Рохус, Оливье

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Оливер Рохус»)
Перейти к: навигация, поиск
Оливье Рохус
Место проживания Дион-Валмон, Бельгия
Рост 168 см
Вес 65 кг
Начало карьеры 1999
Рабочая рука правая
Удар справа одноручный
Тренер Реджинальд Вильенс
Призовые, долл. 4 894 471
Одиночный разряд
Матчей в/п 238-276
Титулов 2
Наивысшая позиция 24 (17 октября 2005)
Турниры серии Большого шлема
Австралия 4-й раунд (2005)
Франция 3-й раунд (2001, 2006)
Уимблдон 4-й раунд (2003)
США 4-й раунд (2004)
Парный разряд
Матчей в/п 99-122
Титулов 2
Наивысшая позиция 29 (5 июля 2004)
Турниры серии Большого шлема
Австралия 2-й раунд (2004-07, 2012)
Франция победа (2004)
Уимблдон 3-й раунд (2005, 2012)
США 3-й раунд (2006, 2009)
Последнее обновление: 14 марта 2014 года

Оливье Лоран Пьер Рохус (фр. Olivier Laurent Pierre Rochus; родился 18 января 1981 года в Намюре, Бельгия) — бельгийский профессиональный теннисист; победитель одного турнира Большого шлема в парном разряде (Roland Garros-2004); победитель четырёх турниров ATP (два — в одиночном разряде); победитель одного юниорского турнира Большого шлема в парном разряде (Уимблдон-1998); финалист одного юниорского турнира Большого шлема в одиночном разряде (Roland Garros-1999); полуфиналист двух юниорских турниров Большого шлема в одиночном разряде (Roland Garros, Уимблдон-1997).





Общая информация

Оливье — средний из трёх сыновей Жана-Поля и Анны Рохусов; его братьев зовут Кристоф и Пьер.

Бельгиец пришёл в теннис в шесть лет, последовав за своим старшим братом Кристофом, который вскоре, как и он, дорос до протура и пробился в Top100 одиночного рейтинга.

Спортивная карьера

Вместе с Роджером Федерером бельгиец в 1998 году выиграл юниорский Уимблдонский турнир в парном разряде. В мировом туре ATP сыграл первый матч в 1999 году. В следующем сезоне завоевывает свой первый титул ATP в итальянском Палермо. В финале ему удалось обыграть местного теннисиста Диего Наргисо 7-6, 6-1. Наряду со своим братом Кристофером Рохусом сезон 2000 года завершает в первой сотне. Последний раз это достижение родным братьям покорялось в 1998 году — Байрону и Уэйну Блэку. Благодаря своим выступлениям по итогам года Оливье получает Награду от ATP — Новичок года. В 2002 и 2003 годах доходит до финала на турнире в Копенгагене, но оба раза проигрывает. На Уимблдонском турнире 2003, впервые пробивается в 4 раунд соревнований Большого шлема. Такой же результат Оливье повторит через год на Открытом чемпионате США.

В 2004 году вместе с Ксавье Малиссом неожиданно для многих специалистов выигрывает свой первый Турнир Большого шлема в парном разряде Открытый чемпионат Франции. Не имевшие свой номер посева пара бельгийских теннисистов, сумела на пути к титулу выбить из сетки вторую пару турнира — шведа Йонаса Бьоркмана и австралийца Тодда Вудбриджа, девятую пару — аргентинцев Мартина Родригеса и Гастона Этлиса, третью — индийца Махеша Бхупати и белоруса Макса Мирного. В финале им противостояла французская пара (шестые при посеве) Микаэль Льодра и Фабрис Санторо, которых на трибунах активно поддерживала местная публика. Но бельгийской паре удалось сломить сопротивление соперников и выиграть в двух сетах 7-5, 7-5. Это победа стала первой и пока (на 2010 год) единственной победой на турнирах Большого шлема в соревнованиях среди мужчин для Бельгии. Также летом 2004 года принимает участие в Летних Олимпийских играх в Афинах, где проигрывает во втором круге испанцу Карлосу Мойя, а в парном выбывает вместе с Малиссом уже в первом круге.

В январе 2005 года Оливье Рохус побеждает в паре с Ксавье Малиссом на турнире в Аделаиде. Через неделю он сумел пробиться в финал в Окленде, где уступает Фернандо Гонсалесу 4-6, 2-6. На Открытом чемпионате Австралии сумел дойти до 4 круга. В мае 2006 года на турнире в Мюнхене завоевывает второй в карьере титул ATP в одиночном разряде. В финале был обыгран соотечественник Кристоф Влиген 6-4, 6-2. В сентябре 2007 года финал в Мумбаи, а октябре 2009 финал в Стокгольме. На теннисном турнире летних Олимпийских игр 2008 в Пекине доходит до третьего раунда, где проигрывает серебряному призёру Фернандо Гонсалесу. В парном разряде вместе с Стивом Дарси выбывает во втором раунде. В июле 2010 года сумел выйти в первый финал в карьере на травяном покрытии на турнире в Ньюпорте, но уступает американцу Марди Фишу 7-5, 3-6, 4-6.

Рейтинг на конец года

Год Одиночный
рейтинг
Парный
рейтинг
2014 580 328
2013 201 380
2012 90 117
2011 67 409
2010 113 302
2009 57 327
2008 122 138
2007 48 80
2006 36 43
2005 27 55
2004 66 42
2003 48 161
2002 64 253
2001 114 620
2000 68 278
1999 321 395
1998 642 740
1997 1 288
1996 1 038

Выступления на турнирах

Интересные факты

Напишите отзыв о статье "Рохус, Оливье"

Примечания

Ссылки

  • [www.atpworldtour.com/en/players/wikidata//overview Профиль на сайте ATP]  (англ.)
  • [www.itftennis.com/procircuit/players/player/profile.aspx?playerid= Профиль на сайте ITF]  (англ.)
  • [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)


Предшественник:
Хуан Карлос Ферреро
Новичок года ATP
2000
Преемник:
Энди Роддик

Отрывок, характеризующий Рохус, Оливье

Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.