьемонте» (итальянских), и четырёх эсминцев. Одновременно с греческими войсками (порядка 12 тысяч человек) произвёл высадку и небольшой англо-франко-американо-итальянский десант (800 человек), принявший от турецких солдат береговые укрепления и батареи. В турецких казармах находилось около 3 тыс. солдат. Вместе с жандармами это составляло 4 тыс. вооружённых турок.

Итальянцы, которые никак не могли успокоится с потерей Измира, подготовили провокацию. Итальянцами были вооружены лодочники в порту, а итальянский полковник Корросини выпустил из тюрьмы всех уголовников.

Когда началась высадка войск и греческое население приветствовало своих освободителей, началась стрельба из лодок, а замешавшиеся в толпе уголовники наносили встречающим ножевые ранения. В дело подключились вооружённые турецкие солдаты и жандармы. 4-му греческому полку удалось навести порядок всего лишь через час, взяв плен 540 турецких солдат жандармов и 28 офицеров. 2 тысячам вооружённых турок удалось уйти, положив начало как турецкому сопротивлению, так и зверствам по отношению к безоружному греческому населению, как это случилось при резне греческого населения города Айдын. Воспользовавшись беспорядками, итальянцы ещё раз запросили у союзников право на оккупацию Измира, но в очередной раз получили отказ.

К концу мая греческие войска заняли весь вилайет Смирны, а с ростом турецкого сопротивления и налетов турецких чет на зону оккупации стали расширять её уже без согласия союзников[9][10].

Последствия

Оккупация Измира послужила началом войны за независимость Турции. Уже 19 мая 1919 года главный инспектор 9-й армии Мустафа Кемаль-паша, прибыв в Самсун, используя свои полномочия, занялся организацией сопротивления оккупантам и, вместо того, чтобы распускать мобилизованные на местах войска (что было поручено ему султанским правительствам), приложил все усилия для того, чтобы удержать их под ружьём.

Греческое правление

Для греческих властей Смирна была не оккупированным, а освобождённым городом, на который распространялось законодательство самой Греции. Для того, чтобы подчеркнуть отсутствие дискриминации по отношению к турецкому меньшинству города, заместителем правителя области был назначен турок Наип Заде, до того правитель греческого нома Драма. Турецким школам и больницам было подчёркнуто предоставлено такое же внимание, как и греческим. По инициативе греческого премьер-министра Венизелоса в городе был основан университет для греков и турок (Университет Востока), который возглавил великий немецкий математик, грек Константин Каратеодори.

После своего поражения и ухода из города греки попытались организовать цивилизованную передачу власти[11][12].

Конец оккупации

После вступления турецких войск в город 9 сентября 1922 года началась резня греческого и армянского населения. Греческие и армянские кварталы охватили пожары. Город был полностью сожжён, в пожаре погибли сотни домов, 24 церкви, 28 школ, здания банков, консульств, больницы[13][14][15][16][17]. Количество убитых в разных источниках варьируется от 60 тысяч[13] до 260 тысяч; согласно Р.Руммелю[15], средняя цифра составляет 183 тысячи греков и 12 тысяч армян[17]. По подсчётам Жиля Милтона, в резне погибли 100 000 человек, ещё 160 000 мужчин было депортировано во внутренние области Анатолии, и большинство их погибло в дороге[16].

После войны, в соответствии с Лозаннским мирным договором, был произведён греко-турецкий обмен населением, греческое население покинуло Смирну.

См. также

Напишите отзыв о статье "Оккупация Смирны"

Примечания

  1. [wwi.lib.byu.edu/index.php/Section_I,_Articles_1_-_260 The Treaty of Sèvres, 1920] Официальный текст Севрского мирного договора (1920): См. SECTION IV. SMYRNA. (англ.)
  2. Раздел союзниками Турции. (из Лиона, радио) // «Известия». 20 мая 1919 года, № 107, стр. 3: «Соединённые английские, французские, итальянские и греческие силы и морская американская девизия <SIC> высадились в Смирне. Пресса одобряет произведённую операцию, основывающуюся на 7 параграфе договора о перемирии, коим она была предусмотрена для защиты христианского населения <…>»
  3. Новое осложнение. // «Известия». 28 мая 1919 года, № 114, стр. 2: «<…> Незадолго до оккупации греками Смирны по мандату мирной конференции итальянцы сделали, без разрешения последней 6 десантов в Малой Азии, заняв береговую полосу от Родосто до Адалии <…>»
  4. Мустафа Кемаль. Путь новой Турции. Литиздат Н. К. И. Д., Т. I, 1929, стр. LIX: «Решительный перелом в темпе национального движения был создан греческой оккупацией Смирны.» (Предисловие к мемуарам Кемаля Ататюрка В. Гурко-Кряжина).
  5. Fleming Katherine Elizabeth. Greece: A Jewish History. Princeton University Press, 2008, стр. 81.
  6. Lowe, Cedric James. The Mirage of Power. Volume Two: British Foreign Policy 1914-22. Routledge, 2002, стр. 367.
  7. Adam Kirsch. [www.nysun.com/arts/the-ruined-city-of-smyrna-giles-miltons-paradise/81963/ The Ruined City of Smyrna: Giles Milton’s 'Paradise Lost' ] // New York Sun : «Above all, he coveted Smyrna, the only majority Christian city in Turkey, where Greeks outnumbered Turks by two to one.»
  8. [Δημητρης Φωτιαδης,Σαγγαριος,Φυτρακης,1974,σελ.135-137]
  9. [George Horton,The Blight of Asia, pages 76-83,ISBN 960-05-0518-7]
  10. [Δημητρης Φωτιαδης,Σαγγαριος,Φυτρακης,σελ.150-154]
  11. [George Horton,The Blight of Asia, pages84-92,ISBN 960-05-0518-7]
  12. [Δημητρης Φωτιαδης,Σαγγαριος,Φυτρακης,σελ.154-156]
  13. 1 2 [www.bibliotekar.ru/encW/100/82.htm Б.Соколов. ГРЕКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА]
  14. Армянский вопрос: энциклопедия. Ереван, Главная редакция Армянской энциклопедии, 1991 г. Ст. [www.genocide.ru/enc/izmir-smyrna-pogrom.htm Измирские погромы 1922 г.]//
  15. 1 2 [www.hawaii.edu/powerkills/NA.SUPPLEMENT.HTM Never Again: Ending War, Democide, & Famine Through Democratic Freedom Factual Supplement to the NEVER AGAIN SERIES R.J. RUMMEL]
  16. 1 2 Milton, Giles. Paradise Lost: Smyrna 1922: The Destruction of Islam’s City of Tolerance. Hodder & Stoughton Ltd., London, 2008. Цт.по: [www.nysun.com/arts/the-ruined-city-of-smyrna-giles-miltons-paradise/81963/ ADAM KIRSCH The Ruined City of Smyrna: Giles Milton’s 'Paradise Lost']//New York Sun
  17. 1 2 [www.hawaii.edu/powerkills/SOD.TAB5.1A.GIF] Руммель, ук. соч., стр. 5, строки 315—332

Источники

  • Шталь А.В. [militera.lib.ru/h/shtal/index.html Малые войны 1920–1930-х годов]. — М.: АСТ, 2003. — 544 с. — 5000 экз. — ISBN 5-170-16557-9.
  • И. Г. Дроговоз «Турецкий марш: Турция в огне сражений», — Минск: «Харвест», 2007. ISBN 978-985-16-2075-9

Отрывок, характеризующий Оккупация Смирны

Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.